Новогодняя Проза

– Алька, кончай издеваться. Мы сами ушли, – пристыдила Сысоева.

– Ритк, а ты куда переехала? Давно тебя не наблюдали.

– В новостройки Прибрежного.

– Ни фига! Из такой дали и сюда?

– Там школ ещё нет. А тут на четыре квартала всех с детсада знаешь.

– Эй, красавицы, выручите гривенником на проезд. Завтра обязательно вернём. Чё жалко? Алик и ты пяточёк подкинь, ради дружбы, – Егорка наглел всё больше от безнаказанности. – Бабка больна, навестить надо.

– Пацаны, вам, что общественных на похмелку не хватило? Перед девчонками унижаетесь, – Пашка прямо подлетел к компании.

– Ба, Филь, глянь-ка, у нашего мопса голос прорезался, – удивлённо хихикнул Ялов.

– Ты к нам с претензиями по поводу общака, что ли? – скривил рот Вовка. – Так двинули, потолкуем за школу. Обрисуем тебе и дебет, и кредит.

– Девчонки пошли. Пошли. Ребята без нас разберутся, – Алик поволок новеньких за забор к остановке.

– И все документы выдадим с печатями и росписями, – свирепо добавил Егорка.

На крыльце появился Чулин Валерка. Сбитый, жилистый с угловато прилизанной фигурой легкоатлета. Прямые не послушные пики поросли на голове, коротко стрижены, лицо волевое. Кандидат в мастера спорта по гребле на каноэ. Не завсегдатай данной шайки, хотя общался с ними с удовольствием.

– О, Валера! Пошли, поможешь нам отчёт Торилину составить по подарку бывшей классной руководительнице, – обрадовался Ялов.

– А чё, парнишка наглеет?

– Ну да!

Они встали полукругом, притеснив Пашку к стене, побросав папки вдоль неё. Вся компания знала, он никогда не встревал, ни в какие конфликты. Был безобидной тушкой для тумаков и тычков. И сегодняшнее его хорохоство забавляло троицу.

Зато для их оппонента это сейчас был выход для кипящей, бухающей в мозгах ярости и самобичевания. Выплеском презрения к себе и к этим критинам.

– Сломают! Ну и пусть! Значит заслужил. Но просто так не получится! Зубами рвать буду! – мысли ускорялись с каждой долей секунды, быстро реагируя на все изменения и движения, тормозя реальное время. – Валер, я знаю, ты не при делах, так что будет возможность, не вмешивайся, пожалуйста, – спокойно, чуть растягивая слова, наконец, оборвал молчание Пашка.

Все заржали. А Егорка, решив ещё больше постращать жертву и посмеяться, сделал ложный выпад правой, в её строну. В следующий момент сложился, схватившись за пах и замычал. Филя поднял сжатые кулаки. Но было уже поздно. Пашка подпрыгнув, оттолкнулся одной ногой от спины скрюченного Ялова и с разворота, заправским ударом футболиста, ботнул Филю по черепу. Егорка не естественно крякнул и завалился на бок. Вовка столбиком рухнул на земь, ударившись головой о парапет школы. Кровь ручьём хлынула из раны.

Дальше у самого Торилина искры брызнули из глаз, затмевая белый свет. Он грохнулся на бедолагу Ялова, почувствовав, как в нём, что-то хрустнуло. Дикий вопль содрогнул остатки побелки на стене родной школы.

– Давай поднимайся, – Валерка протянул руку. – В травмпункт этих надо тащить. Ты с чего вдруг взбесился? Парней покалечил, – Чулин занялся головой Вовки, заматывая рану куском его же рубашки. – Егора в чувство приведи, а то не дотащим.

Тормоша и тиская Ялова, Пашка поведал про пропитые деньги класса.

– Я в этом не участвовал, – заверил Валерка.

– А я тебе сразу сказал, не вмешивайся, – наконец поднял на ноги Егорку Пашка. – Только не пойму, за что ты мне отвесил?

– Нельзя без наказано авторитетов валить. И тебе беда и мне потом проблемы и насмешки. Да придерживай его покрепче! Видишь в шоке ещё, того гляди долбанётся.

– Чего в травме будем петь?

– Чего, чего! С велосипеда кувыркнулись. Последствия похожи. И где ты только так сандалиться научился?

– Мать из экспедиции самоучитель привезла.

– Понял. Хвала значит Аллаху, что я первым не дёрнулся. О и Вовик оттудубел. Поднимаемся и топаем на трамвай.

***

На следующий день, потратив кучу времени, гуаши и материной пудры на фонарь под глазом, Пашка на первый урок явился со вторым звонком. Прошёл до своей второй парты в крайнем ряду, не поднимая головы. Плюхнулся на место и зыркнув на Алика, вопросительно вздёрнул подбородок.

– Не больно заметно. Только глаз красный. Здорово навтыкали?

Вошла математичка. Все сели, раскрывая тетради.

– Есть маленько.

– А этих видел?

– Нет. А чё?

– У Фили чалма, у Егорки золото – бриллианты на правой руке, – усмехнулся Шмаков. – Говорят, с велика упали. Набуздались наверно вчера по рубль восемь.

– Шмаков, Торилин! Ну, как обычно в своём репертуаре, – начала урок математичка. – Я ещё и пары слов не связала, а они уже обсудили все слухи и политическое положение. Бабки базарные. Давно рассадить вас надо!

– Извиняемся, Элеонора Викторовна, – Пашка чуть оторвался от стула. – Мы уже всем кости облизали, теперь до следующей четверти, берём обед молчания. Только не рассаживайте. А то вдруг не укоренимся на других местах, завянем и пропадут семена просвещения.

Класс тихонько прыснул и зашушукался.

– Обед ваш, отроки принимаю. Так, что учтите, язык ваш – враг ваш. – И уже более серьёзно с раздражением в голосе: – Всё! Шутки кончились. Тихо. Пишем число и тему!

Пашкины вставки во время уроков, почти всегда сходили ему с рук. Почему так повелось? Скорее всего, из-за его легкого и безобидного характера. И шутки его никого не задевали и не обижали, были всегда уместны. Преподаватели сами не раз пользовались этим, разряжая обстановку в классе.

– Ялов, а ты почему ничего не пишешь? – Элеонора разглядела бездельника, когда у доски Галка Кашина закрепляла новый материал, решая задачу.

– Ich bin больной, – помахал гипсом Егорка.

– Что с вами произошло? Я смотрю и друг у тебя в бинтах.

– Да, бабушка у меня болеет. Мы с Вовиком её решили навестить. Поехали на велосипеде. Бормоглот какой-то на дорогу выбежал. Ну, мы в канаву…

– Да, плохие из вас Красные Шапочки. Бабушку бедную без пирожков оставили, – не оборачиваясь, сказал Павел.

Хихикнула только математичка.

– Вы этого серого волка к нам поближе пересадите, – свирепо выдавил Филя. – Мы его шкуру быстро по парте растянем. А язык на ластики настрогаем.

Все застыли, опасаясь даже пошевелить головой в сторону покалеченных. Одна только Галка, перестав стучать мелом по доске, округлив рот, вытаращилась на Павла серо-голубыми очами. Белокурые локоны её причёски мелко задрожали, белёсые губы втянулись в рот.