Царская дочь

– Катенька, – осенило вдруг Зинаиду Григорьевну, – а ведь рядом с вашим домом есть домашняя группа Марины Бурлаковой! Там у неё такие молитвенницы! Вам же так неудобно и опасно сюда ходить!

Намёк был понят: Катя ей не нравилась.

***

Михайловой было ужасно стыдно, но она очень дорожила помощью брата Тиграна. Она очень боялась, что эти деньги её муж Максим отнимет и пропьёт.

В церкви детей Божьих была милая традиция, – каждодневная рассылка стихов из Библии, а также молитвенных нужд. Этим занимался брат Валера Явлинский со своего личного телефона. Администрация церкви покупала у компании Мегафон пакеты смс-ок. Поэтому в четверг Катя, как и другие семьдесят два абонента, получили такой текст:

«Просьба, молитесь за мою сестру Валерию, она в больнице, с желудком проблемы, чтобы Бог исцелил её, спасибо всем. Благословений Божьих».

Михайлова решила, что у сестры Валеры, которую они звали не Лера, а Валя, налоговички, живущей в коттедже, какой-нибудь гастрит, но Раиса Михайловна наябедничала, что Валерия – в раковом корпусе в Балашихе: «У неё открылось кровотечение, но его остановили. Мы сейчас с моей хозяйкой будем молиться».

А в пятницу был мрачный и сырой ноябрьский вечер. Единый расчётно-кассовый центр дежурил до восьми вечера в старом, грязном здании. Его переводили в ещё более убогое помещение на казарме, а здесь собирались расширять художественную галерею.

И Михайлова внесла плату за какой-то месяц купюрами Тиграна. Дело не в сумме, а в отношении.

***

В воскресенье «Дом Петра» украсил зал к Рождеству. Развесили на дверях и стенах эти западные католические веночки с шариками и колокольчиками, – Катя видела их впервые. В углу у окна втиснули арку с бумажной звездой, обвитую толстой современной мишурой, а под ней – покрытый белой тканью алтарь. Красные рождественские башмачки и четыре толстые красные свечи. Как во Франции.

Оказывается, в этой церкви началось время адвента[33 - Адвент – рождественский пост у католиков; в евангельских церквях – ожидание католического Рождества и зажигание четырёх свечей в течение четырёх недель.], не предусмотренного у детей Божьих, и в репертуаре музыкантов зазвучала сезонная песенка:

Адвент приходит в гости к нам:

Вот первая свеча.

Друг другу мы прощать должны,

Христос нам завещал!

«Срубил он нашу ёлочку под самый корешок…»

А какой-то брат заговорил монотонно:

– Сегодня первое воскресениеадвента, времени ожидания Иисуса Христа, и мы по традиции евангельских церквей зажигаем свечи. Сегодня у нас перваясвеча – свеча пророчества.

Вечером, как и обещала, заехала Бертяева. Она привезла с собой замороженную тёртую морковь и зелень и убрала всё в морозильник.

– А ещё у меня замороженные фрукты были, но я их выбросила, так как их некуда девать. Полочку мне не выделите? Кастрюльку поставить…

– Пожалуйста!

Так населения в их коммуналке стало больше.

«Зима, зима – кругом снега…»

Глава 13

«Успокойся, дядя!»

В среду позвонила Зинаида Григорьевна:

– Катенька, я сегодня не могу. Если хотите, можете съездить к Ванечке с Анечкой. Это до садового центра…

Из адреса сестра Егоркина помнила лишь номер квартиры и улицы. Анечка с Ванечкой, несчастные беженцы из портового Мариуполя, жили в новом, дорогом микрорайоне. И что она будет искать там по темноте? Спросить телефон Катя как-то постеснялась.

***

В четверг с утра Максим уехал «по делам своей фирмы», – только он, как номинальный директор ООО, имел право открыть счет в банке. Вернулся он страшно довольный, так как подобрал в электричке китайский ноутбук. Но это ещё не всё. Во внутреннем кармашке лежали деньги, двадцать шесть тысяч рублей. Этих денег хватало, чтобы окончательно погасить долг, но Максим не дозволил, разрешив заплатить лишь самую малость.

Вечером возобновилось домашнее общение у брата Валеры Явлинского. Михайлова ходила сюда уже год, в эту упакованную квартиру в новостройке, но ей казалось, что они собираются не в огромной кухне, а в тесном и душном помещении.

Валера всегда ей улыбался:

– Здравствуй, Катенька! Тысячу лет тебя не видел!

Он был младше её на месяц, но казался дедушкой: голое лицо, невероятно гладкое, как резиновая маска, на голове – остатки русых волос. Почти также выглядел и пастор Рыбкин из «новой церкви», только его лицо казалось новогодней маской из твёрдого картона.

Галя, жена Валеры, мать четверых детей, была младше Михайловой на год, но подобострастно звала её на «вы». Это означало лишь то, что ничего общего у них нет, и не предвидится. У Гали всегда потешно, большими резиновыми складками, морщился лобик.

Михайлова нередко прикидывала: а хотела бы она быть на месте Гали? О нет, не потянуть ей Галиного креста! Валера, конечно, совсем не пьёт, всё время улыбается, но он – деспот, будущий религиозный фанатик, мучитель семьи. Вот и сегодня он надменно проповедовал, что любой человек делает добро лишь потому, что хочет насладиться собой, какой я хороший!

Но это он о себе. «Проецировался», как говорят психологи.

– Ты почему в церковь не ходишь? – строго спросил пастор Анатолий.

– Потому что я не могу пешком в такую даль ходить.

– Так машина же в ваш микрорайон заходит! Надо просто спросить!

Ага, чтобы облаяли, как уже не раз бывало!

– Да, места сейчас в машине – хоть отбавляй, – тяжело вздохнула Галя. – Раиса Михайловна же сейчас не ездит с нами, она в Камволине живёт…

– Так я думала, там элиту какую-то возят, – с детской непосредственностью сказала Екатерина.

– Да какую «элиту»?! – взорвался пастор. – А сегодня тебя отвезёт домой Леонид!!!

Анатолий Александрович на зоне был смотрящим, поэтому любил командовать, только его никто не слушал. А брата Леонида всего перекосило. Да не сядет Михайлова в вашу машину, успокойся, дядя!

На домашнее общение в Щёлочи приходили одни и те же: молодые семейные молдаване, сестра Галина Анатольевна (по подозрению Кати и Раисы Михайловны – любовница Толяна, потому что он всегда просто выдёргивал её с работы на общение, да и ещё отвозил домой до городка, хотя ему было не по пути, а Катю с собой не брал), старенький армянин из Самарканда, дальний родственник Агайка, седьмая вода на киселе. А сегодня вдруг пришёл старец[34 - Старец – в евангельских общинах это брат, глубокий пенсионер; сестра-старица, или просто старица – глубокая пенсионерка в общине, как правило, с большим «христианским опытом».] Фёдор Крестовоздвиженский с зятем Леонидом Степановым, жившим у тестя после смерти жены в примаках.

Домашнее общение детей Божьих происходило несколько иначе, чем домашние группы у Зинаиды Григорьевны. Здесь тоже играли на гитаре, – Валера Явлинский, – но не обсуждали воскресную проповедь, а изучали какую-либо библейскую книгу. В конце – молитва, но не на языках: все вставали со своих мест, и по-русски говорили, «кому, что Господь положил на сердце». Заключительную молитву творил пастор Анатолий, и все хором, но, не взявшись за руки, читали «Отче наш», а пастор сольно – самый последний стих из 2-го Послания Коринфянам,[35 - 2-е Кор. 13:13; в методизме он называется «молитвой пасторского благословения».] когда как в «Доме Петра» и его читали хором. А Михайлова – тише, чем другие, – меняла окончания, и вместо «на сей день» говорила «днесь» (полностью на церковнославянском «Отче наш» она не знала).

– Аминь! – восклицал пастор. – Приветствуйте друг друга любовью Господа Иисуса Христа!

И все пожимали друг другу руки.