Кавалеристы

– Как часто вы ходили в кавалерийские атаки? Какие эпизоды вам запомнились?

– В атаки ходили регулярно, они ведь внезапно получались. Какая тактика была? Вышли мы «на простор», идем походным маршем по тылам. Шли эскадронами. Вдруг немцы по нам огонь открывают, тогда наши командиры оставляют перед ними заслон, чаще всего один взвод, они ведут активный огневой бой, будто вся часть с немцами бьется. Тем временем конная разведка ищет пути обхода, потом мы в конном строю врубаемся немцам во фланг или с тыла заходим. А там уже как бог даст.

– Какова была экипировка кавалериста в противотанковом взводе?

– Ну, первым делом конь, шашка, пистолет, ПТР, кавалерийский карабин.

– Какой возраст был у кавалеристов в вашем эскадроне?

– Разный, но большинство были 1925, 1926 гг. рождения. Были 1924 года. Пожилых и «стариков», кто долго служил, было мало.

– Противотанковым ружьем пользовались?

– Конечно, в основном по пулеметам стрелял, один раз машину поджег. В обороне, в августовских лесах, ночью охотился за пулеметами. Немцы очень любили ночью стрелять, а пули трассирующие, сразу видно, где пулемет. Хоть на пулеметах пламегаситель был, но огонек все равно немного видно. Сижу час, может, больше, постепенно подвожу мушку, когда нормально поймаю в прорезь, выстрелю, – и больше пулемет не стреляет. В берлинской операции, как «на простор» вышли, я ПТР почти не пользовался. Там в основном в кавалерийские атаки, на рубку ходили.

– Сколько занимал времени уход за лошадью?

– Каждый день в 6.00 подъем и прямо на конюшню. Целый час драишь лошадь. Потом повел на водопой, дал овес или сена. К 9.00 идешь на завтрак. К нам на проверку в нашу дивизию Рокоссовский и Буденный приезжали. Буденного я не видел, а Рокоссовский мне за отличный вид лошади и экипировки благодарность через эскадронного передал. А в боевой обстановке, там вместе с конем спишь.

– Как обстояло дело с поставками фуража?

– Регулярно доставляли. Кроме того, специально в каждом взводе бричка была с овсом – это НЗ. У каждого кавалериста на седле две торбы с овсом, тоже НЗ. Только по команде можно было трогать. Но бывало, в наступлении особенно, жили на подножном корму.

– Трофейных лошадей доводилось использовать?

– У меня было две трофейные лошади. После госпиталя я своего Ваську потерял, дали трофейную. Сначала был Монгол, кавказская лошадка, но она пегая была, у меня ее забрали – по масти не подходила. У нас в эскадронах все лошади по масти были: вороные, гнедые, серые, белые. А на тачанках так, у нас в эскадроне четыре тачанки было, там на одной тачанке вороные, на другой пегие.

– Как, в части религия была распространена?

– Было, молились. У меня второй номер по ПТР креститься любил. Когда мы под сильный огонь попадали, всегда крестился. Он был из Западной Украины, без подготовки к нам в часть попал. Я ему как-то сказал: «Ну что ты молишься? Если судьба твоя живым остаться – останешься, а нет – погибнешь». Мать моя была лютеранкой, я как-то не молился, хотя верю, что у меня ангел-хранитель был, он меня и спас.

– Какое было отношение к пленным немцам?

– К немцам нормальное отношение, в штаб привели группу пленных, НКВД забирало. Мы пленных не трогали.

Климов А. (справа) и Гашута Николай (слева).

Польша, Тищево, июнь 1945 года

– Были ли на национальной почве разногласия?

– Ни в коем случае, там мы все были родные братья. Были у нас башкиры, казахи, удмурты, но никаких противоречий не было. По национальности никогда не называли. За это дело морду могли набить.

– Что самым страшным было на фронте?

– Страшно сразу было. Кланялся каждой пуле, каждому осколку. А когда понял, что кланяться бесполезно, то, что свистит, мимо пролетает, а твоя пуля, что попадет – ее ты не услышишь.

В г. Вюртемберге мы недолго стояли, Рокоссовский выпросил у Сталина наш корпус для защиты поляков от бандеровцев, целые деревни поляков вырезали. Так мы снова в Польшу пошли, вот когда возвращались, поляки нас отлично встречали, не хуже, чем на парадах. Когда пришли в Люблинский район, мой полк и мою дивизию расформировали. С бандеровцами наши 5-я и 6-я дивизии сражались. Меня отправили в 25-й кавалерийский дивизион, он готовился для войны с Японией. Нас должны были уже отправлять, но 3 сентября мы узнали, что японцы сдались. Наш дивизион расформировали, и оттуда меня уже вернули в 206-й запасной полк. Только на третий раз я туда попал, там две мои красноармейские книжки лежали. Полк стоял в г. Бреслау, меня в штаб полка вызвали, сказали формировать взвод для вывозки трофеев из Германии. Я занялся этим, но тут комиссия приехала, и я, дурак, до сих пор жалею, пошел на комиссию и демобилизовался. Приехал в свою Новоивановку, увидел дом сожженный. Ни кола, ни двора. Родственники по матери все были высланы. Так началась моя гражданская жизнь, но это уже другая история.

    Интервью и лит. обработка Ю. ТРИФОНОВА

Айтакулов Асан

Асан Айтакулов, 2010 год

Я родился в 1923 году. В 1941 году окончил 10 классов. В сельской местности, Октябрьская районная средняя школа. Там первыми выпускниками были мы, нас было 5 человек. Тогда не хватало учителей, и в сентябре я стал работать учителем, преподавал математику.

А 17 декабря 1941 года я был призван в армию. Служил во Втором кавалерийском корпусе, 26-й кавалерийский полк, который находился за Пишпеком (Бишкеком). В мае 1942 года нас отправили сначала в Тамбов, а в сентябре 1942 года мы попали на фронт. Стали воевать в брянском лесу.

– Как сложился для вас первый бой?

– Боишься, конечно. Вот мы заняли окоп. Идет перестрелка с немцами. В лесу ночью нас выдвинули еще ближе к немцам, а потом пошли в наступление, выбили их оттуда. Рядом бегут, падают, падают. Пули летят. Даже забываешь, где находишься. Как будто в другом мире находишься сначала. Это же в первый раз. Даже страха нет. Как будто все это во сне проходит. А потом привыкаешь, уже по-другому реагируешь. Но стараешься спастись, прикрываешься, прячешься за дерево. Раньше об этом не думали. А потом при обороне смотришь, чтобы пуля не попала, укрываешься за камень или бревно. Само все потом приходит, как надо действовать.

– Когда вас призвали в кавалерийскую часть, кем вы были?

– Сержантом был, командиром отделения, и на фронте командиром отделения был.

– С лошадьми умели обращаться?

– А как же. Верховая езда…

– Как использовали кавалерию на фронте?

– Вот идет фронт. Ночь. В километрах 20–30 немцы прорвали фронт. Надо остановить их. А пехота когда дойдет… И нас сразу верхом. Компактно. Сразу галопом. Немцы наступают. А здесь перегородишь и остановишь их наступление. Потом пехота уже успевает, занимает оборону. И еще использовали кавалерию в тылу у немцев: рейды по тылам, мост взорвать, штаб вывести из строя – в основном так использовали. Для быстрого движения. Леса, болота – а верхом быстро. Танки не проходят, машины не проходят, а кавалерия проходит.

– В чем особенность ухода за лошадьми в военное время? Фураж для лошадей всегда был?

– В тылу оставляли конюхов, которые за ними ухаживают, кормят. Если надо двигаться – они сразу пригоняют наших лошадей. Кормили чем попало. Овес… Мы возили специальные переметные сумки. Остановишься, достаешь сено. Украинцы давали сено. Они хороший народ, очень добрый. Уважаю украинцев, не могу на них обижаться. Они нас кормили, помогали. Воинственный народ, партизан там сколько было.

– Какие у вас были лошади?

– Всякие. И киргизские, и казахские, и донские. У меня – наши, киргизские. Мы вместе с лошадьми на фронт прибывали. Какая была здесь лошадь – и там на ней ездил. Нас отправляли в эшелоне вместе с конями, в вагонах и лошади, и мы.

– В части какие национальности были?

– Всякие. И киргизы, и казахи, и русские.

– Русский язык уже знали?

– Знал. Перемешались здесь. В Чуйской области много русских, в Бишкеке. По шоссе в основном живут русские. Вместе жили.

– На фронте информация на киргизском языке была?

– Нет, только на русском.

– Вам приходилось выступать в роли переводчика?

– Нет. Здесь почти все по-русски понимали. А вот на Тянь-Шане, там, конечно, не понимали. А так в Чуйской долине все понимали, русский язык преподавали, как урок. Но школа была национальная.