Погоня

– А с чего, ты, доченька, решила, что мои магические обереги не работают? У меня множество довольных клиентов, которые вылечились от довольно страшных болезней, а у некоторых даже сошли сглазы и порчи. Вот ты купи и попробуй, сама потом будешь приезжать сюда и меня благодарить, когда все болячки пройдут.

– Ну давай попробуем! – вторила ей девочка-лиса, – может они и правда сработают! И у меня хотя бы будет подарок для тебя и Элл. Ибо я всё же хочу, чтобы вы, как члены моей новой стаи, были всегда целы и невредимы.

– Ну вообще, если эти вещи будут куплены мной, на её деньги, то это будет совсем не подарок… Впрочем, ладно, это не так важно. Важно то, что мы совсем не стая и уж тем более не семья. По крайней мере, Глиммер явно слишком безумна, чтобы быть тем, на кого можно положиться. Не думаю, что она рассматривает нас чем-то большим, чем просто инструментом для исполнения своих странных замыслов.

– Мне кажется, что в ней всё же много хорошего. И я верю, что Элл ценит нас, как своих детей.

– Я не хочу спорить на этот счёт. По крайней мере, сейчас. Просто держи с ней уши востро, если не хочешь оказаться препарированной, словно лягушка на уроке биологии. Уж поверь, вивисекция для неё абсолютно обыденное развлечение. Давай, выбирай, какой талисман ты хочешь.

Эрми наклонилась к скатерти и взяла три подвески в виде «Чёрного солнца», а затем произнесла:

– Вот эти!

– А ты точно уверена, что хочешь именно этот символ?

– Да, человеческое существо сказало, что он защищает от любых хворей, а также позволяет по-новому взглянуть на мир.

Я глубоко вздохнула, пожала плечами и протянула торговке пару крупных купюр. Та взяла их, пересчитала, а затем полезла в свою поясную сумку, откуда практически сразу достала пару монет и вручила мне, со словами:

– Вот ваша сдача. Странные вы девоньки, конечно, очень странные. Впрочем, как и вся сегодняшняя молодёжь…

Прежде, чем женщина разлилась бы пространной тирадой о современном мироустройстве, я схватила за руку подругу и быстрым шагом направилась прочь от этой лавки под открытым небом. Старушка лишь обиженно фыркнула и натужно вежливо буркнула в след:

– Носите на здоровье.

Как же хорошо наконец оказаться подальше от железнодорожных путей. Нет, не то чтобы я не любила поезда. Вовсе нет! В них есть своя романтика. Но любая романтика приедается, если ты варишься в ней несколько суток подряд. И запах шпал, вокзальные кафетерии, залы ожидания, снующие туда-сюда нервные пассажиры, стук колёс, звон подстаканников и бесконечные леса за окном, начинают казаться скорее пыткой, нежели картинами завораживающего путешествия.

Небольшой населённый пункт, зажатый между невысокими, покрытыми зеленью сопками, казался довольно приятным и спокойным местом, где жизнь текла своим чередом. Как и в любом подобном, не слишком большом и относительно молодом, городке, здесь сложно было найти какие-либо значимые достопримечательности. Пара памятников местным коммунистическим деятелям, несколько маленьких сквериков, квартал с историческими зданиями в центре, несколько храмов Церкви Лилит, один пышный дацан и поезд с танком, зачем-то поставленные на постаменты в центре города. Чтобы всё это осмотреть, нам потребовалось не больше часа, в течение которого Эрмелина засыпала меня вопросами о культуре и быте человечества.

Конечно, я старалась рассказать обо всём максимально корректно, без политики, собственной культурной призмы, религии и прочих абстрактных понятий, которые вряд ли могут быть осознаны и уж тем более приняты пришельцем из иного мира. В конце концов, вряд ли кто-то, кроме меня, сможет беспристрастно поведать ей о людях. Карпов будет вещать об имперском величии и превосходстве славянского этноса, Софи будет пропагандировать освобождение рабочих и уничтожение буржуазии, и я уж молчу про то, какие идеи может навязать доктор…

И конечно неплохо, если она будет слушать разные мнения, понимать позиции всех участников безумного вояжа. Однако, как бы ни было прискорбно признавать, но никто не будет слушаться двух различных мнений, вне зависимости от того, насколько он сам понимает необходимость слушать и слышать других. Это просто часть нашей общей природы. Я и сама этим грешу, чего уж тут. Но, в отличии от других спутников, я хотя бы не пропагандирую ей свою позицию. Ибо пропагандировать что-либо в незапятнанный разум невинного дитя и ввергать его в жерло взрослых междоусобных игрищ и бессмысленных конфликтов, по-настоящему бесчеловечно!

Впрочем, когда ты находишься в сознательном возрасте, участие в социальных конфликтах всё ещё не является самостоятельным выбором. Иногда жизнь сама кидает тебя в пучину раздора, без твоего желания. И хорошо, если в них ты окажешься обычным наблюдателем.

Когда Эрмелина нагулялась и уже устало плелась вслед за мной, я поняла, что пора бы уже и возвращаться. Но хочу ли я вернуться? Может и правда, стоит уехать в аэропорт вместе с Эрми и взять первый же билет, ну хоть куда-нибудь, где не будет поехавших учёных с их поехавшими проектами, касающимися эволюции человека?

Хотя, если у Глиммер удастся то, что она задумала, вряд ли хоть где-то можно будет укрыться от её экспериментов над человечеством. Да и уехав, я не смогу ей помешать. Да и, ни у меня, ни у Эрмелины, нет даже паспорта, чтобы предъявить его в аэропорту. Конечно, можно арендовать авто или вроде того и уехать уже на нём, но и прав у меня при себе не имеется.

Можно конечно и остаться тут, снять квартирку в каком-нибудь тихом районе Цетеносотенска. Тем более доктор сказала, что не будет нас искать. Но куда её экспедиция без нас? Она всё же доверилась мне, я не смогу её подвести…

Чёрт, похоже Элл оказалась права, я просто не смогу уехать. И вовсе не потому, что я в клетке. Это скорее поводок, который не позволяет мне уйти дальше дозволенного. Поэтому я даже не думала о том, что могу в любой момент выйти из тюремного вагона, и поэтому же сейчас я ищу оправдания для того, чтобы вернуться.

Собственно, мне даже необязательно было приходить к окончательному решению, ибо пока и думала, ноги сами принесли меня к платформе. На ней собралась целая толпа, посреди которой, взобравшись на скамейку и размахивая пистолетом, стоял Карпов. Ну вот, опять жизнь втягивает меня в очередной безумный спектакль…

Капитан отгонял от себя разгневанных жителей, что так и норовили стащить его с деревянной лавки и забить до полусмерти, крича:

– Я понимаю, вы все жаждете вендетты. Но ведь я ничего вам не сделал! Я ничего против этих ваших чёртовых арберов не имею! Успокойтесь! Давайте не будем доводить ситуацию до насилия! Я ведь могу отдать приказ гвардейцам начать стрелять!

Его слова только раззадоривали толпу и она, в едином гомоне продолжала буйствовать и требовать немедленного самосуда над Карповым. Удивительно, как они ещё не снесли его вместе со всем поездом…

– Вивьен! Что это здесь происходит? – спросила внезапно присоединившаяся к нам с Эрмелиной, Софи.

– Понятия не имею, мы сами только пришли. Вероятно, у нашего капитана произошёл конфликт с местными, может даже из-за того случая с еtudiante, – ответила я.

– Как же этот самовлюблённый болван любит влезать в неприятности… – революционерка замолчала, видимо размышляя над своими последующими действиями, а затем добавила: – Придётся его выручать.

Она нырнула внутрь толпы, чтобы уже через пару секунд вынырнуть рядом с Карповым. Тот, будучи в крайнем напряжении от накалявшейся обстановки чуть было не выстрелил по возникшей столь внезапно Софи. Но увидев знакомое лицо опустил оружие, застыв в нерешительности. Толпа также затихла, по-видимому, узнав героиню местной интербригады. Поймав всеобщее внимание, Ратенпешт взяла слово:

– Товарищи! Вы наверняка меня знаете, да быть может вам будет нелегко поверить тому, что я скажу. Всё же я пропала на несколько лет, но, уверяю вас, эти годы я провела в Босгорской тюрьме за то, что отстаивала ваше право знать правду о буржуях и капиталистах! Так что, хотя бы из уважения к тем лишениям, которые мне довелось перенести ради свободы рабочих ДРР и Великого Княжества Ниппон, прошу вас, выслушайте меня!

Она глубоко вдохнула, слегка покосившись на стоявшего рядом капитана, а затем, убедившись, что окончательно завладела вниманием толпы, заговорила чётко и быстро:

– У капитана Карпова много грехов! Он подонок, воюющий на стороне имперских буржуа. Он боролся с интербригадами. Он вторгался в другие государства, где давил, в том числе и коммунистических повстанцев. Он даже попытался меня убить и почти довёл это дело до конца. Да, во всём этом есть его вина. Но вот то, в чём вы его обвиняете, просто несправедливо! Карпов никогда бы не поднял руку на мирных жителей! У него есть своя солдатская честь, которая не позволяет ему сражаться с теми, кто не вооружён. К тому же, здесь, он не просто командовал колониальной гвардией, он охранял спокойствие наших братьев и сестёр, наряду с народной милицией! Неужели вы готовы устроить самосуд лишь из-за статьи в газете? Расходитесь, товарищи! Я гарантирую вам, что если капитан и совершит что-то, что подставит под удар мирный пролетариат, я самолично его убью! Уж в этом можете на меня положиться.

Люди, собравшиеся на платформе, слегка помялись, обдумывая слова Софи, а затем тихо, словно стыдясь своего недавнего буйства, стали покидать станцию. Кроме меня, Эрми, Ратенпешт и Карпова, здесь осталась стоять только Глиммер, с интересом наблюдавшая за разворачивавшимся действом. Она всё это время была в толпе? Почему тогда ничего не предприняла?

– Виви, а почему она ему помогла? Они же ненавидят друг друга. – внезапно спросила меня девушка-лиса.

– Mon grand-p?re, как-то сказал мне, что злейшие враги, оказавшись в одной дырявой лодке, очень сильно привязываются друг к другу.

– Чтобы спастись?

– Нет, просто, чтобы утащить друг друга на дно.

Горькая старка

Место: На подъезде к Пустозерску
Дата:20.23 26.06.1985
До Крайовы: ~7100 км

– Скоро мы въедем на территорию Сибири! – моё радостное заявление, почему-то абсолютно не тронуло Халлера.

Мне думалось, что он будет становиться всё радостнее с каждым шагом к родине. Однако, всё оказалось совсем наоборот. Вместо ответа, он лишь с горечью уставился в свою чашку с кофе, в которой бессмысленно мешал напиток ложкой.

– Не вижу счастья на лице, Ян.

– А чему мне радоваться? – безжизненным сухим голосом отозвался старик, – Моя война, длинною в двадцать лет, обернулась поражением и я, с позором, несу себя к ногам победителей.

– Что же, у тебя нет этого волнующего чувства возвращения? Неужели твой глупый отказ от всего, что ты оставил в Богемии стоит того, чтобы лишать себя семьи и родной земли? Может, конечно, ты действительно едешь на смерть, но разве лучше будет умереть на чужбине в качестве изгоя, где тебя никто толком и не отпоёт?

– Ты сам то, понимаешь, что несёшь? Пан Карпов, я, конечно, понимаю, что вас чуть было не распяли на радость толпе, и извините уж, за официоз, но ваши суждения явно требуют проверки профессионального психотерапевта.

– Как агрессивно. У меня просто хорошее настроение и не только потому, что я был спасён из лап народного суда. А ещё и потому, что сам из этих мест и крайне рад тому, что наконец, после несколько месяцев разлуки увижу жену и детей. И мне искренне непонятно, как вы можете сохранять мрачное выражение лица, приближаясь к дому?

– Честно? Я бы предпочёл вас видеть вечно мрачным и недовольным, так вы хотя бы не раздражаете. Да и ваша прямолинейность, когда вы пытаетесь поделиться своей радостью, бесит нечеловечески. И конечно я недоволен. Меня продали и обрекли на верную смерть, и я даже не знаю, во сколько оценили мою старую голову. И девки эти ненормальные, и местные политические дрязги, и проблемы с логистикой. Голова болит уже!

– Если тебя это так беспокоит, я могу рассказать тебе то, что знаю сам. Это конечно, было приказано держать в тайне. Да и скорее всего это далеко не вся реальная история, но, я думаю, это будет правильнее.