Генералиссимус Суворов. «Мы русские – враг пред нами дрожит!»

и никогда не прощай своих собственных.

    А. В. Суворов

Русских пленников освободили. К одиннадцати утра армия, в 10 раз численно превосходившая суворовцев, была разбита. Огинский в сопровождении нескольких гусар бежал. Как прокомментировал Суворов, «гетман ретировался на чужой лошади в жупане без сапогов, сказывают так!». Вся артиллерия и обозы достались победителям. Король Станислав Август годы спустя так писал об этом сражении: «Огинский направился в Столовичи Новогрудского воеводства, где его войска были остановлены и наголову разбиты Суворовым, который, чтобы нанести этот удар, мгновенно перебросил свой отряд из Краковского воеводства в Литву. Половина солдат Огинского была убита, остальные были рассеяны, весь обоз захвачен. Огинский и ещё двое спаслись, добрались до Данцига, где французский консул снабдил беглеца бельём, одеждой и дал ему и его спутникам денег на дорогу до Франции».

Вскоре Суворов занимает Пинск, захватив штаб и казну бежавшего гетмана. Деморализованные «конфедераты» уже не оказывали серьёзного сопротивления, сдав русским штаб своего лидера вместе с казной. Суворов распорядился не отнимать имений у провинившегося графа. Любопытно, что впоследствии императрица всё-таки передаст имения Огинского Репнину. Но надменный Репнин проявит жалость к запутавшемуся польскому аристократу (Огинский славился как поэт и композитор) – и из дохода имений выплачивал литовскому гетману недурной пенсион. Из Пинска Суворов возвратился в Люблин с чувством выполненного долга и в ожидании наград. В реляции Веймарну он пишет: «Божием благословением ее императорского величества войски команды моей под Столовицами разбили гетмана Огинского. Потерял он всю свою артиллерию, обозы до последнего колеса, легионные все отбиты.

На месте и в погоне легло по крайней мере больше трех, а около четырех сот, в полону возмутительской региментарь граф Лузина, от пехоты и кавалерии штаб и обер-офицеров пятнадцать, нижних чинов двести восемьдесят, взято две пары литавр, буздыхан один, двенадцать барабанов. Теперь у него осталось войска тысячи две. Шиферная азбука малого ключа, за подписанием вашего высокопревосходительства, найдена в отбитых его письмах, кои потом к вашему высокопревосходительству перешлю. С нашей стороны убито нижних чинов восемь, лошадей тридцать одна, ранено три офицера, нижних чинов тридцать пять. В атаке неведано кто друг друга перещеголяли, легионные или другие войски». Понимая, что Веймарн может придраться к слишком далёкому походу Суворова за Огинским, он добавляет в победной реляции: «Теперь пора мне туда, откуда пришел». Веймарн и впрямь желал бы ограничить действия Суворова строго подконтрольными перемещениями вокруг Люблина.

Веймарн был обескуражен самовольным – хотя и столь успешным – походом. Он всё ещё прилежно работал над планом подавления мятежа Огинского и в реляции посетовал на несанкционированный поход Суворова из Люблина. Но его жалобы не возымели действия, да и не были справедливы: Суворов руководствовался приказом Веймарна действовать против Огинского и информировал командующего о каждом своём шаге, не забывая оставлять посты для контроля над вверенным генерал-майору Люблинским воеводством. Всем был виден результат: в 1771 году Суворов бил поляков в пух и прах при Ландскроне и при Замостье, а в сентябре 1772 года под Сто-ловичами уничтожил корпус гетмана Огинского. Разве можно было судить такого победителя?

К радости большинства офицеров, командующим вместо Веймарна был назначен генерал Александр Ильич Бибиков, человек отменно образованный и прозорливый, позволявший Суворову действовать свободнее. Бибиков – ровесник Суворова – считал себя ровней Румянцеву. Когда, за десять лет до появления маркиза Пугачёва, забурлил заводской люд в Оренбургской и Казанской губерниях, именно Бибикова направили усмирять крамолу. Предъявляли свои требования властям лихие казаки, нашлись обиженные люди и среди крестьян. Сформировались отряды, пролилась кровь. Бибиков тогда не сплоховал. Причём проявил себя не просто эффективным усмирителем, но и миротворцем. Он воздержался от кровопролития, арестовал лишь сравнительно небольшую группу зачинщиков – и всё затихло. «Бибиков был остр, смел и забавен», – пишет Державин. Бибикова уважал Фридрих Великий – и русский генерал переводил с французского сочинения прусского монарха.

Императрица тем временем подписала грамоту на пожалование Суворову ордена Св. Александра Невского: «За оказанную Нам и отечеству отличную услугу совершенным разбитием восставшего противу наших войск литовского гетмана Огинского, всемилостивейше жалуем вас кавалером нашего ордена Святаго Александра Невского, которого здесь включённые знаки, самим вам на себя возложа, носить повелеваем. Мы надеемся, что сие Наше Монаршее к вам отличное благоволение послужит вам вящим побуждением посвятить себя службе Нашей».

После победы при Столовичах конфедераты попали в отчаянное положение. Их главные боевые силы уничтожены. Русский экспедиционный корпус и королевские польские войска контролировали большую часть Речи Посполитой. Три потрёпанных отряда конфедератов всё ещё пытались оказать сопротивление: под Краковом действовал отряд Валевского, под Ченстоховом – отряд Пулавского, в Великой Польше – группировка Зарембы.

Бюст А. В. Суворова работы Суханова в Новой Ладоге

Оказавшись перед опасностью полного разгрома, конфедераты усилились новым французским контингентом во главе с генерал-майором бароном де Виоменилем, который в Бяле формировал новые отряды. Французы намеревались захватить древний Краков и провозгласить там новое правительство Польши. Бибиков поручает Суворову действовать в Краковском воеводстве – там, где ожидались основные события заключительного этапа войны. Суворов расположил в Кракове Суздальский полк во главе с Штакельбергом, который не внял требованиям Суворова проявлять бдительность. Конфедераты подкупили краковского трактирщика Залесского, с его помощью лазутчики Виомениля ночью пробили брешь в стене замка – и в ночь на 22 января 1772 года полковник Шуази повёл войска на захват замка. Авангардный десант из пятидесяти человек уничтожил караульных, а на судах к Кракову прибыл отряд из пятисот конфедератов с пятью орудиями. Им удалось овладеть Краковским замком. Штакельберг запросил помощи у подполковника Елагина, стоявшего с отрядом в Пинче. В ночь на 24-е Елагин занял позиции у Краковского замка, прикрывая его от новых возможных атак конфедератов со стороны Вялы и укреплённого монастыря Тынца.

Суворов, соединившись с верными короне польскими кавалеристами Браницкого, выступил в Краков, утром 24 января начав осаду замка. Под командованием Суворова граф Казимир Браницкий, самый влиятельный и удачливый из польских командиров, верных Станиславу Августу, действовал успешно. Патрули Суворова перекрыли все пути к замку, рассеяли отряды конфедератов в окрестностях города. Во время осады Краковского замка огорчил Суворова капитан Иван Лихарев, командовавший отрядом из шестидесяти человек. Суворов писал о Лихареве: «Он, увидя вышедших не весьма большое число возмутителей, приступающих только к тому дому, не имея ещё от возмутителей ни сам, ни команда его вреда, пришед в позорную и предосудительную робость, не только на них нападения не сделал, но ниже регулярно поступал, не чиня отпору и не выстреля пяти раз, сказав команде своей, чтоб только всякий спасал жизнь; сам, оставя пост, от них уехал, почему вся команда рассеялась и в бегство обратилась; и того посту не удержал, но при том случае убито у него мушкетёр два, ранено четыре человека… За что он, Лихарев, содержится под арестом». Трусости на поле боя Суворов не признавал, трудно было обосновать перед Суворовым даже минимальное отступление. Лихарева наказали вполне заслуженно.

Штурм Кракова Суворов планировал провести четырьмя колоннами с четырёх сторон – под командованием подполковников Эбшелвица, Елагина, Гейсмана и майора Гагрина. Но Шуази сумел отразить двухчасовой штурм 18 февраля: он надёжно укрепил брёвнами ворота, и их не удалось взорвать. Суворов убедился, что без тяжёлой артиллерии Краковского замка не взять. Воодушевлённые французы предприняли контратаку со стороны Тынца. Конный отряд Сапеги оттеснили кавалеристы премьер-майора Нагеля, которым помогала польская королевская кавалерия. Суворов принял решение блокировать Тынц двумя отрядами – Браницкого и Ланга. 2 марта под Тынцем завязался бой с переправившимся через Вислу отрядом маршалка Зиберга. Получив известие о переправе и перестрелках поляков с казаками, Суворов незамедлительно прибыл на место действия. В трёхчасовом бою русским кавалеристам удалось разгромить этот отряд. Зиберг на пароме переправился к Тынцу. Попытался прорваться к Кракову из Тынца и другой отряд, но его остановили и рассеяли конники графа Браницкого.

Гарнизоном Краковского осаждённого замка железной рукой командовал французский полковник Шуази, готовый к длительной блокаде. Суворов задумал лишить конфедератов надежд на победу, уничтожив отряды в районе Бялы. Для поиска на Бялу был сформирован отряд под командованием Браницкого и премьер-майора Ивана Ивановича Михельсона. 28 марта отряд вернулся в Краков с победой, приведя два десятка пленных, в том числе – французского полковника Мальцана. На следующий день возле Живца был разбит ещё один небольшой отряд конфедератов. В начале апреля Суворову удалось разгромить ещё несколько малых конфедератских отрядов. 12 апреля Шуази, осознавший бессмысленность сопротивления, отправил к Суворову парламентёра с условиями капитуляции. Суворов согласится с условиями Шуази, и 15 апреля русские войска вошли в Краковский замок, разоружив конфедератов. Пленных Суворов под конвоем отправил в Люблин.

Узнав о краковских событиях, разочарованный генерал Виомениль вместе с группой французских офицеров спешно вернулся на родину.

Отличай честолюбие

от гордости и кичливости.

    А. В. Суворов

Начиналась весенняя теплынь. Во второй половине апреля Суворов обосновался в Краковском замке. Тогда он рапортовал А. И. Бибикову из занятой польской цитадели: «Войском её императорского величества, состоящим под командою моею, 15 числа сего месяца занят Краковский замок, а возмутительской гарнизон всеми употребляемыми способы принуждён сдаться». Ещё не раз Суворову предстоит скрестить шпаги и с поляками, и с французами – кто знает, может быть, и именно с теми, пленёнными в Кракове…

За эту победу Суворова наградили тысячей червонцев (червонцы – это вам не ассигнации!) – и он энергично продолжил искоренять отряды конфедератов. Теперь следовало занять Тынец, где расположился гарнизон из шестисот не сложивших оружия конфедератов. Суворов запросил у командования артиллерию: 4 медные 12-фунтовые пушки и 6 мортир. Получив эти орудия, 9 мая Суворов начал осаду Тынца. Напротив мощной монастырской стены установили батарею, начали бомбардировать стену из 12-фунтовых орудий. В стене была пробита брешь. К этому времени – 22 мая – к русским войскам присоединились австрийцы, которым удалось выждать подходящий момент, наблюдая за взаимным ослаблением Польши и России. Австрийские войска генерал-майора Дальтана вошли в Тынец, не считаясь с мнением Суворова. Россия была вынуждена уступить союзникам часть лавров. Но Суворов продолжал побеждать. Был взят укреплённый город Затор, Суворов (хотя и мечтал служить на Дунае, под знамёнами Румянцева) планировал новые походы, новые поиски в воеводствах Речи Посполитой, но настало время договора о разделе Польши между Россией, Австрией и Пруссией.

Король Станислав Август так вспоминал о действиях Суворова в войне с конфедератами: «Справедливо здесь отдать должное добросовестности господина Суворова: из всех русских командиров его менее всего можно было упрекнуть в чём-либо похожем на жадность или жестокость». Жаль, что эта оценка не учитывалась позднейшими польскими комментаторами истории последних 35 лет XVIII столетия.

Иван Петрович Салтыков

Суворова переводят в Финляндию, где, учитывая воинственный настрой шведской верхушки, обстановка казалась предвоенной. Суворов объезжал укрепления, анализировал возможное развитие боевых действий. Но пробыл там недолго. После затишья 1772 года активизировались боевые действия на Дунае. На этот театр военных действий Суворов рвался давно – и наконец ему суждено было скрестить клинки с янычарами в армии графа Румянцева, в дивизии генерал-поручика Ивана Петровича Салтыкова. Иван Салтыков – сын фельдмаршала, героя Семилетней войны Петра Семеновича Салтыкова – был ровесником Суворова, а к службе относился без особенного старания. Трудно подчиняться такому командиру, но субординация того требовала.

О Суворове мало-помалу заговорили и в Европе, и в Петербурге – это было робкое начало мировой славы. Именно потому его, уже весьма уважаемого генерала, переводят в армию Румянцева, на фронт первой екатерининской Русско-турецкой войны. Суворов еще примет решающее участие в судьбе Польши – но через два с лишком десятка лет. А к тому времени боевые действия уже перешли за Дунай; Румянцев одержал над турками несколько блестящих побед, прежде всего при Ларге и Кагуле летом 1770 года…

Туртукайские победы

К Дунаю! Туда, где сражались две империи – Российская и Османская. Ещё полвека назад османы были для русских сильным, грозным соперником, который мог поставить вопрос «быть России иль не быть». Теперь ситуация изменилась. Россия продвигалась на Юг, теснила турок. Османы огрызались, иногда проявляли агрессию, на которую Россия отвечала так, что дипломатам из Лондона и Парижа приходилось немало перьев сломать, чтобы приостановить экспансию империи Петра Великого.

На Юге, на рубежах военных споров с османами обессмертил своё имя Румянцев, под чьим командованием теперь посчастливилось служить Суворову. Этого смолоду удачливого полководца после Ларги и Кагула поэты сравнивали с великими римлянами, которые не спрашивали, сколько врагов, а интересовались только, где враг? Империя приобретала батальный лоск, возрождала доблесть римских легионов в XVIII веке. Уже совершал подвиги на турецком фронте генерал Вейсман, Отто Адольф Вейсман фон Вейсенштейн. Лучший воин из остзейских баронов на русской службе. Он практически одновременно с Суворовым создал новую тактику, по-новому вёл войну. Подчас в Вейсмане видят «несостоявшегося Суворова» – и действительно, гибель в 1773 году прервала блестящую карьеру генерала, освоившего науку побеждать. Суворов видел в нём достойного брата по оружию; в некотором роде Вейсман, раньше Суворова начавший совершать громкие победы, стал для Александра Васильевича примером. С завистью и уважением Суворов, находясь в Польше, читал о взятии Тульчи, за которое Вейсман получил Георгия 2-й степени. Он взял тогда в поход артиллеристов без орудий: рассчитывал сразу отбить пушки у турок. Так в Тульче и случилось.

Эпоха навязывала устойчивый стереотип: все европейские армии того времени воевали плотным строем и колоннами, мерно наступая под маршевую музыку, Вейсман повёл войну иначе. В боях с поляками и турками российские полки проводят диверсионно-разведывательные операции, истребляя неприятеля в намеченных позициях. Такие операции – военная наука XVIII века назвала их «поисками» – нередко срывали планы турецкого наступления. В диверсионных боях уничтожались лучшие турецкие войска, а оставшиеся в живых приучались к ощущению непобедимой силы русского оружия. Лучшими «поисковыми» генералами были, несомненно, Вейсман и Суворов. Своё слово Суворов скажет в районе Туртукая – после Вейсмана. Но сначала ему довелось побывать на северных рубежах империи. В августе 1772 года король Густав III, двоюродный брат Екатерины II, одолел всех своих политических противников, укротил власть парламента – и стал любимцем Швеции. Яркий оратор, начитанный честолюбец, он представлял опасность для России. Густав Третий играл на реваншистских настроениях шведов. От этого удачливого политика можно было ожидать вторжения в пределы Российской империи. И Петербург принял меры.

Александр Васильевич вспоминал: «…в 1772 генерал Эльмпт и я, по переменившемуся правлению в Швеции, обращены с полками из Польши к Финляндии. По прибытии моем в Санкт-Петербург определен был я временно к тамошней дивизии, осматривал российский с Швециею рубеж, с примечанием политических обстоятельств, и имел иные препоручения».

Опасности лучше идти навстречу,

чем ожидать на месте.

    А. В. Суворов

Генерал Иван Карлович фон Эльмпт (1725–1802) был в то время командиром Суворова. Опытный вояка, с кем он только не сражался – и с пруссаками, и с поляками, и с турками. При Павле дослужился до фельдмаршальского жезла (к тому времени Суворов обгонит его по всем статьям). И вот в 1773-м, под командованием Эльмпта, Суворов явился в Кексгольм с деликатным поручением. Нужно было не только досконально осмотреть шведскую границу, но и завести знакомства с местными жителями, оценить их настроения, их верность российскому престолу. В особенности следовало определить, как они относятся к политическим переменам в Стокгольме. Разведка есть разведка. И Суворов приехал в Кексгольм инкогнито. Побывал и в Выборге. Повсюду общался с местными помещиками н прочими обывателями, скрывая свои истинные намерения. К марту был собран капитальный запас полезных сведений, и Суворов вернулся в Петербург.

А уж после этого, в апреле, усердного генерала направят в армию фельдмаршала Румянцева, которая сражалась против турок на Дунае.

Весной и летом 1773 года Суворов дважды овладевает Туртукаем. Быстрота и натиск, а также минимальные потери характеризовали первые победы генерал-майора над турками.

Это было время молниеносных действий, когда события быстро сменялись. В апреле Суворов получил новое назначение, а через месяц Иван Салтыков был произведён в генерал-аншефы. Судьба благоволила сыну знаменитого полководца Семилетней войны, но к самостоятельной боевой деятельности Салтыков не был готов, предпочитая во всём следовать планам командования. А военная обстановка нередко требовала большей решительности. В Польше Суворов убедился, как важно на войне умение брать на себя ответственность, проявлять инициативу.

Лубочный образ А. В. Суворова

Между тем Суворов оставался в генерал-майорах, хотя по заслугам, по авторитету в армии новое звание – генерал-поручика – он заслужил ещё на польской земле. Во время сражения при Козлуджах задержка с произведением в генерал-поручики дорого будет стоить Суворову.

Но – обо всём по порядку. Суворов принялся действовать на турецком фронте уверенно и изобретательно, как будто эта местность давно была ему известна.

Получив от пленных сведения о четырёхтысячном гарнизоне Туртукая, Суворов быстро составляет знаменитую диспозицию, чтобы в ту же ночь атаковать Туртукай. В этом памятнике суворовского военного искусства – и точность, и страсть:

«1. Переправа будет ниже Туртукая верстах в 3-х. Прежде переправлятца пехоте по ее двум кареям одному за другим, потом резерву. Две пушки по причине неровного тамошнего местоположения должны оставатца при резерве и бить сначала сзади. При кареях командиры: в 1-м господин полковник Батурин, во 2-м подполковник Мауринов, в 3-м майор Ребок (резерв).

2. Господин полковник князь Мещерский командует на здешнем берегу и пол[ком] пехоты, что может быть останетца во 2-й транспорт – переправляет конницу, то-сть: прежде казаков, потом карабинер, однако, ежели будет благопоспешно, то при казаках несколько карабинер. Хорошо, ежели можно, люди на лотках, коней в поводах вплавь, а буде нет, то на лотках поелику то можно и нужда будет. С протчею кавалериею остаетца на берегу разделять оную и маскируя по его усмотрению, а казачьими пикетами Леонова тянет цепь к казакам Кашперова.

3. На здешнем берегу для закрытия наших судов и разбивания, как и поражения неприятельских, кои бы в переправу препятствовать покусились, – батарея: 2 единорога и 2 пушки (ядры бьют дале, а гранаты жгут). При сей батарее Кирилов. Пушки должны быть поставлены в способнейших местах и разделенно для крестных выстрелов и для оказания большого числа артиллерии. Зависят от благоучреждения г[осподина] полк[овника] кн[язя] Мещерского. Пехоты при артиллерии надлежащая часть. На той стороне при выгрузке пехоты по рассмотрению.

4. За исправность судов и поспешность в переправе ответствует г. Палкин. Г. п. к. Мещерский всему благопоспешествует.

2

1 .Атака будет ночью с храбростью и фуриею российских солдат. В разстройки, против правого неприятельского положения, где у них первой незнатной лагерь, потом, пробиваясь до пашинских палат, где у них лагерь поменьше, а наконец и версты 3 оттуда далее до их лагеря побольше. Батарея их при первом за рытвиною, при пашинских палатах и уповательно, что та батарея посильней, непременно надлежит ее сорвать, следуя до третьего их лагеря.

2. Благопоспешнее ударить горою один каре выше, другой в пол горы, резерв по обычаю. Стрелки на 2 половины каждая на 2 отделения. Первая с правого карея, другая с левого карея, с правого в пол горы, вперед и берегом; с левого, сбоку и спереди, стрелки алармируют и тревожат. Карей обходят рытвину или проходят чрез нее, где способно.

3. Переправляющаяся конница примыкает к резерву, казаки тоже и могут выезжать на тревоженье и шармицированье или примыкают к ближнему карею.

4. Резерв без нужды не подкрепляет, а действует сам собою как и оба карей.

5. Турецкие суда отрезывает и отбирает ближней каре или, буде ближе, то резерв и тот час их спустить в устье Аргиса, против Кашперова.