Горькое счастье

– Ваше сиятельство, молодой граф подъезжают! – сообщила она радостным голосом.

– О Господи, проспала! – в волнении поднялась с кресла Прасковья Сергеевна и тряхнула головой, прогоняя сонливость. – И ты тоже хороша, нет бы разбудить заранее, а то Николаша подумает, что я уже совсем старуха и сплю сутки напролет.

Уже в дверях она спросила горничную:

– А Павел Григорьевич где?

– Его сиятельство уже поднялись и одеваются, – отвечала та.

– Ну и ладно, ладно… – произнесла хозяйка дома, зевнула и прикрыла рот ладонью: – Ох, ну и сонное нынче время.

Едва она появилась в дверях парадного входа в дом, как к нему лихо подкатил экипаж с Николаем.

– Слава создателю, приехал, наконец!.. – радостно произнесла Прасковья Сергеевна, спускаясь по ступеням навстречу гостю.

Тот поспешил к ней, они обнялись, троекратно, по русскому обычаю, поцеловавшись.

– О mon Dieu, mon Dieu (О, боже мой, Боже мой – франц.), какой ты стал взрослый! – произнесла хозяйка дома, несколько отстраняясь от Николая и рассмотрев его хорошенько. – И высокий да статный, просто не узнать!

– Да, ma tante (моя тетушка – франц.), мне уже восемнадцать недавно сравнялось, – отвечает юноша.

– Я так рада твоему приезду, chere amie (милый друг – франц.)! – искренне воскликнула Прасковья Сергеевна. – А то мы тут без молодежи только и делаем, что старимся потихоньку.

– А вы все так же прекрасно выглядите, – отзывается Николай. – Ah, mille pardons (Ах, миллион извинений – франц.)! Я чуть не забыл! – он быстро вернулся к экипажу, достал оттуда роскошный букет цветов и с поклоном вручил их тетушке. – Это вам, ma cher (моя дорогая – франц.), в знак восхищения вашей красотой, – в голосе Николая сквозь полушутливый тон сквозило искреннее чувство.

– Merci, mon cher, merci (Спасибо, мой дорогой, спасибо – франц.), – умилилась хозяйка дома, принимая цветы и целуя племянника. – Ты все такой же благородный рыцарь… как я рада, что вновь тебя вижу!

– И я тоже, – отозвался Николай, целуя тетушке руку.

– А вот и он! – раздался голос появившегося в дверях дома супруга Прасковьи Сергеевны князя Павла Григорьевича Шиловского, статного господина в летах с благородными чертами лица.

Князь легко спустился по ступеням и обнялся с Николаем, тоже троекратно, по русскому обычаю, расцеловавшись с ним.

– Как мы рады тебе, Nicolas (Николай – франц.), – произнес князь с искренним чувством, оглядывая гостя. – А ты стал совершенно взрослым… и табаком от тебя пахнет… уже куришь…

– Имею привычку с некоторых пор, – отозвался Николай.

– Ну, пойдем в дом, а то устал, видать, с дороги, – сказал князь, широким жестом приглашая молодого гостя. – Путь-то не близкий.

Все трое поднялись по ступеням к парадным дверям дома и зашли внутрь.

– А у вас все по-старому, – произнес Николай, оглядываясь.

– И мы тоже старые, – заметил князь.

– Avant tout dites moi, comment vous allez (Прежде всего, скажите мне, как вы – франц)? – поинтересовался Николай.

– Ах, mon ami (мой дорогой – франц.), в моем возрасте уже пора болеть, а то неприлично… – улыбнулся князь, – но, впрочем, о болезнях более распространяться не будем. Что нового в Петербурге, как дела у ваших?

– О делах после будете иметь беседу, – заметила княгиня, – поначалу отдохнуть с дороги требуется, а после и откушать.

– Я не устал, тетушка, – отозвался Николай.

– Ну, тогда милости прошу к столу, – Прасковья Сергеевна открыла дверь в залу, где уже был сервирован стол на три персоны. – Попробуешь наших воскресенских кушаний, а то, поди, столичное порядком надоело.

– И выпить недурно было бы, – произнес князь. – Или ты еще не постиг этого греха?

– Почему же, вина я выпью с удовольствием, – отозвался Николай.

– Что ж, кто не курит, не играет и не пьет вина – тот подозрительный элемент в обществе, – улыбнулся Павел Григорьевич, помогая сесть княгине и усаживаясь за стол сам. – Располагайся, ты тут дома, – проговорил он, обращаясь к Николаю.

Отведав воскресенских кушаний, они расположились в старинных креслах в большой гостиной.

– Я рад, что ты решил поступать в университет, – произнес князь, обращаясь к гостю. – Закревские всегда были людьми учеными.

– Да, я решил продолжить образование, а потому и приехал к вам по настоянию и совету родителей, – пояснил Николай.

– Послушание дело похвальное, – заметил князь. – Но сам-то учиться хочешь или только выполняешь родительскую волю?

– Очень хочу, – признался Николай.

– У нас здесь тихо, покойно, никто тебе не помешает, – сказала Прасковья Сергеевна. – В своих рассуждениях твои родители совершенно правы – только здесь, вдали от соблазнов столиц, и можно приготовить себя к поступлению в университет.

– К какому же поприщу ты себя готовишь? – поинтересовался хозяин дома.

– Всякое поприще одинаково хорошо, если ведет к службе отечеству, – ответил Николай.

– Это так, ну а все-таки?

– Признаюсь, я еще не выбрал, – признался Николай и добавил: – Скорее всего, займусь юриспруденцией.

– Что ж, похвально, похвально, – одобрительно кивнул головой князь. – Изучать законы и порядки – достойное дело. Однако, расскажи мне, что нынче думают молодые о необходимости образования. Каковы взгляды нового поколения на сей предмет?

– Образовать человека это весьма и весьма важно, – ответил Николай, – как говорят в народе: «Грамотный повсюду отличка: он и глазами все видит и из рук его ничего не уйдет».

– Ну, эка ты хватил, мой друг! – заметила княгиня. – Грамоте ты и так обучен, для этого и гимназию кончил с отличием, князя интересует другое – что есть образованность в нынешнем понимании. Разных наук сейчас многие постигли, а вот с нравственностью не все в ладах. Что ты об этом думаешь?

– По моему разумению образовать человека – значит развить его, – сказал Николай.

– Развить в какую сторону? – поинтересовался князь.

– В сторону его истиной природы, дабы человек смог проявить все свои духовные способности, свои чувствования, наклонности, пожелания…

– Для чего? – продолжал любопытствовать князь.

– Чтобы жить хорошо.

– Жить хорошо можно и не трудясь, – заметил князь. – Тут образованности не требуется, особливо когда человек в достатке рожден. Как мы с тобой, например.