Уже и русло он себе пробил,
И поднимает берега всё выше,
И сердце чёрной слизью затопил,
И гОлоса небес оно не слышит.
Всё шире разливается поток,
В себя вбирая Жадность, Гнев, Гордыню,
И жалко чахнет нежности росток,
Как деревце в безжизненной пустыне.
И лишь одно отринуть не сумеешь -
То, что давно в душе своей лелеешь.
То, что давно в душе своей лелеешь,
Холодную, сосущую тоску,
Ни солнцем, ни дыханьем не согреешь,
Она – змея, укрытая во мху,
Не видная рассеянному глазу,
Не слышимая в гулкой тишине…
Но срок придёт – она пружиной, сразу
Вдруг бросится, чтоб впиться в горло мне!
И вот тогда, в последнее мгновенье,
Когда спадают цепи бытия,
Познаешь, как расплату, ощущенье,
Что каторга закончена твоя,
И ты увидишь, в первый раз за жизнь,
Искрящиеся светом рубежи.
Искрящиеся светом рубежи,
Парят на горизонте мирозданья,
Ты голову на руки положи,
И помолчи в минуту расставанья,
Ты все свои ошибки совершил,
И, всё, что смог, исправить попытался,
А Бог давно судьбу твою решил,
И не укрыться, как ты ни старался,
Теперь осталось только подождать
Того, что абсолютно неизбежно,
Ведь от себя, увы, не убежать,
Дороги ре найти во тьме кромешной.
Смирись, беглец, того, что вожделеешь,
Ты никогда достигнуть не сумеешь.
Ты никогда достигнуть не сумеешь
Тех мест, где ты был счастлив без затей,
Но зря о невозможности жалеешь,
Они – для там оставшихся детей,
Ты был бы здесь непрошеным, натужным,
Растерянно бродЯщим, словно тень,
Мешающим, и никому не нужным,
Как снеговая туча в майский день.
Нет, в прошлое не отыскать дороги,
С последней ноты не сыграть хорал,
А сожаленье – участь слишком многих,
Тех, кто себя когда-то потерял.