Ещё слышны их крики

– Да, вполне, – быстро ответил Свен и посмотрел поверх ее головы. – Ладно, я пойду, – он дернулся с места, желая прекратить эту пытку, при этом прекрасно понимая глупость поспешного бегства.

– Стой, ты чего? – Кристина легонько схватила его за рукав рубашки. – Что с тобой? Ты сам на себя не похож.

Тронутый таким участием, Свен остановился и глубоко вздохнул.

– Да… я немного разобран, – ответил он.

Кристина пристально посмотрела ему в глаза, и кивнула.

– Слушай, я в парикмахерскую иду, тут буквально десять минут. Проводишь?

Польщенный таким незавуалированным проявлением расположения, Свен был не в силах отказать, хоть и чувствовал себя ненадежно в обществе Кристины за пределами ее лавки, да еще и на фоне своего нынешнего эмоционального состояния. Тем не менее уже сейчас ему стало несколько лучше, поскольку панический приступ отступил. Ретироваться, может быть, и было правильным выходом, но и без того страдающее самолюбие уже не могло позволить Свену упасть так низко.

– Да, конечно, – ответил парень и побрел рядом с девушкой, всем своим видом демонстрируя свою «разобранность», что ему казалось оправданным способом скрыть свое волнение.

Минуту они шли молча.

– Ты не заболел? – наконец спросила девушка.

– Да ну, – устало отмахнулся Свен.

– Я тебя уже видела таким, – как бы осторожно сказала Кристина.

– Когда? – напрягся Свен. – В вечер нашего знакомства?

– Нет, вовсе нет. Тем вечером ты был как не от мира сего. А сейчас тебе просто больно, как и в тот день, несколько недель назад, когда ты поссорился с отцом.

– Может быть, – с облегчением сказал Свен, вспомнив, как уже жаловался девушке на отца-алкоголика и его постоянные завышенные требования к сыну. На самом деле то, что Свен называл завышенными требованиями со стороны Гарольда Оффера, на деле было обычными насмешками.

– То же самое? – спросила Кристина.

– В смысле?

– Ты вновь расстроен из-за отца?

– Может быть, – повторил Свен, радуясь, что все не так плохо, если хорошо играть роль.

– Мне жаль.

– Мне тоже, – ответил Свен и замолчал в надежде на новый вопрос, но продолжил, поскольку Кристина молчала: – В такие моменты мне кажется, что я его ненавижу. Что если он умрет, то в моей душе ничего не дрогнет. От таких мыслей становится еще хуже, на самом деле. Просто исчезнуть хочется.

– Как это? – Кристина подняла на него немного испуганный взгляд.

– Да вот так! – воскликнул Свен, довольный своей удачной фразой, из которой становилось ясно, что в своем великодушии он желает, чтобы исчез вовсе не отец. – Просто проснуться другим человеком. Просто оставить его в покое. Забыть о нем, о потерянной ферме, обо всем. Проснуться с чистым разумом и начать новую жизнь. По-другому я не смогу уйти из его жизни, понимаешь? А ему так будет проще. Да и мне тоже.

– Тебе бы напиться.

– Шутишь? Благодаря его слабости я смотреть не могу на алкоголь. Сразу выворачивает. Я своими глазами увидел, что эта мерзость способна сделать из человека. Нет, это не выход.

– Жаль, – разочарованно протянула девушка.

– Что жаль?

– Хотела угостить тебя отличным вином.

– Когда? – обескуражено спросил парень.

– Завтра.

– Завтра?

Кристина с улыбкой посмотрела в его удивленное лицо и остановилась.

– У меня завтра небольшой личный праздник. Я была бы рада, если бы ты заскочил в магазин часов в восемь вечера и немного поболтал со мной.

Такое приглашение буквально вознесло Свена на седьмое небо и одновременно вселило еще большую неуверенность. Он тут же укорил себя за столь суровый приговор алкоголю, без которого эта неуверенность могла его завтра без труда победить.

– Я с удовольствием, – ответил он, хотя хотел сказать «я постараюсь».

– Отлично. Ну, мне пора, – она указала рукой в сторону парикмахерской.

И пропитанный насквозь этой омерзительной неуверенностью, наряду с омерзительным эгоизмом ложного триумфа, он смотрел в ее огненные глаза, смотрел в ее красивое округлое лицо, смотрел на вьющиеся локоны ее темно-каштановых волос, на широкую грудь, выдававшуюся через обтягивающую легкую куртку синего цвета. Смотрел и сходил с ума, в самом плохом смысле этих слов.

– Ты хочешь подстричься? – спросил он.

– Только подровнять, – ответила девушка уже на ходу.

И пропитанный насквозь этой омерзительной неуверенностью наряду с омерзительным эгоизмом ложного триумфа он смотрел ей вслед, смотрел на ее легкую грациозную походку, на ее стройные ноги в черных джинсах и невысоких сапожках, на широкие, но отнюдь не отягченные лишним весом бедра. Смотрел и был не способен сходить с ума в самом хорошем смысле этих слов.

И вновь, как удар плетью, ему вспомнилась вчерашняя сцена с отцом.

«Ты мне просто омерзителен, – рычал тот, облаченный в грязную майку и вытянутые на коленях штаны. – Ты жрешь из рук этого выродка, а потом приходишь сюда и строишь из себя моего сына? Ты просто продажная тварь. Продажная тварь, как твоя мамаша, – и он приложился к полупустой бутылке вина. – Ты не Оффер. Ты Простак. Ты – Жак Простак, – повторил он одно из самых оскорбительных прозвищ, которым называл Свена с самого детства. – Жак Простак. Жак, который забьется в угол и будет трястись над своей продажной шкурой, начнись новая Жакерия. Ты не мой сын. Ты просто ничтожество».

Глава III. День девятый

2 апреля 2017

– Вот уж наградил Господь! Ты посмотри на себя, алкоголик! Ты же на животное похож. В тебе уже ничего человеческого не осталось. Да куда же я смотрела?! Куда я смотрела? Кто мне теперь ответит? Лучше бы небо меня прибрало! Как можно было не понять, что это конченый алкаш, который за бутылку мать родную продаст! Не знаю, конечно, как мать, но жену точно продаст. И продал! Променял жену на водку! Три месяца! Свинья, где ты был три месяца?! О, лучше бы меня прибрало небо! Три месяца пьянствовать! А кто могилы будет копать, свинья? Ты о людях подумал? Люди при смерти должны были сами волочиться на кладбище и копать себе могилы. Тебе не стыдно, пьянь беспросветная? Да что я говорю, какой стыд? Люди уже приползали под двери и спрашивали, где Жак, могила нужна, на днях преставлюсь. А я, красная от стыда, выдумывала всяческие небылицы про тебя, про алкоголика! О, Жак заболел, Жак в отъезде по поручению сверху. А эта тварь пьянствовала три месяца с этим скотом Гильотиной! С таким же оборванцем и ничтожеством, как и сам.

Девушка, с виду моего возраста, не замолкала ни на секунду. Резкими шагами она мерила комнату, а во время самых эмоциональных реплик останавливалась передо мной и заглядывала прямо мне в лицо. Она заламывала руки, хваталась за пышные русые волосы, мелкими кудрями обрамлявшие ее круглое красное лицо, запахивала совсем изношенный халат, который все норовил распахнуться, и производила гнетущее впечатление гневного отчаяния. Если бы все ее странные и совершенно непонятные речи не были направлены в мою сторону, я бы, наверное, испытал искреннюю жалость в отношении ее судьбы – настолько искренним (и, конечно, уже давно ставшее привычным) было ее скорбное возмущение своим нерадивым мужем. Однако же, я прекрасно понимал, что особа эта называет своим мужем именно меня! Меня – Жака Простака! И такой поворот событий приводил мой горячечный разум в полное недоумение. Голос ее звучал визгливо и практически монотонно, что приводило мои расшатанные нервы в состояние, близкое к срыву. Мне казалось, что если эти визги продлятся еще хоть минуту, то я не выдержу, и сам начну кричать – бессвязно, что есть сил – только бы заглушить этот мучительный звуковой фон. Однако же я слушал ее оскорбительные речи уже не менее пяти минут и продолжал терпеть, во многом благодаря самому содержанию этих речей. Состояние мое ухудшалось просто убийственным похмельем – меня колотило от озноба, в пересохшем рту стоял отвратительный гнилостный привкус, голова раскалывалась от тяжелой пульсирующей боли. В комнате же царил концентрированный запах перегара, как после многодневного запоя. Я никак не мог понять, как один стакан водки мог сотворить со мной такое превращение? Я мечтал о стакане воды, но никак не мог зацепиться хоть за секунду тишины, чтобы озвучить свою мечту в форме просьбы, а потому продолжал сидеть на кровати и изнемогать от целого набора страданий, столь внезапно обрушившихся на меня.

– Тварь, просто тварь! – продолжала… моя жена? – Ты уже не человек, понимаешь? На тебя смотреть противно, алкоголик! Сколько ты уже не мылся, а? Все эти три месяца, которые провел в обнимку с бутылкой? О Господи, за что же мне это наказание?! Хоть бы меня небеса прибрали! Семья живет впроголодь, за три месяца ни одной могилы не выкопано. Люди приползали, я краснела перед ними; они уже одной ногой в могиле, и сами себе еще могилы копали. Ничтожество! Просто пьяное конченое ничтожество. А ведь твой собутыльник уже приходил сегодня, мерзость эта уже приходила! – я содрогнулся от мысли, что Гильотина был здесь. – Нашел себе друга! Нашел друга, да?! Его трясет всего от пьянства с головы до ног! Ты какого хрена выбил стекло в его квартире?! Да если бы я знала, что ты уже сутки тут отсыхаешь, я бы сдала тебя ему с потрохами, чтобы он из тебя всю дурь выбил! Отцу скажи спасибо, что прикрывал тебя.

– Такой же алкоголик как ты! – услышал я сверху еще один женский голос, не менее визгливый и пронзительный, принадлежавший… моей теще?

Сутки! Меня затрясло так, что даже моя мучительница заметила это и на секунду осеклась. Сутки! Георг не пришел, а это означало, что Гильотина уже добрался до него. И Гильотина был здесь! Он знал, где я! Вся эта истерика, которую разыгрывала передо мной незнакомая девушка, еще не успела перебить во мне впечатления предыдущей ночи, а потому я с ужасом понял, что теряю в этом доме драгоценные минуты, подвергаю опасности свою жизнь и жизнь этих людей, кем бы они ни являлись.

– Посмотрите! Колотит! – завопила девушка и вцепилась в свои волосы. – Воды! Отец, неси воду! Мама, на помощь! Он сейчас умрет, его колотит от пьянства! Лучше бы меня небо прибрало! А ведь могила еще не выкопана. Мама! Отец! Помогите!