Мельников

Родион находился под сильнейшем впечатлением от обстановки: когда он лежал с аппендицитом в больнице родного Нижнереченска, глаза привыкли к постапокалиптическому натюрморту с полупрозрачными осунувшимися стеклами в облезлых оконных рамах, форточками, как выражался один из троих соседей по палате, на сортирных шпингалетах, хромоногими панцирными кроватями, а нос – к вызывающему острейший приступ тошноты у непосвященных коктейлю из запахов грязных тел, дешевых лекарств и больничной кормежки, состоявшей преимущественно из каши, манной на завтрак и гречневой на обед и ужин. В качестве второго вопроса он не нашел ничего лучше, чем «Откуда?..»

Врач бережно достал из кармана халата прозрачный пакетик с черным квадратиком внутри и бережно положил на край кровати:

– Он рассказал. Все прэтензии к нему. А самое главное, что я про вас знаю – вы самый настоящий счастливчик!

Вид знакомого предмета помог Родиону слегка подсобрать совсем рассыпавшийся пазл последних событий. Он попробовал было пошевелить конечностями, но паутина из датчиков и проводов крепко держала его со всех сторон, да и не будь ее – руки и ноги за время невольной отлучки их обладателя, как будто обзавелись собственным норовом и слушались в лучшем случае через раз. В легкой панике он вяло затрепыхался как умирающий карась.

– Спакойствие, только спакойствие! – Баграт Александрович тут же замахал руками и затараторил, – чаем с плюшками мы с вами чуть позже побалуемся, а пока лежите смирно и думайте а хорошэм! Это анэстэзия на вас слэгка навалилась, да еще мышечные рэлаксанты свэрху сели, патэрпите нэмножко, все вы успеете – и с дэвушкой патанцуетэ, и атмарозков этих накажэте, а пока только пакой и еще раз пакой! – он нарочно налегал на и без того ощутимый акцент, невольно подражая комическому персонажу из любимой комедии. Образ кавказского карлсона в белом халате, как ни странно, подействовал на Родиона успокаивающе, и он затих, и лежал уже неподвижно, редко моргая тяжелыми веками, бросив силы на подготовку очередного вопроса и попутно ожидая новых вестей от не по годам энергичного собеседника.

Врач неспеша отдышался и продолжил уже медленнее и почти без акцента:

– Вроде бы больной человек, в постели лежите, а так утомили меня. Так вот, вы – счастливчик! – он сделал последний тяжелый вздох и продолжил спокойно и торжественно, загибая пальцы на правой руке, – а я постараюсь вас не утомлять сложными терминами: сотрясение и гематома головного мозга!.. Закрытый перелом левой руки в двух местах!.. Два ребра – сломаны!.. Кисть левой руки раздроблена!.. Нос – сломан! Обе ноги – на грани. – Баграт Александрович перестал загибать пальцы и окончательно отошел от медицинской терминологии, – живого места на вас не оставили!.. Все что только можно – ушиблено. Вы – счастливчик, потому что попали вот в эти самые руки! – он продемонстрировал свои покрытые густым черным волосом ручищи, – будете как раньше, красивый, свежий… И даже лучше!

– Сколько я был без сознания? Часов шесть-семь да?.. – Родион внимательно прислушивался к каждому своему слову.

Он был из тех редких индивидов, кому если и не доставляло удовольствия, то уж точно не коробило, от того, как звучит собственный голос. Даже в записи. В самом деле, дефектами речи он не страдал, тембр у голоса был приятный, неожиданно интеллигентный для персоны его происхождения: к примеру, записать альбом в стиле клауд-рэп, было бы совершенно никудышной идеей. Но прямо сейчас, как бы он ни старался, звуки получалось из себя извлечь все какие-то слезливые, жалобные, еще и с неприятном эхом под сводами черепа. Врач сделал большие глаза:

– Что вы, каких часов – третий день, как вашей персоной занимаемся!

– Третий день?! – Родион на автомате попытался вскочить, но провода снова его удержали, и он заметил, что левая рука и икры обеих ног закованы в нечто, напоминающее гипс, но куда более технологичное, – е-мое! А универ?.. До экзаменов осталось… Ммм не могу собраться… – он закрыл глаза, – а мама? Ей вообще про это все не надо знать, она же…Фу-о-ох… – выдавив из себя полувздох-полустон, Родион уронил голову на подушку, – а с ногами что? Вы ничего про них конкретного не сказали, и вообще, до дома я дошел сам…

– Конечно сами, кто же спорит! Да только чудо, что дошли – такие трещины вам эти… скоты (Баграт Александрович, судя по его лицу, выразился намного мягче, чем хотел сперва) в костях организовали!.. Нет, в третий раз я повторю – это невероятная удача, что вы попали к нам, мы здесь…

– А вообще, где я? – Родион перебил сверхэмоционального врача.

– Я не сказал вам? Ай-яй-яй… Вы в послеоперационном отделении клиники СМТ – Современные Медицинские Технологии! – врач произнес это с гордостью, как официальное название страны.

– СМТ? – Родион закрыл глаза и снова, но уже совсем тихо вздохнул.

– Да, да именно в СМТ! Больше не позволю себе подобной невнимательности! Вы переживаете насчет учебы? – Баграт Александрович с виноватым видом снова взял в руки пакетик с картой памяти и слегка тряхнул им – вот это ведь не любопытства ради. Это ведь преступление было бы не посмотреть, чего там такого особенного, что вы в нее мертвой хваткой вцепились, а там у вас задания разные персональные по учебе на университетских бланках оказались. Наш секретарь, Алиночка, позвонила в деканат вашего факультета, объяснила все. Вопрос улажен. Насчет мамы тоже не переживайте, деликатность мы соблюдаем. Вашу сим-карту мы восстановили, она у Алиночки в телефоне. Если позвонит, она ответит, мол, так и так – Родион Викторович после учебы в футбол играли, ногу подвернули, теперь лечиться в нашем заведении изволят.

Родион снова перебил врача:

– Но я не играю в футбол!

– Какие глупости! Ну в баскетбол скажем или в волейбол, да хоть в бильярд! Все равно никто вам пока не звонил. – после этих слов Родион почувствовал облегчение, – и насчет экзаменов не беспокойтесь. У них против такого бойца шансов нет. – он снова потряс пакетиком, – и ведь какова ирония, а! Вы жизнью рисковали ради этих ваших заданий и конспектов, по мне так к черту такой риск, а с другой стороны, не вцепись вы в эту финтифлюшку – три дня думали бы и гадали, что вы за субъект. – он подкатил кресло от компьютерного столика к кровати и с удовольствием разместился на нем.

Баграт Александрович давно был немолод и не любил долго стоять на месте без веской на то причины. Родион тем временем все же хмурился.

– Доктор, вы мне скажите, честно, я у вас надолго? И еще… – он застонал, – ммм, голова… как будто бомбу внутри взорвали… Вы скажите сразу, сколько это все стоит… Мои родители – не бедные люди, но я про вашу клинику слышал… Что тут у вас бизнесмены лечатся… Депутаты… Ммм… – он снова застонал, – дайте мне что-нибудь от головы…

Врач среагировал молниеносно, щелкнув по «вызову медсестры» так, что вздрогнула вся кровать. Через десять секунд та уже стояла в дверях.

– Голова болит у дорогого гостя, принесите скорее обезболивающее!.. – как только дверь за сестрой плавно затворилась, Баграт Александрович заспешил – вы мысли эти свои отбросьте куда подальше! Вы у нас проходите по экспериментальной программе, так что ни копеечки с вас не возьмем, еще гостинцев дадим на дорожку! И я повторяю вам! Ни слова больше насчет ваших экзаменов, считайте их… – на долю секунды он замешкался, подбирая слова, – считайте их формальностью!.. Артиллерия в голове – это временное явление! Все, я вас оставляю, но, слово врача, прилечу по первому зову, на пульте есть кнопка! – и выскользнул было из палаты, но развернулся и выпалил, – а про ноги-то я вам и не сказал! Неужели старею!.. – он с досадой махнул рукой, – это Мобильный регенеративный модуль, МРМ-1, модификация для нижних конечностей, недельку в них побудете – и как только что с конвейера! – собравшись было уйти окончательно, врач повернулся спиной к Родину, но, снова остановившись, хлопнул себя по лбу, – ведь действительно старею!.. – он искренне расстроился, –ваш второй вопрос. Вы будете нашим гостем еще неделю, седьмого числа мы вас выпишем. Выпустим из нашего уютного аквариума в житейское море. Думайте только о хорошем и поправляйтесь! – Баграт Александрович, довольный своей метафорой лихо развернулся, и, чуть не сбив с ног подоспевшую медсестру, наконец удалился.

2. Проблема сообщающихся сосудов

Как оказалось, Родиону предстояло провести эту неделю скорее в курортной, чем больничной атмосфере. Спустя три дня его освободили из плена проводов и разрешили вставать с кровати. Перевели в другую палату, больше похожую на гостиничный номер-люкс: со спутниковым ТВ, ванной, душевой кабиной и унитазом с подогревом – венцом науки и техники, с которым Родиону раньше встречаться не доводилось. Но что казалось ему самым невероятным в новой палате – это игровая консоль с двумя десятками игр на различную тематику и современный компьютер. Если консолью он по понятным причинам не пользовался, то компьютер использовал для того, чтобы по вечерам репостить котиков, собачек, мемы про студентов и прочую мишуру или отвечать на редкие сообщения, чтобы хоть как-то убить время.

Секретарь, та самая Алиночка, (Родион был уверен, что ее выбирали посредством придирчивого кастинга с участием модельных агентств) оказалась точной копией Мэй Ширануи из файтинг-игр, разве что форма одежды у нее была куда более официальная. Она должна была следить за всеми входящими звонками на родионов номер. Но эта обязанность не слишком утомляла ее ввиду полного отсутствия таковых. Родиону выдали восстановленную сим-карту с дорогущим смартфоном на время пребывания в клинике в придачу, насчет которого он сразу поинтересовался у принесшей его миленькой медсестрички, с чем лучше сделать селфи – с уткой или клизмой. Тем не менее, повод для фото все же нашелся. После того, как с ног Родиона сняли чудесные поножи, ему разрешили прогулки по больничным коридорам и во внутреннем дворе. Фасад клиники произвел на него сильное впечатление – резко контрастируя с тем, что скрывалось за ним, он напоминал если не замок Шенонсо, то, как минимум усадьбу какого-нибудь зажиточного французского рантье. С другой стороны, как еще выглядеть клинике с пятизначной цифрой напротив строчки «первичный прием специалиста» в прайсе? Потому и переспрашивал Родион у всех, кого только мог, во сколько это удовольствие ему обойдется несмотря на то, что каждый раз получал один ответ – «экспериментальный курс лечения и все связанные с ним дополнительные расходы – за счет клиники». Поводом для беспокойства был и тот факт, что раз в день его навещал в палате лично главврач, Конюков Артур Аркадьевич, человек небольшого роста, не выше метра семьдесят, черноволосый, чуть-чуть сутулящийся, с недремлющими, ежесекундно, казалось, сканирующими обстановку маленькими черными глазами, сразу показавшийся Родиону для своей должности уж очень молодым, – но как выяснилось, здесь это в порядке вещей, «старую школу» представлял один Баграт Александрович. Очевидных минусов было, пожалуй, два. Первый – выпадение из реальности, которая так и норовила припугнуть близкими экзаменами, а второй – за гранью этой самой реальности царила уж больно тихая скука. Но одному происшествию все же удалось Родиона взбодрить.

Он не спеша прогуливался по коридору клиники, напоминавшему подводное логово Фантомаса – на стенах множество кнопок, понятных и не очень, сестринский пост, полностью белый, с огромными мониторами напоминал цитадель храма чистоты. Фаза удивления уже подходила к концу, и каждое очередное достижение техники или ноу-хау, с которым он сталкивался, вызывало у парня скорее уважение или чувство одобрения.

Родион уверенно проковылял мимо скучающих медсестер, но голова внезапно начала трещать по швам. От неожиданности он впал в секундный ступор и опустился на кстати подвернувшийся кожаный диванчик, схватившись руками за голову. Медлить было нельзя, но едва он направился обратно, чтобы попросить у сестер обезболивающее, как открылась дверь напротив. Из нее вышел высокий мужчина лет тридцати четырех с неестественно широко раскрытыми глазами на выкате, глубокими залысинами на голове и не менее глубокими морщинами на щеках, одетый в дорогой костюм без галстука. Помимо выражения глаз, в целом солидному образу не соответствовала трехдневная черная щетина. Едва заметив Родиона, он резко преобразился – вздрогнул так, что подпрыгнул на месте и метнулся к нему, схватил за горло и вдавил в спинку дивана. Родион от удивления даже не попытался сопротивляться. Незнакомец не пытался его задушить, но держал крепко, без шансов освободиться – разница в весовых категориях была критической. Он посмотрел в глаза Родиону и заголосил каким-то исковерканным тенором, делая между словами минимальные паузы:

– Бурдло! Крендель орловский! Шишку почистил? Даааа! От кулька пароль захотел? А? – Родион все же предпринял попытку вырваться, но нападавший достал свободной рукой шариковую ручку из кармана пиджака и приставил к его лицу в нескольких сантиметрах от глаза и забормотал тихо и совершенно без пауз, – или что? Или как? А!? Эйнбиндер тебя натравил! Шакал! С ней заодно! И ты, и он! Утритесь, черти! Я щас подключусь, визжать как сучки будете! Ни денег, ни кулька, да ни…

Продолжить ему не дали – подскочили два крепких мужчины в белых халатах, один с ловкостью спецназовца лишил его ручки, отшвырнул ее в сторону и заломил обе руки, другой с не меньшим проворством всадил ему в шею шприц. По коридору быстрым шагом двигался Артур Аркадьевич. Не обращая никакого внимания на дикие вопли пациента и конвульсивные попытки освободить руки, врач подошел к нему в упор и, глядя в глаза, заговорил по всей видимости заранее заготовленными фразами:

– Ростислав Иосифович, успокойтесь. Вам показалось. Не запустят без вас ничего. Птичка в клетке. Биржа не работает. Вот вылечитесь – заработает. Без вас работать не будет. Понимаете? – последнее слово он произнес жестко, даже грубо, после чего небрежным жестом как бы оттряхнул пиджак собеседника и еще раз безапелляционным тоном переспросил, – вы понимаете меня?

Тот на самом деле как будто успокоился, два раза кивнул, моргая раскрасневшимися глазами и начал на глазах мякнуть и сползать на пол.

Пока санитары уносили буйного, Артур Аркадьевич подсел на диван к побледневшему Родиону, бегло осмотрел его, собрался было поправить очки, но передумал и спрятал их в карман халата:

– Я приношу вам извинения от имени клиники. Я должен был это предвидеть. Вы действительно на него похожи. Следовало обратить на это внимание. И глаза у вас карие, и профиль у вас тоже совершенно как у Сципиона Африканского. Знаете такого полководца?

Голос главврача действительно имел на слушателей если не гипнотическое, то, как минимум располагающее воздействие: первой на выход у Родиона числилась фраза «да фигли? Че это такое было», но спокойный и уверенный тон не сразу, но освободил его из оцепенения, и верх взяло любопытство:

– Могли бы и заранее сказать, что у вас з-здесь п-психов держат. – Родион еще пребывал в легком шоке и даже начал заикаться. Главврач подбирал слова аккуратно, без спешки:

– «Психи» как вы выразились – это не наш профиль. У этого я позволю себе сказать, бедняги нервный срыв. И мы взялись за него в виде исключения. Впрочем, слово «бедняга» к нему совершенно не подходит. Если я расскажу вам о нем, это поможет загладить вину? – Артур Аркадьевич как-то странно улыбнулся. Родион промедлил с ответом: забыв о такте, он рассматривал молодое, свежее и совершенно безоблачное в этот миг лицо собеседника, на котором какую-нибудь минуту назад обнажился барельеф морщин и впадин, – на высечение подобного жизнь обычно расходует немало времени и творческого потенциала. Сообразив, что засмотрелся, он коротко и резко кивнул, – тогда я начну с самого начала. Самая большая слабость человека – это то, что он ко всему и ко всем привыкает. Именно слабость, а не преимущество. И самый посредственный пролетарий, и олигарх из списка Форбс будет 23 часа и 59 минут в сутки спокойно существовать в привычной среде, но оставшиеся шестьдесят секунд думать, возможно, даже не размышлять в привычном нам понимании этого слова, а ощущать где-то за горизонтом сознания, что все могло быть иначе. Олигарх не может сходить ни в театр, ни в клуб без телохранителей. Удивительно, но факт – даже выйти ночью на улицу в ветровке на голое тело, чтобы купить банку пива. Не. Может. Не важно, хочет или нет, но позволить себе не может. У пролетария все совершенно симметрично. Вы понимаете меня?

Родион зажмурился и замычал – спазм вернулся. Врач достал из кармана упаковку тех самых таблеток от головы и автоматическим движением извлек одну. Родион жадно проглотил ее, запив водой из пластикового стаканчика, благо, кулер стоял около дивана, и с облегчением откинулся назад, скрестив руки на груди:

– Я понял, но причем здесь этот псих?

– Я повторюсь: нервный срыв. Выражаясь обыденным языком конечно. – Врач закинул ногу на ногу и продолжил. – по всей видимости, в новостях вы игнорируете рубрики «бизнес», «экономика» и «финансы», когда листаете новости. Иначе сразу бы его узнали. Жилинский Ростислав Иосифович. Преинтереснейший персонаж. Школу, то есть школу-интернат для гениев, окончил с золотой медалью. Когда учился в десятом классе, его мама, то ли вдова, то ли разведенная, милейшая женщина, это сейчас шутка была насчет милейшей. – Конюков ухмыльнулся, – репатриировалась в Израиль. Это моя любимая часть его биографии. – главврач продолжал саркастически улыбаться, – репатриировалась с двумя нюансами. Первый: между делом вышла замуж за учителя математики. Да не за какого-нибудь, а по фамилии Эйнбиндер. И не из какой-нибудь, а из той самой школы для юных Лобачевских. И за того самого, который нашего неспокойного пациента почему-то гнобил: «ты бездарь, тебе место в школе для дебилов». И так далее. – я вам еще не нагнал тоску своими историями?

– Не-не. – Родиону действительно было интересно, – я только не понимаю, откуда у вас на это время. И… Разве это не врачебная тайна, там, и все такое?

Конюков странно улыбнулся.

– Я почему-то уверен, что именно вы тот человек, с кем я могу без лишних опасений поделиться этим неординарным, из ряда вон выходящим, но, все же, прошу прощения, дерьмом. А времени у меня сейчас хоть отбавляй. Не сезон. Помимо Жилинского, ну и, собственно, вас у нас тут только один состоятельный ипохондрик, любимец Саныча. То есть, Баграта Александровича, вашего старого знакомого. Вот где ему простор. Стареет наш идол… Еще разговорчивее стал. Впрочем, мы не о нем сейчас.

– Вы про нюансы говорили.

– Да, был и второй нюанс. Репатриировалась она, а сын остался. Вот такие дела. – Конюков грустно улыбнулся, – сколько врачом не работай, а всегда найдется что-то такое, даже для нас слишком грязное, склизкое. И, увы, не из области физиологии. А дальше банальная часть – стипендии, международные гранты, он физмат окончил даже не экстерном, а так, между делом. Типичный вундеркиндер, в общем. Пока учился, уже на несколько фирм пахал, причем, не ООО, а, LTD, LLC и, естественно, не за наши фантики от «Монополии». А вот потом часть кульминационная, нестандартная. Наш знакомый отличился в плане выбора целей и средств: стал играть на бирже. Гений есть гений. – врач развел руками, – денежки к нему не потекли. Они к нему как стадо страусов побежали. А в личных бухгалтерах у него числился Арсений Бурдло. – увидев улыбку на лице Родиона, Конюков засмеялся, – как сейчас в молодежных кругах говорят? В голосину проорал с его фамилии? – Родион не стал сдерживаться и рассмеялся, – правда, не получится задействовать клише «откуда он такой взялся?». Это не секрет. Они с Жилинским оба из Орла и сидели за одной партой. Из Бурдло светила науки не получилось, но бухгалтер вышел – мечта. Так вот, он мне еще год назад позвонил, рассказал так и так, Ростик тронулся, из-за компьютера встает только ради променада на двор. Деньги скопил сумасшедшие. Говорит, если обнародовать конкретику, то в списке «Форбс» многим придется подвинуться. А сам ходит в прожженных трико. И дело, мол, не в золотом мамоне – он свою маман и ее хахаля не забывал ни на день, где-то ее старое фото откопал, размножил, тушит об него бычки, на лице то ли ненависть, то ли отвращение, то ли все сразу. А «винов» если выражаться тем же новоязом, – все ему мало. Торганет удачно – и весь от кайфа трясется, бормочет что-нибудь вроде «ну че, кто там неудачник, а? Кто там ничего не добился?», кроет матом родительницу и математика. Сам худой как наркоман, сидит на диване, себя по плечам хлопает или поглаживает и тащится, и так далее. И говорит мне Бурдло, – заберите его, мол читал про вас, нестандартный подход, на вас одних надежда. Я ему тогда не особо поверил – живет в пентхаусе с однокашником, на «дольче виту» насмотрелся, решил волшебную курочку от золотых яичек изолировать, благо, и курочка дает повод. Любой бы так на моем месте подумал. Я ему и выдал стандартное про письменное согласие пациента, а это тупик. – Конюков виновато потеребил очки в нагрудном кармане, – а через два месяца звонок посреди ночи. Бурдло на своей девятке товарища пригнал. Из Питера. Забыл сказать, пентхаус у него не в Орле, конечно. – доктор сделал небольшую паузу и покачал головой, – стонет мне в уши, мол, я когда из Ростика согласие выдавил, сразу его в охапку, и сюда, спасите друга детства, чуть на колени не встал. Третий час ночи, я накануне переработал, не евший, не спавший, и этот тут своими концертами пациентов будит. Как стерпел, не знаю сам. Разместил их, сам злой как собака остался в клинике ночевать. А наутро уже Жилинский устроил концерт, мы его вот как сейчас кольнули аккуратненько, и Бурдло придержали. Тут он мне подробно и в красках и про его припадки рассказал, и про ненависть к мамаше, и про «Кетцалькоатля».

– Про кого?

– Грустная вещь на самом деле. Он тебе про «кулю» или «кулек» что-нибудь говорил? – Родион кивнул, – так вот, наш гений написал вспомогательную программу для торговли на бирже, и назвал ее вот так. Бурдло сделал ремарочку, что он сначала хотел ее вообще «Попокатепетлем» обозвать, мол, пускай будет плевок в лицо обществу простачков. У Жилинского, кстати, самооценка ничего так. А программу эту так и не раскусили. Цимес весь в том, что он ее под себя писал. Что для него молоток, для других – инопланетная технология. В общем, подключили наших работников душевного фронта – команда молодая, да, вообще, направление для нас новое, а тут сразу такой пассаж. – врач набрал воды из кулера и молча потягивал ее.

– А чем все закончилось?

– Ну как чем… – Конюков произнес это как-то уже совсем по-свойски, – для Жилинского пока ничем. Чиним его, починяем, пока, как видишь. – врач перешел на «ты», – с переменным успехом. А вот с Бурдло – случай исключительный.

– Он, что тоже поехавший? – к «поехавшим» Родион испытывал стойкую и в последнее время только усилившуюся неприязнь.