Торговый дом Гердлстон

– Ну, доктор, – спросил купец, – что ваш больной?

– Неужели вы приехали сюда, чтобы повидаться с ним? – спросил доктор, с любопытством глядя в бледное лицо купца.

– Да, я иду к нему.

– У него чрезвычайно заразительная тифозная горячка. Он может умереть через час, но, возможно, проживет и до вечера. Ничто уже не спасет его. Не думаю, чтобы он узнал вас. Его болезнь очень заразительна, и вы напрасно подвергаете себя опасности. Я не советую идти к нему.

– А как же вы, доктор? Ведь, вы сами только что оттуда.

– Я там был, потому что мой долг – быть там.

– И мой долг быть там, – решительно сказал посетитель и, поднявшись по каменным ступеням крыльца, вошел в переднюю.

Через приотворенную дверь, ведущую в гостиную, он увидел девушку, которая сидела на подоконнике, склонив свой гибкий стройный стан и закинув руки за голову. Ее великолепные каштановые волосы падали с обеих сторон густою волною на ее белые, полные руки, а грациозный изгиб ее чудной шеи мог бы послужить скульптору для изображения скорбящей мадонны. Доктор только что сообщил ей печальную весть, и это был первый взрыв горя, горя, столь сильного, что даже купец, человек далеко не чувствительный, понял, что утешать ее будет напрасно. Он отворил дверь в спальню Гарстона и вошел.

Больной лежал на спине, по-видимому, без сознания. Его неподвижный взор был устремлен в потолок, и из пересохших губ вырывалось учащенное прерывистое дыхание. Гердлстон намочил губку и провел ею по лбу больного. В его неуклюжей нежности было что-то трогательное. Больной с беспокойством повернул голову и взглянул на него узнающим благодарным взором.

– Я знал, что ты придешь, – сказал он.

– Да. Едва я получил твою записку, я поспешил к тебе.

– Рад тебя видеть, – продолжал больной со вздохом облегчения. Он вынул свою руку из-под одеяла и положил ее на руку Гердлстона. – Я хочу поговорить с тобой, Джон, – сказал он. – Я очень слаб. Слышишь ли ты, что я говорю?

– Да, я слышу.

– Я составил завещание, Джон. Нотариус утром записал его. У меня около пятидесяти тысяч фунтов. Я оставляю моей милой дочери Кэт сорок тысяч фунтов.

Гердлстон с любопытством посмотрел ему в глаза.

– А остальные деньги? – спросил он.

– Остальные я разделил поровну между всеми учреждениями Лондона, ведающими просвещением бедных. Мы в детстве сами были бедны, Джон, и знаем цену школ для бедных.

Гердлстон, казалось, был разочарован. Больной продолжал медленно и грустно:

– У моей дочери будет сорок тысяч фунтов, но под тем условием, что до своего совершеннолетия она сама не сможет распоряжаться этими деньгами. У меня нет ни друзей, Джон, ни родственников, кроме моего двоюродного брата, доктора Джорджа Димсдэла. Прошу тебя, возьми ее и воспитай под своим руководством. Обращайся с ней, как с родной дочерью. Оберегай ее от людей, которые для того, чтобы завладеть ее состоянием, разобьют ее жизнь. Сделай это, старый друг, и дай мне умереть счастливым.

Купец молчал. Он напряженно думал, хмуря свои густые брови.

– Кроме тебя, я не знаю ни одного справедливого и честного человека, – продолжал больной. – Дай мне воды: у меня пересохло во рту. Если же, не дай бог, моя милая девочка умрет, не успев выйти замуж, в таком случае… – у него не хватило дыхания, и он на секунду умолк.

– Что в таком случае?

– В таком случае, старый друг, ее состояние перейдет к тебе, ибо ты единственный человек в мире, который может хорошо употребить эти деньги. Вот все пункты моего завещания. Но ты должен заботиться о ней, как отец. Она – нежное растеньице, Джон, она слишком слаба и не может расти без опоры. Обещай мне, что ты не обидишь ее.

– Обещаю, – ответил Джон Гердлстон глухим голосом.

Он встал и нагнулся над умирающим для того, чтобы лучше расслышать его слова.

Гарстон быстро угасал. Слабым движением руки он указал на книгу в коричневом переплете, лежавшую на столе.

– Возьми эту книгу, – сказал он.

Купец взял книгу.

– Повторяй за мной: клянусь и торжественно обещаю…

– «Клянусь и торжественно обещаю…»

– Оберегать, как свою родную дочь… – слышался из кровати дрожащий голос.

– «Оберегать, как свою родную дочь…» – глухим басом повторил купец.

– Кэт Гарстон, дочь моего покойного друга…

– «Кэт Гарстон… дочь моего покойного друга…»

– И пусть мои собственные дети обращаются со мной так, как я буду обращаться с ней.

– «И пусть мои собственные дети обращаются со мной так, как я буду обращаться с ней».

Голова больного в изнеможении упала на подушку.

– Благодарение Богу, – прошептал он: – теперь я могу умереть спокойно.

– Мне пора, – сказал Гердлстон: – я обязался быть в одном месте в шесть часов.

– Я тоже обязался быть в одном месте в шесть часов, – со слабой улыбкой сказал умирающий. – Прощай, Джон!

Африканский купец вовремя прибыл туда, куда обязался прибыть, но еще раньше Джон Гарстон сдержал свое обязательство и прибыл в то страшное место, откуда еще никто не возвращался и куда повела его смерть.

Глава II

Гамилтон Миггс, капитан «Черного Орла»

Глава фирмы, обладавший очень тонким слухом, услыхал в коридоре чьи-то тяжелые шаги. Затем чей-то грубый голос в весьма сильных выражениях, никогда не употреблявшихся в этой вполне приличной конторе, спросил, можно ли видеть принципала. По-видимому, на это дан был утвердительный ответ, ибо тяжелые шаги быстро приблизились к кабинету, и раздались два сильных удара в дверь.

– Войдите! – закричал мистер Гердлстон, откладывая свое перо, в сторону.

Дверная ручка повернулась, дверь приотворилась, но в комнату никто не входил, и только сильный запах крепких напитков понесся из?за двери.

– Войдите! – нетерпеливо повторил купец.

После этого вторичного приглашения в дверь просунулся клубок черных спутанных волос; затем показался медно-красный лоб, щетинистые брови и желтоватые, мутные, вытаращенные глаза. После головы стало мало-помалу показываться туловище, и, наконец, появилась и вся фигура незнакомца.

Это был здоровенный моряк в матросской куртке и синих панталонах, с матросской фуражкой в руках. Тяжело ступая и подмигивая глазом, что делало его лицо еще безобразнее, он подошел к купцу и протянул ему свою татуированную волосатую руку.

– Ну, капитан, – сказал глава фирмы, с непритворной радостью пожимая ему руку, – я рад видеть вас здоровым и невредимым.