– Сонь, как ты можешь тут жить? – растерялась Настя, когда попала сюда в первый раз.
– Чувствуешь? – возбудилась Соня. – Нехороший дом. По-моему, всех жильцов тут перерезали – если закрыть глаза, можно увидеть реки крови…
Настя уставилась на подругу:
– Каких жильцов?
– Дореволюционных, – пояснила Соня.
Настя задумалась. Ну, ладно, отвлечемся от квартиры. Но и в парадном тоже ведь неуютно. Мурашки по коже. В первый раз Насте показалось, что это от величественности архитектуры: заходишь – и с порога лестница метров десять высотой, прямая, широкая, темная. Но ощущения повторялись, и Настя была готова поверить в кровавую резню – тем более дом стоит в самом начале Тверской, чуть ли не на Красной площади.
Хотя, конечно, Соня тогда удивила ее склонностью к мистике – она читала все гороскопы, ездила к какой-то бабке в Немчиновку, гадала на картах таро, но, самое главное, – с изумительным актерским мастерством рассказывала страшные истории. Выходило так жутко – особенно в этой пустой громадной квартире, что Настя уже через полчаса пищала и умоляла ее замолчать, но Соня лишь нашептывала: «…И когда они вошли в комнату, ребенок не дышал. Побежали к соседям – и видят, солдатка стоит у околицы, а рука-то у нее перевязана!»
Настя, хоть и тряслась со страху, обожала эти деревенские страшилки – про тихую заводь, в которой русалки распускали косы, чтобы поймать ночных странников, про домового, который по ночам являлся молодой жене старого помещика и кружил ту на руках, про лешего, водившего путников по кругу, про хохотушку-вдовушку, по ночам превращавшуюся в волчицу…
Так что версия про души умерших, что обитают в доме и не дают спокойно жить, про реки крови, что можно увидеть в полнолуние, и про странные скрипы и стоны по ночам пришлась ей по вкусу.
– Купальник? – переспросила Настя.
– Купальник, – кивнула Соня.
Настя пожала плечами и вытащила из соломенной сумки купальник – черный, в ромашках, с большими трусами.
Соня смотрела на купальник так, словно на нем была метка «Радиоактивно».
– Я тебя никуда не пущу в ЭТОМ, – заявила она.
– Соня, а не ну бы тебя на фиг? – обиделась Настя.
– Понимаешь… – Соня поднялась с кровати и встала напротив. – В таком, извините, костюме за тебя в базарный день и трешку не дадут.
– Сонь, ну, ты что, собралась мной торговать?
– Я хотела сказать, что это… – Соня кивком головы указала на лифчик с трусами, которые, казалось, съежились под ее взглядом. – Оскорбление для любой женщины.
– Черт! – разозлилась Настя. – У меня нет другого!
– Надо купить, – распорядилась Соня.
В итоге они все-таки пошли в ГУМ и купили Насте купальник – белое бикини с золотыми кольцами. Денег у Насти не осталось, но Соня была довольна, так как считала, что у приличной девушки денег быть и не должно.
На Пироговском водохранилище они присоединились к компании Сониных друзей, которые жарили шашлык и катались на катере.
Компания была мажорная: тут имелись и знаменитые красавицы, и популярные художники, и киношники, и загадочные личности в дорогих часах.
– Нравится? – прошептала Соня, уставившись на брюнета в зеленых «боксерах».
Брюнет на Настю впечатления не произвел. Ей хотелось, чтобы он был выше ростом, более мускулистый и лет на пять моложе. Но он все же был привлекательный. Не урод и не бука.
– А что? – поинтересовалась она.
– Это Алик. Дарю, – заявила Соня.
– Развей.
– Ну, я Алику не нравлюсь, так что пользуйся, – пояснила Соня.
– Сонь, а как ты можешь не нравиться? – усмехнулась Настя.
– Как-то так, – улыбнулась Соня. – А ты в его вкусе. Я уверена.
Настя покосилась на Алика, но не заметила ни на йоту интереса к своей персоне – Алик ел шашлык и беседовал с красавицей из Дома моды Зайцева.
– Чем он занимается? – спросила она.
Соня пожала плечами:
– Аферист.
Настя подавилась вином.
– Как аферист?
– Понятия не имею! – отмахнулась Соня. – Что-то продает, покупает… Не знаю.
Настя покачала головой и пошла купаться.
Когда она вылезала на берег, увидела Алика, который стоял на берегу по колено в воде и таращился на нее.
– Как вода? – поинтересовался Алик, мастер разговорного жанра.
– Мокрая, – ответила нелюбезная Настя.
– Давайте я вас на катере прокачу, – предложил Алик.
Настя согласилась – но без вдохновения.
Всю жизнь до знакомства с Аликом она думала, что некрасивая.
Даже годы спустя, поумнев и повзрослев, Настя не жалела, что до девятнадцати лет считала себя дальней родственницей Горлума. Она ведь не могла по-другому.
В детстве у нее была ужасная прическа. Колготы протерлись на коленях и спукались гармошкой. Воротник школьной формы пожелтел на сгибах и явно был мал. У нее никогда не было карманных денег. Она плохо училась.
А ее мать считала себя Зорро.
Настя до сих пор не могла избавиться от гаденькой зависти и желания поплакать где-нибудь в тихом месте, когда видела, что у ее подруг хорошие отношения с родителями. С родителями, которые приглашают на дачу друзей своей дочери, кормят их до отвала, с ужасом отвергают предложение помыть посуду, до сих пор дарят детям подарки просто так – потому что увидели в витрине нечто особенное, помогают им в трудную минуту и всегда готовы поручиться за детей в банке.
А ее мать всю жизнь посвятила мести. Настя была «его ребенком». Ребенком человека, который бросил ее, маму, погибать.