В дни поражений и побед

– Работают!.. – усмехнулся один. – Можно сказать, подходяще.

Верст через десять обогнули по опушке небольшую рощу и выехали на бугор.

Их, уже, очевидно, давно заметили, потому что человек с двадцать всадников быстро подскакали к ним сбоку из-за деревьев.

– Ого-го-го! – послышалось радостное ржанье. – Свои! Наши!

Приостановившаяся было работа снова началась с еще большим рвением.

Атаман отпустил конвой, а сам с Борохней и Сонькой нетерпеливо стал осматриваться вокруг.

Прямо перед ним, внизу, человек около четырехсот согнанных из окрестных сел хохлов копошились, старательно и умело разрушая железную дорогу. Разобравши в одном месте стыки рельс, привязывали к концам веревки, пристегнутые к десятку пар волов, и вся линия вместе со шпалами веером переваливалась в сторону насыпи, откуда сотнями рук стаскивалась под откос. Много народа, преимущественно девок и баб, следом разбрасывали лопатами и срывали песчаную насыпь. Позади на несколько верст желтел уже обработанный путь и сиротливо стояли пощаженные телеграфные столбы, но с перерванными и болтающимися кусками проводами. Отовсюду слышались крики и понукания.

– Цоб! Цоб! Цобе! – гудели десятки голосов, и слышалось посвистывание ременных плетей и щелки по бокам неуклюжих волов…

– Эй-раз! Эй-два! – протяжно раздавалось со стороны работающих по стаскиванию под откос полотна, и, понемногу подвигаясь, рельсы и шпалы скользили вниз.

Между народом проезжали и проходили наблюдающие за работой бандиты. Они перешучивались с бабами и девками и сурово покрикивали на мужиков.

Атаман подъехал поближе и окрикнул:

– Бог на работе помочь!

– Спасибо! – раздалось несколько десятков голосов в ответ.

Он проехал взад и вперед мимо работающих, выругал за то, что мелко срывают насыпь, но в общем работами остался доволен.

Атаман заехал в соседнюю деревушку. Отдохнул, плотно закусил жареным гусем, основательно выпил и отправился обратно.

– Слушай, – спросила его на обратном пути Сонька. – Что же ты не думаешь об отряде? Ведь писал тебе Шакара!

– А вот приедем, узнаем. Ночью Могляк их должен потревожить с тылу. Сегодня я пошлю за тем же Оглоблю, завтра Борохню, а послезавтра двинусь и сам.

– Послезавтра! – капризно протянула та. – До послезавтра еще долго, а я хочу сегодня.

– Сегодня, душечка, нельзя.

– Почему нельзя?

– Потому что нужно потрепать их сначала, а не то нарваться здорово можно. Юнкера ведь все-таки ихние.

– Юнкера! – с озлоблением бросила она. – Раньше действительно юнкера были, а теперь у них – одна дрянь. Всякий сиволапый – тоже юнкер…

Она не кончила. Битюг остановился и посмотрел в бинокль.

– Кого это так дьявол несет? – сказал он недоумевая. – Скачет кто-то, точно за ним черти гонятся.

Теперь уже и невооруженным глазом можно было видеть, как всадник, склонившись к седлу, бешеным аллюром мчался по полевой дороге.

– В чем дело? – беспокойно крикнул Борохня, когда, наконец, взмыленная лошадь с пыльным седоком поровнялась с ними.

– Атаман! – ответил седок, едва переводя дух, – беда! Могляк убит, и сотня его почти целиком пропала.

– Как! – побагровев от волнения, рявкнул тот, – откуда ты знаешь?

– Сейчас прибежали несколько из уцелевших ребят.

– Собачий сын!.. баба!.. – разразился градом ругательств по адресу погибшего Могляка атаман и, ударивши шпорами, понесся вперед к лагерю.

Как встревоженный осиный рой загудел бандитский лагерь. Еще бы! лучший сотник! Еще только недавно прибежал из деревни мужик и сообщил, что утром возле деревни отряда не оказалось, и он словно пропал куда-то ночью. Еще только недавно всыпал Оглобля этому мужику пару плетей за то, что во-время не доглядел и поздно сообщил об этом, как прибежали два бандита и поведали о разгроме лучшей банды.

– Да! – Гневно шагал атаман по палатке. – Выслать во все стороны пешие и конные разведки. Отряд разыскать; посты к ночи удвоить.

Через несколько минут потянулись пешие разведывательные партии, и легко понеслись куда-то три небольших конных отряда.

– К чорту! – говорил атаман, – мало ли что юнкера, – нас втрое больше. В случае чего и Шакару можно попросить. Не даст, скотина! Он таких дел недолюбливает: ему бы наверняка. Поезд сначала спустить, а потом ограбить, на обозников каких-либо напасть, а прямо-то он не любит.

– Не даст – и чорт с ним! Мы и сами не хуже его сделаем дело.

В лагере не было слышно ни обычных пьяных криков, ни песен, и настроение было подавленное. Повсюду кучками толковали о случившемся.

– Жалко Могляка!

– Чего жалеть-то? Ты за своей башкой смотри.

Послышался торопливый топот. К атамановой палатке подскакал какой-то хохол без шапки, без седла и быстро говорил о чем-то Забобуре.

– Что там такое? – спросил выходя «сам».

– Отряд вернулся и стоит на прежнем месте.

– Ага! – довольно воскликнул атаман, – теперь расквитаемся! Заруба! Карасю приказ: завтра к ночи встать позади отряда, поблизости. Борохня! наши от Сыча-мельника вернулись?

– Вернулись.

– Порошок привезли? Давай их сюда. Ну, что, где? – спросил он кого-то из вошедших.

– Вот! – и тот передал ему небольшой, завязанный из грязной тряпочки, узелок.

– Кто из Дубков сообщение привез?

– Вавила-косой.

– Давай его ко мне.

В палатку вошел все тот же прискакавший с донесением об отряде хохол и низко поклонился.

– Откуда солдаты воду берут? – спросил его атаман.