«Тыловые крысы». Война срывает все личины

– Пьяные, страшные офицеры, – говорит Ст<епанчёнок>.

Ваня смотрит на всю эту пляшущую толпу, на вскрики джаза, на цыган из хора, свесившихся с верхних антресолей, на люстры Геркуланума.

– А если тут снова застучат приклады солдат?

Ст<епанчёнок> серьёзно смотрит на него, на меня, оставляет тарелку, опускает глаза.

– Вряд ли нам будет от этого лучше, – говорит он.

Мы замолкаем на три минуты. Каждый думает своё, но оно сходится. Самое страшное, что у людей сходятся мысли.

Я чувствую, что мы, все четверо, – солдаты этой революции, что мы отвечаем за всё, что вокруг, что с нас спросят с первых, и поэтому молчим три минуты.

Нам не безразлично, погаснут или нет эти подсвечники Помпей, засыпет ли их пылью грубых солдатских сапог. Батальон, который стукнет здесь о пол прикладами, будет батальон нашей смерти. Каждый думает, делал ли он преступление против идеи, и каждый говорит себе – «нет». Почему? Потому что все мы, сидящие здесь – три коммуниста и один б/п, – безусловно, кристально чисты…

Говорили о проблемах войны.

– Я боюсь, что Германия и Англия заключат соглашение, – говорит Ваня, – соглашение за счёт нас и Франции. Я боюсь столкнуться с Германией…

– Она размахивает самолётами, – говорит Ш<абанов>, – у неё столько самолётов, что она может размахивать ими, держа их в обеих руках.

– Мы тоже скоро будем размахивать самолётами, – говорит Ваня, – все игрушечные артели делают детали машин. «Ростсельмаш» делает самолёты, «Саркомбайн» делает самолёты, «Коммунар» делает самолёты. Все делают самолёты. Каждый колх<озный> двор чуть ли не приспособлен под аэродром. Но я боюсь, что мы быстро стареем… на глазах. Я опасаюсь силы Германии. Я буду драться за свою страну, как чёрт, но я боюсь организации, она может подвести…

Финны всадили нам нож в нашу трещину, и до сих пор, кажется, они ковыряются в ней. Никакими юбилеями не заизвесткуешь этой трещины. Надежда на то, что усталые народы Европы устроят социалист<ическую> революцию, но наш пример уж слишком мало оказался убедителен. Обнищание природных богатств русского народа настолько показательно, что делается не по себе… Идёт борьба двух систем…

Эмигранты. Гитлер

11 февраля

Мир полон неожиданностей, в особенности мир войны и печали…

Мы полны предположений и живём в плену их.

Никто не знает, что будет в самом недалёком будущем.

Каждому хочется знать – каково будет это будущее.

Раньше будущее благополучие страны или её неблагополучие не ощущались как состояния, адекватные личному.

Теперь на опыте войн и революций (с 1917 г.) все знают, что с разрушением применительной организации разрушается личное благополучие. Пора надежд на взлёты прошла, наступила пора угрозы падения.

Так ощущаются космические события, которыми сейчас охвачен шар земли.

Какими наивными кажутся бедствия апокалипсиса по отношению к существующим бедствиям. Глад, гнус, потоп и т. п. Ерунда… со всем этим люди научились бороться…

Мы сидим на втором этаже Дома творчества. Я, Вилли Бредель, фрау Лили Бехер и ещё один молодой немец – специалист горнолыжного спорта. Вилли принёс бутылку вина, мы говорим о судьбах мира.

Сосны, которые качались на уровне стёкол во время боёв в Финляндии, снова так же спокойно раскачиваются, отряхивая мокрый снег со своих зелёных ветвей…

Я вижу перед собой представителей Германии, которая сейчас потрясает миром.

Меня интересуют эти люди – представители коммунистической Германии, бежавшие в коммунистическую Россию.

Эти люди – эмигранты. Но они немцы. Они скрытно радуются победе германского оружия, победе организованности своих соотечественников, их мощи, но одновременно они не могут радоваться.

Побеждают, владеют оружием, поражают фашизацией их политические враги, использовавшие до предела потенциальную мощь нации.

Победа тех – их поражение.

Они говорят:

– О, если бы то, что у них, у нас!

Они думают, что это возможно, но не их ли политические враги сумели поднять потенциальную мощь нации? Может, здесь победа той системы?

Они беспомощны в своих предопределениях. Они предсказывают то, что нужно им, и в этом слабость их предсказаний.

Я пью русское вино, вино, выдавленное из виноградников моей родины, и наблюдаю за стальным и коротким Вилли, немцем, похожим на снаряд. Такими можно заряжать дальнобойные батареи, установленные на берегах бывшего французского Ла-Манша.

Я пью терпкое тёмное вино из Анапы и смотрю на экспансивную немку Лили, эрудита и болтуна одновременно.

Я смотрю на худого молодого берлинца, похожего на германского лейтенанта…

Я невольно сравниваю их – эмигрантов со своими соотечественниками, трусливо уплывшими из горящего Крыма.

Они сидели так же где-то на вторых этажах парижских домов и ждали, когда падёт их родина, Россия.

Они были полны злопыхательства и считали моральным и честным желать того, чтобы миллионы их сограждан были уничтожены солдатами чужой национальности, снарядами, выточенными на чужих заводах.

Личное благополучие было выше благополучия их родины. И их прокляли народы героической России.

Эти немцы желают поражения своей Родине. Они не верят, что корпуса Гитлера вторгнутся в Англию, не верят в то, что Германия может выдержать экономическое напряжение… Им хочется, чтобы Германия была как можно больше обескровлена, побеждена и… Тогда навстречу британским и американским армиям выйдут армии Советской России. России, которая поддержит сов<етскую> власть Германии.

Они охотно отдают миллионы русских жизней за счастье обновлённой своей родины. Снова повторяется фарс сотворения революции чужими руками.

Почему мы сами сделали себе советскую власть? Почему рязанцы и ставропольцы сами устилали трупами своими поля сражений?

Немцы, сидящие передо мной, этого не понимают. Они ждут от нас помощи, от наших крестьян. Снова повторятся швейцарские походы Суворова и прусские походы Кутузова.

Они говорят, что в Германии в прошлую войну только на одном заводе, где работал Вилли, делали семь-восемь комплектов арматуры подводных лодок. Он считает, что сейчас делают больше. Следовательно, Германия сильна, а поэтому она должна быть сильнее обескровлена.

Они ждут падения Германии Гитлера. Они рассказывают мне анекдоты про Гитлера.

Гитлер стоит перед своим портретом.

– Что мы будем делать, когда придут коммунисты?

– Меня снимут, – отвечает портрет, – а тебя повесят.