Пустошь, что зовется миром

    (страница девять из двадцати двух)

Запрос поступил рано утром, а потому первым получила эти сведения третий заместитель министра информации, которая спала или не спала – снова – в своем кабинете. Три Саргасс увидела, как запрос мелькнул во внутренней сети, яркая серо-золотисто-красная повторяющаяся пульсация в верхнем левом квадранте на дисплее облачной привязки: послание девятнадцатого приоритета в цветах министерства войны. Такое не должно было вообще появиться в регулярной почте асекреты. Три месяца назад Три Саргасс точно бы его не увидела.

Три месяца назад, если бы Три Саргасс и достигла нынешнего высокого положения в министерстве, получив собственный крошечный кабинет с крошечным окном лишь этажом ниже кабинета самого министра, то спала бы она в своем доме и даже не узнала бы об этом послании. Теперь она оправдывала бессонницу, требующую клинического лечения, благотворным состоянием, которое позволяет ей решать проблемы, пока все остальные спят. Бессонница позволяла еще ночью сделать добрую половину работы, ожидавшей ее днем.

Запрос повторился еще раз, моргнул. Никто не принял его. Послания девятнадцатого приоритета давали о себе знать четыре раза и, не получив ответа, перемещались в частную облачную привязку первого заместителя министра. Делалось это, чтобы на любое срочное послание от персоны высокого уровня из другого министерства давался достаточно быстрый ответ, вместо того чтобы застрять в бюрократических проволочках на более низком административном уровне министерства информации. Если бы послание напомнило о себе еще один, последний раз, то Три Саргасс вполне могла бы забыть о нем, до тех пор пока проблему не уладят, о чем бы ни шла в нем речь. Уладят, как туман из пыльцы, раздражающей у всех слизистые поверхности…

«Даже твои аллюзии становятся ужасными. Туман из пыльцы? Это можно было положить в основу неплохого стихотворения…»

Два с половиной месяца назад Три Саргасс написала неплохое стихотворение: плач по близкому другу, умершему глупо и бесполезно, а теперь вот это. Туман из долбаной пыльцы и изысканная тюремная камера вместо кабинета.

Она подняла зрачок, совершила микродвижение влево и подтвердила, что послание-запрос предназначено для нее.

Двадцать минут спустя, когда рассвет только-только начал проникать в ее окно, проливаться на дисплей облачной привязки взбалмошными, ухудшающими видимость лучами, Три Саргасс добавила последние штрихи ко второй по уровню глупости идее за всю ее карьеру в министерстве информации. Она сделала это под решительно веселый голос четвертого заместителя Семь Монографии, который напевал себе под нос новейшую, попавшую в лучшую десятку аранжировку «Песни Рекламации №5» – эта долбаная песня оставалась в списке вот уже три недели, – несясь по коридору, что он проделывал каждое утро. Семь Монография, по крайней мере, прекрасно чувствовал интонацию и умел подражать, хотя у него при этом имелась нехорошая склонность – песню могло заесть у него в голове, и он долгое время пел ее всему офису… но никто не мог благозвучно пропеть две строки подряд без искусственной поддержки, а некоторым и пытаться не стоило. Третий заместитель министра, как и любой заместитель из шести, имел право допускать персонал министерства к просьбам девятнадцатого приоритета, а тут имела место целая просьба с половиной. Яотлеку Девять Гибискус где-то на границе Тейкскалаана требовался специалист по первичному контакту, обладающий дипломатическими навыками, – и требовался еще вчера. Для разговора с теми самыми непостижимыми инородцами, которых Махит Дзмаре использовала для предотвращения гражданской войны. Это произошло на глазах Три Саргасс, захваченной странной серьезностью своего посла-варвара.

Ее облачная привязка пульсировала светлым золотом, извещая о полученном сообщении.

Патриций первого класса Три Саргасс, асекрета, Третий заместитель министра информации Четыре Алоэ, вы были переназначены. Ваше новое временное назначение – уполномоченный по неограниченному кругу вопросов, приписанный к Десятому легиону на корабле «Грузик для колеса» класса Вечный, командующий офицер яотлек Девять Гибискус. Прошу явиться в центральный космопорт для срочного полета отправлением 187.1.1-19А (СЕГОДНЯ). Ваш разряд жалованья остается без изменений, ваш допуск к секретным материалам остается без изменений; продолжительность командировки: три месяца с неограниченными продлениями. Объект назначения: Три Саргасс, третий заместитель министра информации Четыре Алоэ. По вопросам, касающимся этого назначения, прошу обращаться к субъекту назначения. Для принятия настоящего назначения ответьте на это послание…

Последний шанс, подумала Три Саргасс, последний шанс для пересмотра решения. Последний шанс не подставить себя под крайне утомительный дисциплинарный разговор по возвращении.

Она моргнула, соглашаясь на положительный ответ, пока не успела передумать. Она чувствовала что-то вроде головокружения, словно уже оказалась в невесомости и покинула планету, и в то же время ощущала испуг, осознавая реальность происходящего. Она подумала об Одиннадцать Станке, ее поэтическом идеале, ее герое, авторе «Писем с нуминозного[4 - Нуминозность (от лат. numen – божество, воля богов) – понятие, характеризующее сторону религиозного опыта, связанного с интенсивным переживанием таинственного и устрашающего божественного присутствия.] фронтира», который в одиночестве находился среди инородцев – эбректи. Может ли быть, что ей достанется нечто худшее? Несомненно, но, может быть, не сильно хуже? «Пошел в задницу, еще посмотрим, кто кого», – прозвучало в голове навсегда смолкшим голосом Двенадцать Азалии, и она почувствовала радость вместе с горечью. Первая из глупейших ошибок в карьере Три Саргасс – вера, что министерство, которому служили она и Двенадцать Азалия, защитит их обоих во что бы то ни стало, даже перед лицом неминуемой войны. Какое же глупое решение породила эта вера! И умерла вследствие этого решения не она.

Не она и не Махит Дзмаре. Махит, которая на полпути превращения в местную жительницу из варвара поцеловала Три Саргасс; Махит настолько отейкскалаанилась, что Три Саргасс и представить себе такого не могла. Махит до побега от всей концепции Тейкскалаана… Три Саргасс поняла, что ей не хватает Махит. Может быть, это стоит исправить, пока она губит свою только начинающуюся политическую карьеру во благо Империи.

* * *

Когда Махит в последний раз позволила втянуть себя в интриги двора – и разве Лсел не возражал категорически против сравнений его с тейкскалаанским императорским дворцом, этой клоакой разрушительных козней и ударов в спину, негодяем в каждой хоть капельку антиимперской голограмм-проекционной драме, – она не отдавала себе отчета в беге времени. На сей раз, бесшумно идя в обуви на мягкой подошве по палубам станции, петляя преднамеренно случайным маршрутом в направлении к центральному корабельному ангару, она почти слышала, как ведут свой счет секунды. У нее было шесть дней, и ни секундой больше, до того как Советник Амнардбат вызовет ее в неврологический кабинет, до того как весь Лсел узнает, что у нее в голове была не одна, а целых две имаго-версии Искандра Агавна. Шесть дней в лучшем случае.

<А каким может быть худший вариант?>

«Мы умрем на столе». Вскрытые скальпелем в руке нейрохирурга из «Наследия», который дрогнет слегка, но достаточно для того, чтобы случайно – безусловно случайно! – перерезать ее спинной мозг. Хирургический шрам в том месте, где Пять Портик установила имаго-машину мертвого Искандра в черепную коробку Махит, побаливал. Она отрастила волосы, чтобы закрыть это место, ее мелкие кудряшки теперь были гораздо длиннее, чем когда-либо за долгие годы.

<Я могу представить кое-что похуже >, – сказал Искандр со слабой ухмылкой.

«Не представляй».

В Городе тоже имелись часы. Она запустила их в то мгновение, когда начала расследовать смерть своего предшественника… или их задолго до этого запустил Искандр, когда пообещал умирающему в своем великолепии императору имаго-устройство и вечную жизнь. Это было все равно что привести в действие детонатор на взрывчатке. Но Махит не заметила ускорения времени, уменьшения числа вариантов, пока не пробыла в Тейкскалаане долго. По крайней мере, на сей раз она могла видеть надвигающуюся на нее пустую голую стену приближающегося дедлайна. Сейчас она бы уже не удивилась.

<Советник Ончу не имеет офиса, – пробормотал ей Искандр, когда перед ними открылся станционный ангар со множеством кораблей. – Во всяком случае, не имела, когда я ее знал. Ей нравится быть среди своих, без особого места, куда можно прийти…>

«Я не хочу никакой встречи, Искандр, я хочу разговора. Мы идем в бар».

Махит все еще ощущала его смех – ощущала его электрической пульсацией в нервах, как всегда с ней случалось; только на сей раз оно, дойдя до ее мизинцев, перешло в невропатическую боль в локтевом нерве. Она уже привыкла к этому настолько, насколько возможно. Пока боль не распространяется, не превращается в онемение, все будет в порядке, решила она. Внешне она ничем себя на выдавала. О том, что случилось с ней и Искандром в Тейкскалаане, знали очень немногие, и все они были либо… ею и Искандром, цельной личностью, какую им иногда удавалось представлять собой, или остались в Тейкскалаане.

Она никогда прежде не бывала в этом баре. В молодости, в годы ученичества в ее привычки не входило шляться по барам, облюбованным пилотами. Ее способности к пространственной математике исключили вероятность имаго-пилота как пригодной пары на ранней стадии, Махит было не отделаться от чувства, что она для них недостаточно хороша и им это известно. Теперь эта эмоция казалась ей пережитком совсем другой себя, Махит-ребенка с детскими страхами и желаниями. Та Махит, какой она стала теперь, хотела выпивать – и выпивать с Декакел Ончу, которая была советником из тех, что любят общаться со своими. Этот бар был питейным заведением, которое выбрала Ончу, – голограммы с ее появлением в дверях этого заведения неоднократно появлялись в лселской новостной ленте, посвященной внутренним событиям.

Найти ее не составило труда. Публичные голограммы не лгали: Ончу оказалась в баре, в этом пространстве матового хрома, обильно прорезанного стеклом, граффити и остатками оригинального инкрустированного дизайна, алмазной насечки вокруг округлых веерообразных рисунков. «Что это за цветы?» – подумала Махит. Она подумала это на тейкскалаанском и услышала в памяти отзвук сказанных Искандром слов о том, насколько популярен был такой рисунок при украшении пилотской палубы в дни, когда он мальчишкой совершенствовал на Лселе свои навыки. Махит помедлила, остановившись слева от двери, дожидаясь, когда дверь закроется за ней и она окажется в тени, и в этот момент в зал вошли несколько пилотов. Ончу была одета не как советник, а как астронавт: скальп выбрит, на губах яркая краска, как и на кромке ее бокала, вокруг глаз глубокие морщины, напоминающие солнечные лучи. Она не была вовлечена в беседу, а просто по-приятельски выпивала с мужчиной, сидевшим справа от нее. Оба пребывали в мирном молчании, а по другую сторону от Ончу стоял свободный стул.

<И как ты собираешься это обыграть?>

«Я думаю, – сказала Махит внутри собственного сознания, этого странного гулкого помещения, где она иногда бывала самой собой, а иногда другой собой, которая была также и Искандром Агавном, – что хочу, чтобы ты поздоровался».

Он не вошел в ее тело, как сделал это в Тейкскалаане, или чтобы вывести ее из бессмысленной паники в спальной капсуле – Искандр проскользнул вперед, помогая ее мышцам запомнить походку, которой они еще не пользовались, центр тяжести, которого у них прежде не было, улыбку шире улыбки Махит и манеру опираться на один локоть, садясь рядом с советником Ончу.

– Советник, – сказал Искандр или Махит, пространства между ними по большому счету не было, мысль и действие частично разделились, – давно не виделись. Шестнадцать лет прошло?

Ончу моргнула. Моргнула еще раз, медленно прищурилась, потом вернула веки в нормальное состояние с выражением глубочайшей задумчивости на лице.

– По такому обращению вы могли бы быть несколькими из моих знакомых, – сказала она, – но на столь варварскую дерзость мог пойти только один человек. Привет тебе, Махит Дзмаре.

Махит улыбнулась улыбкой Искандра.

– Привет, советник Ончу, надеюсь, вы не будете возражать, если я выпью.

– Это бар пилотов, но мы не проверяем при входе на членство ваши имаго, – сказала Ончу. – Какую отраву предпочитаешь?

<Ахачотийю>.

«Ферментированные фрукты мы больше пить не будем. Мы на Лселе, если что, и я хотела поздороваться, а не разыгрывать из себя тейкскалаанку, чтобы произвести впечатление».

<Закажи выпивку. Она наблюдает за нами>.

– Водку, – сказала Махит. – Охлажденную, неразбавленную.

Ончу привычным жестом подозвала бармена, и он мгновенно принес рюмку и бутылку водки, настолько охлажденную, что наливалась она густо и вязко.

– Когда отрава подействует, может быть, ты мне понравишься.

– Только когда подействует?

Ончу ухмыльнулась, ее белые зубы выделялись на фоне красных губ.

– Что касается остального, то увидим. Забавно, Дзмаре, я думала, ты объявишься гораздо раньше, чем сейчас. Или вообще не объявишься.

Махит пожала плечами – это движение принадлежало бы скорее Искандру, чем ей самой.

– Извините, советник, что заставила вас ждать.

– Я не ждала.

Разговаривать с Декакел Ончу было все равно что пытаться держать под прицелом быстро вращающийся корабль: она сидела на месте, но выражение лица менялось с невообразимой скоростью. Поток воспоминаний, резкий, как едкий запах, как вкус текскалаанского чая, как свет в прежних кабинетах Девятнадцать Тесло, сказал Махит: «Будь зеркалом».

Она продолжила:

– Вы отправили мне… нет, не мне. Вы отправили несколько посланий послу Лсела. С сожалением отмечаю, что они попали к нынешнему, а не к прежнему.

Лицо Ончу вновь изменило выражение. Ее рот сузился, одна из губ загнулась вверх в мимолетной, едва заметной улыбке, то ли досадливой, то ли довольной – улыбка пропала слишком быстро, и Махит не успела понять. Это заставило Махит задуматься о том, что чувствовала она сама каждый раз, когда мир двигался вокруг нее, менялся. Мир, Империя – оказалось невозможным избавиться от важности факта, что Тейкскалаан являет собой слияние двух миров, даже когда ты думаешь на языке станциосельников. Новая крупица информации грузом ужасающей ясности ложилась на свое место. Всплеск симпатии здесь не будет полезен, она это знала, но все равно чувствовала этот всплеск.