Сахар

– До свидания… Хороших каникул!

От Инги по-прежнему не было ни единой весточки.

Также не обошлось и от официально благодарности нового начальства.

– Спасибо тебе за твою работу, – Ольге Сергеевна всё-таки едва-едва улыбнулась мне и вручила красивое благодарственное письмо в деревянной рамке. – И, Лазарь…

– Я рад, что смог что-то объяснить и даже чему-то научить этих питекантропов, – ухмыльнулся я. – И, Ольга?

– Найди смысл. Возможно, в этом и есть весь смысл, – гениально умозаключила она.

– Сразу видно, что передо мной стоит декан. Тебе спасибо, – в этот раз она умело отвела улыбку в сторону. – Возможно, смысла нет. Я уже думал об этом.

– Для всех по-разному. Возможно, хватит уже «возможно»?

– Ты крутая, – не солгал я. – Береги себя. И сына тем более.

– И ты себя береги, Лазарь.

– Прощай, – по-своему тепло произнесла Заречная с таким же спокойным и немного грустным лицом.

Я подошёл к ней вплотную, вдохнул цитрусовый аромат и поцеловал её в щёку на прощание, а затем навсегда покинул стены местного университета, закурив по пути в общежитие.

Хотя, кто его знает? Жизнь непредсказуема.

Может быть, не стоит зарекаться? Хм.

%%%

Время и обстоятельства били меня под дых беспощадно.

В последние дни я окончательно сбил режим и каждую ночь душил себя одиночеством. Я сидел в своей комнате за стареньким дспшным столом, невольно наблюдая, как одиночные машины пробираются сквозь первые проблески рассвета и четырёх блеклых фонарей.

Часы на микроволновке бирюзовым светом показывали 4:11. В голове серия перекати-поле и очередные обещания изменить всё и сразу.

Я думал о том, кем бы я хотел быть, стать, воплотиться. В моей ещё совсем юной голове царствовал туман и хаос, в середине которых скиталось, казалось бы, инородное тело Лазарь Рекрутов.

Однозначно, это тело скучало по Инге, желая вновь лицезреть её недоумевающую физиономию над одной из моих очередных острот, но… Это казалось мне невозможным по бесконечному числу причин.

Жизнь снова давно перестала мне казаться чем-то цельным и определённым, напротив, я стал приходить к осознанию, что всё происходящее череда кусочно-непрерывных функций, стремящихся то к верху оси ординат, то наоборот.

Возможно, столь умные (или отнюдь) умозаключение были абстракцией и последствиями душевного диссонанса, но меня это мало волновало.

За окном защебетали первые птицы, предшествуя официальному началу нового дня. Самое сложное в этой ситуации было и является погоня от себя самого. Попытки нагнать вечно уходящий поезд всегда кончались крахом, ведь локомотив этого состава был не более чем собственным душевным призраком.

В такие моменты, когда сердце открыто настежь, кажется, что ты готов обнять весь мир, принести миллионы извинений перед всеми, кого кода-то чем-то обидел или задел. Хочется обнять родителей и слёзно вымолвить, что ваш сын был не прав, но и вы, дорогие, понятия не имеете, как тяжело бывает зацепиться за смысл своего жалкого существования.

В жизни всё бывает, и как сказал отец после того, как принял решение уйти из нашей семьи чуть больше года назад: «Это жизнь, в ней хватает всякого дерьма». Я, едва сдерживая слёзы, ответил: «Дерьмовые яблоки от дерьмовой яблони…».

Георгий горел страстью к совершенствованию мира, к изобретению чего-то нового, некой лепты в этом огромном мире. Он всегда хотел, чтобы его математические расчёты помогли в избавлении от всех видов болезней этого земного шара. Благородные намёки и его чёткая уверенность в том, что он знает свою конечную цель и стремится к ней, пусть и не семимильными шагами, а крохотными шажочками, иногда отдаваясь своей до боли человеческой сути, однозначно, заслуживало уважения.

Я прекрасно осознавал, что всё это математическое образование лишь сценарий, навязанный мне откуда-то свыше, причём за его непослушание следует смертная казнь в виде обычной рутинной жизни.

Да пошло оно, не буду я заниматься тем, к чему совсем не лежит моя душа, но соответствуют умственные способности. Или это всё отголоски лени и бездельничества? Как это определить? Как понять?

Синяки под глазами стали слегка опухшими. Давление в голове не давало без очередного скачка в голове, сжимая сердце в тиски, беспечно мыслить.

И это всё преподавание… Такое же навязанная ерунда, как и получение образование в этой же стезе. Я могу, но это не значит, что я должен и обязан. Я также могу послать это в задницу, но от этого ведь совсем и не легче?

Мне вспомнился Герман Петрович, и его железная тяга к желанию нести знания в массы, к товарищам. Его бешеное желание созидать в небольших и тесных рамках маленького городка, порой, возможно, ставя все свои принципы и желания в противовес благой миссии. Он сумел воспитать чудесную внучку и навести хоть какой-то порядок в местном университете, пригласив молодой преподавательский состав. Этот сильный человек практически всю жизнь боролся с тяжёлой болезнью, пережил колоссальную потерю любимой женщины, с которой прожил бок-о-бок почти сорок лет.

Также я не мог забыть Ольгу, потрясающую женщину с богатым воображением и железной силой воли. Уверен, её сын пройдёт все эти круги ужасной болезни и выкарабкается. Всё будет наилучшим образом.

Самая большая и сраная загадка была брошена мне также беспощадно, как и отозвана: в миг, в мгновенье. Тяжёлые мысли нашли дом в тяжёлой голове, набитой бестолковыми знаниями, применения которым не будет найдено никогда.

Необратимый процесс бестолкового существования был запущен уже давно.

И его уже не остановить.

Глава 10. Сахарный экспресс

Август

Воздух на улице был лёгким, но по-прежнему гадким, с примесью помойки. Я был уверен точно, что разило не от меня, но, может быть, именно с таким запахом разлагается чёрствая душа молодого чемпиона во всех возможных номинациях «недо».

Недопреподаватель, недостудент, недосын. Ваш недодруг, Лазарь Рекрутов.

Я так и не смог увидеться за это время с Ингой, так как чертовски боялся не найти нужных слов. Боялся настолько, что даже не смог найти саму Кемерову. Вряд ли, кто-либо смог это сделать.

И да… Конечно же, я всегда боюсь не найти нужных слов, налепить какой-либо ерунды и усугубить ситуацию ещё больше, как оно обычно бывает. Страх перед случаем, когда язык в любой непонятной ситуации подвешен молоть чушь мельницей, а когда необходимо – тупо молчать, задыхаясь изнутри.

Разумеется, я и всегда боюсь ещё и того факта, что хрен знает, захотела ли она бы меня вообще видеть после наших непростых отношений? Да, я извинился. Да, она была готова идти на контакт. Да, наверняка, захотела бы, но… Опять же.

Хрен его знает, наверное, поддержка необходима всем и всегда. Хрен – умный овощ, он должен знать всё в этом мире. А я так много знаю, но так мало делаю. Может быть, знания мои ненастоящие?

И ох уж это дурацкое, жгучее умение принимать чужих родных ближе своих. Оно также не давало покоя. Давно, надолго, всегда.

Оно заставляло меня кричать во снах, кричать громко и не быть услышанным и понятым. Научиться бы принимать и понимать самого себя для начала – это было бы хорошее начало.

Возможно, Герман Петрович не смог бы сказать мне ничего дельного и путного, но он всегда обладал той самой невидимой аурой, которая могла успокаивать и помогать в равновесии без нужных слов поддержки. Определённо, я скучал. Я ни один раз представлял, как он со своей широчайшей улыбкой будет желать мне успехов, твёрдо и размашисто жать мне руку, уговаривая остаться преподавать.

Тягучесть и однообразие стали главным девизом последних семи недель существования. Мелкий городок продолжал жить по своему типичному летнему сценарию, а одна беда сменила вторую, а она третью. Всё проходит, всё уходит или убегает, но не всё забывается. Не для всех и не для меня.

Отложив в сторону вопрос о простых вещах, понимаешь, что в девятнадцать лет ты такой же мешок дерьма, как и в остальные свои годы ранее. А что, если смысл в том, чтобы не оставаться таким мешком всю свою жизнь?

Бесконечная погоня за чем-то доступным, лёгким и таким привычным дарит мимолётный смысл, но не саму суть.

%%%