Англо-бурская война. 1899-1902

Однако непреклонные бойцы-буры все-таки не были побеждены. Они отчаянно прилипали к дальним краям плато и стреляли из-за камней. Между офицером из Манчестерского полка и сержантом-барабанщиком из Гордонского состоялся забег до ближайшего орудия. Офицер выиграл и в триумфе запрыгнул на пушку. Солдаты всех полков, одобрительно крича, толпились вокруг, когда в их изумленных ушах прозвучало: «Прекратить огонь!», а потом: «Отходить!». Это было невероятно, но тем не менее команда раздалась снова, несомненная в своей настойчивости. Дисплинированные солдаты медленно отступали. И тут некоторые из них поняли суть происходящего – хитроумный враг выучил наши сигналы на горне. «К черту отступление!» – завопил маленький горнист и изо всех оставшихся от подъема сил протрубил «Вперед!». Солдаты, которые отошли на сотню ярдов и оставили орудия, снова хлынули на плато, и белый флаг в лежащем ниже бурском лагере показал, что игра окончена. Эскадроны 5-го уланского и 5-го драгунского гвардейского полков полковника Гора прочесали подножие горы. В угасающем свете дня они преследовали отступающих буров: нескольких убили, человек двадцать-тридцать взяли в плен. Это был один из редких случаев этой войны, когда конные британцы догнали конных буров.

«Вот вам Маджуба!» – кричал кое-кто из пехотинцев, врываясь на позиции врага. Эта схватка на самом деле в определенном смысле явилась антиподом знаменитого сражения. Да, британцев у Эландслаагте действительно было больше, чем буров у Маджубы, но и обороняющихся тоже было больше, к тому же британцы в том сражении не имели орудий. Также верно, что Маджуба куда круче Эландслаагте. Однако каждый настоящий солдат знает, что оборонять пологий склон легче, чем обрывистый, потому что в этом случае атакующие укрываются за камнями, тогда как защитникам приходится поднимать голову над укрытием, чтобы смотреть вниз. В общем, можно сказать, что эта небольшая блистательная операция восстановила истинное положение вещей и показала, что при всей несомненной отваге буров в их военном искусстве нет приемов, которые были бы недоступны британскому солдату. В сражениях при Талана-Хилле и Эландслаагте также была проявлена доблесть, не уступавшая проявленной у Маджубы.

На этот раз плоды победы были более значительными, чем у Данди. Два орудия «максим-норденфельд», чья мощь со всей очевидностью проявилась во время боя, стали хорошим дополнением к нашей артиллерии. Буры потеряли двести пятьдесят человек убитыми и ранеными. Около двух сотен буров попали в плен. Основные потери понесли йоханнесбургцы, немцы и голландцы. К нам в руки попали генерал Кох, доктор Костер, полковник Шиль, Преториус и другие известные трансваальцы. Наши потери составили 41 человек убитыми и 220 ранеными. Практически столько же, сколько при Талана-Хилле. Основная тяжесть потерь легла на гордонских шотландцев и полк легкой кавалерии.

Победители провели ночь в ложбине, где стояли бурские палатки, среди поставленных в круг повозок побежденных, под темным небом и постоянным моросящим дождем. О сне не могло быть и речи, потому что всю ночь уставшие отряды прочесывали склон и собирали раненых. Горели лагерные костры, вокруг них вместе теснились и солдаты, и пленные. Приятно вспоминать, что самое теплое место и лучший кусок простой пищи британцы всегда оставляли подавленным голландцам, а слова незамысловатой похвалы и сочувствия смягчали пленным боль поражения. Наверное, в более счастливые дни память о подобных вещах окажется более значимой для объединения двух наших народов, чем вся мудрость политиков.

Ясно, что, очистив от буров линию железной дороги, генерал Уайт не мог разместить там войска. Он знал, что с севера движутся значительные силы, а его первой задачей является защита Ледисмита. Поэтому ранним утром следующего дня (22 октября) его усталые, но ликующие отряды возвратились в город. Без сомнения, уже там ему стало известно, что генерал Юл не имеет намерения использовать для отступления ненадежную железную дорогу, а планирует идти обходным путем по шоссе. Уайту нужно было держать город и в то же время дать бой силам с севера, чтобы противник не получил возможность помешать отступлению Юла. Следуя этому замыслу, Уайт 24 октября предпринял сражение у Ритфонтейна, само по себе незначительное, однако важное тем, что оно открыло дорогу для уходящих из Данди утомленных отрядов.

Армия Свободного Государства, авангардом которой являлся разбитый у Эландслаагте отряд, медленно и неуклонно спускалась с перевалов и расходилась в южном и восточном направлениях, чтобы перерезать коммуникации между Данди и Ледисмитом. Уайт планировал не позволить им пересечь Ньюкаслскую дорогу и с этой целью во вторник 24 октября выступил из Ледисмита. Войска Уайта составляли два полка кавалерии (5-й уланский и 19-й гусарский), 42-я и 53-я полевые батареи, 10-я батарея горной артиллерии, четыре пехотных полка (Девонский, Ливерпульский, Глостерский и 2-й полк Королевских стрелков), Имперский полк легкой кавалерии и натальские волонтеры. В целом около четырех тысяч человек.

Обнаружилось, что неприятель владеет линией холмов примерно в семи милях от Ледисмита, наиболее значительный из которых Тинта Иниони. В планы генерала Уайта не входили попытки выбивать врага с этой позиции – неразумно постоянно сражаться на местности, выбранной противником. Требовалось удержать его там, где он есть, и отвлекать на себя внимание в течение последнего дня марша отступающей колонны. В этом случае, поскольку не предполагалось никакой прямой атаки, орудия приобретали более важную роль, чем пехота. Пехотинцев предстояло использовать, как можно себе представить, лишь в качестве сопровождения для артиллерии. Последовал бессистемный, без четкой цели бой, он продолжался с девяти часов утра до половины второго. Наша полевая артиллерия подавила меткий огонь бурских орудий, а наступление их стрелков сдерживала шрапнель. Здесь пушки неприятеля обнаруживать было легче, чем у Эландслаагте, поскольку они использовали дымный порох. Дальность составляла от трех до четырех тысяч ярдов. Наши потери в этой операции были бы незначительными, если бы Глостерский полк несколько опрометчиво не вышел на открытое место. Глостерцы попали под перекрестный ружейный огонь, от которого погибли полковник Уилфорд и пятьдесят офицеров и солдат. За четыре дня во главе своих полков полегли полковник гордонцев Дик-Ганнингем, полковник легкой кавалерии Чисхольм, полковник королевских стрелков Ганнинг и вот теперь полковник глостерцев Уилфорд. В середине дня генерал Уайт, выполнив задачу и обеспечив безопасность колонны из Данди во время прохождения опасных Биггарсбергских перевалов, отвел свои войска в Ледисмит. У нас нет сведений о потерях буров, но, по всей вероятности, они были невелики. Мы со своей стороны потеряли 109 человек убитыми и ранеными, из которых только 13 случаев были неизбежными. Из общего количества 64 человека являлись глостерцами и 25 человек были из Наталя. На следующий день, как уже сказано, вся британская армия снова сосредоточилась в Ледисмите. Кампании предстояло вступить в новую фазу.

В конце первой активной недели военных действий интересно подвести некоторые итоги. Стратегическое преимущество находилось на стороне буров. Они сделали нашу позицию в Данди непригодной для обороны и вытеснили британцев обратно в Ледисмит. Буры овладели северной четвертью территории и железной дороги колонии. Они убили и ранили шесть-семь сотен наших солдат, взяли в плен около двухсот кавалеристов, к тому же вынудили нас оставить в Данди значительный арсенал и раненых, включая генерала Пенна Саймонса, который умер в плену. С другой стороны, мы превзошли их в тактике. Британцы дважды выбили буров с позиций и захватили два орудия. Мы взяли в плен двести человек, убили и ранили, по всей вероятности, не меньше, чем потеряли сами. В целом можно сказать, что в течение этой недели в Натале силы противников были равны – чего мы долго не сможем утверждать в последующие изнурительные недели.

7

Сражение при Ледисмите

Воссоединив войска, Джорж Уайт получил под свое начало небольшую, но грозную армию численностью примерно двенадцать тысяч человек. Кавалерию Уайта составляли 5-й уланский, 5-й драгунский, часть 18-го и весь 19-й гусарский полки, натальские карабинеры, пограничный полк, некоторое количество конной пехоты и Имперский полк легкой кавалерии. В пехоту входили Королевский ирландский фузилерский и Дублинский фузилерский полки, полк Королевских стрелков (только что спустившийся с Талана-Хилла), Гордонский и Манчестерский полки, Девонский (истекший кровью у Эландслаагте), Лестерский и Ливерпульский полки, 2-й батальон полка Королевских стрелков, 2-я стрелковая бригада и Глостерский полк (которому так жестко досталось у Ритфонтейна). У Уайта было шесть батарей великолепной полевой артиллерии – 13-я, 21-я, 42-я, 53-я, 67-я, 69-я и 10-я батарея горной артиллерии со «screw guns».[36 - «Свинчиваемая пушка». У нее был разборный ствол, соединяющийся резьбой. Такое прозвище оружию дал Р. Киплинг в одноименном стихотворении.] Никакой генерал не мог бы желать более компактной и опытной небольшой армии.

С самого начала британский генерал отдавал себе отчет в том, что должен придерживаться оборонительной тактики, поскольку противник имеет огромное численное преимущество, а любая значительная неудача британцев обречет на разгром весь Наталь. Он был вынужден предпринять боевые действия у Эландслаагте и Ритфонтейна, чтобы дать возможность своему подвергавшемуся риску формированию оторваться от противника. Однако теперь причин для наступления не существовало. Уайт знал, что где-то в Атлантическом океане уже вышедший из Ла-Манша к Зеленому мысу караван судов с каждым часом приближает к нему войска из Англии. Через пару недель (а может, и быстрее) первые части уже будут в Дурбане. Таким образом, его задачей было сохранить свою армию и позволить вращающимся двигателям и винтам работать во славу империи. Если бы он подождал, то в конце концов был бы вознагражден.

Однако столь трусливая стратегия неприемлема для боевого генерала. С такой великолепной армией он просто не мог не воевать. Чего требует стратегия, может не позволить честь. Уже 27 октября пошли слухи и разговоры, что буры рядом. Из Данди с основными силами двигался Жубер. На севере и западе сосредоточились части Свободного Государства. Их общая численность была неизвестна, однако уже не вызывало сомнений, что они как минимум более многочисленны и к тому же более опасны, чем ожидалось. Мы также почувствовали на себе мощь их артиллерии, и приятное заблуждение, что для бурских войск она будет просто бесполезной обузой, развеялось навсегда. Покидать город, чтобы дать сражение, было чревато, поскольку мобильный враг мог обойти наши силы и захватить Ледисмит. Тем не менее Уайт решился на это рискованное предприятие.

29 октября враг явно сосредотачивался вокруг города. С высокого холма, находящегося от городских домов на расстоянии выстрела, наблюдатель мог видеть не менее шести бурских лагерей в восточном и северном направлениях. Френч со своей кавалерией прозондировал почву, проскакав границы наступающего воинства. Его донесение дало понять Уайту, что если он хочет ударить до того, как разрозненные отряды объединятся, то должен выступать немедленно. Раненых отправили в Питермарицбург, и потребуются объяснения, почему их не сопровождали. Вечером того же дня Жубер находился уже всего в шести милях. Отряд людей Жубера перерезал водоснабжение города. Однако через Ледисмит течет довольно большая река Клип, поэтому угрозы недостатка воды не существовало. К великому изумлению провинциальных буров, британцы надули и запустили аэростат. Полученные данные подтвердили, что неприятель крупными силами стоит и перед ними, и вокруг них.

Ночью 29 октября генерал Уайт выслал два лучших полка (Ирландский фузилерский и Глостерский) с 10-й батареей горной артиллерии под покровом темноты занять и удерживать длинную гряду под названием Николсонс-Нек, лежащую примерно в шести милях севернее Ледисмита. Решив на следующий день дать сражение, он имел целью прикрыть свое левое крыло от частей Свободного Государства, которые еще подтягивались с севера и запада, а также держать открытым проход, чтобы кавалерия могла преследовать отступающих буров в случае британской победы. Эта небольшая отдельная колонна насчитывала около тысячи человек – об их судьбе будет рассказано позже.

В пять часов утра 30 октября буры, которые уже овладели мастерством поднимать тяжелые артиллерийские орудия на самые сложные высоты, открыли огонь с одного из холмов севернее города. До того как был выпущен первый снаряд, британские войска уже выступили из Ледисмита, чтобы проверить мощь захватчиков.

Армия Уайта делилась на три колонны. На крайнем левом фланге, совершенно оторванный от других, находился небольшой отряд Николсонс-Нека под командованием полковника фузилерского полка Карлтона (один из трех доблестных братьев, каждый из которых командовал британским полком). С ним был майор Эйди. На правом британском фланге полковник Гримвуд командовал бригадой, состоящей из 1-го и 2-го батальонов полка Королевских стрелков, Лестерского и Ливерпульского полков и Королевского дублинского полка. В центре под началом полковника Яна Гамильтона были Девонский, Гордонский, Манчестерский полки и 2-й батальон стрелковой бригады, который выступил на поле боя прямо с поезда, доставившего его из Дурбана. Шесть артиллерийских батарей были сосредоточены в центре под командованием полковника Даунинга. Френч с кавалерией и конной пехотой находился на краю правого фланга, однако в этот день ему не представилось особой возможности использовать конные войска.

Позиция буров, насколько можно было видеть, являлась прочной. Ее центр находился на одном из отрогов Сигнал-Хилла, примерно в трех милях от города. Там буры имели два сорокафунтовых и три более легких орудия, однако с течением дня мощь их артиллерии увеличивалась как в количестве, так и в калибре оружия. Диспозиция буров практически не просматривалась. В западном направлении наблюдатель при помощи бинокля мог бы различить отдельные фигурки скачущих по холмам конных стрелков, возможно, небольшие группки стоящих возле орудий артиллеристов, а также командиров, взирающих сверху на город, который им было суждено долго лицезреть. На серовато-коричневых равнинах перед городом длинные тонкие линии, время от времени сверкающие сталью, показывали, куда выдвигается пехота Гамильтона и Гримвуда. В прозрачном холодном воздухе африканского утра можно было разглядеть каждую деталь, вплоть до дымка далекого паровоза, преодолевающего тяжелые подъемы на дороге из Фрере через мост в Коленсо на Ледисмит.

Последовавший сложный, хаотичный, скверный бой так же трудно описывать, как было трудно, вне сомнения, им руководить. Бурский фронт составлял примерно семь-восемь миль. По фронту цепочкой шли холмы. Они создавали огромный полукруг, в котором наши части наступали по хорде. С этой позиции буры имели возможность поливать британцев перекрестным огнем, который с течением дня неуклонно становился все интенсивнее. С утра наши сорок два орудия сохраняли превосходство. Пушки работали бешено, хотя и недостаточно точно, что, вероятно, объясняется ошибками рефракции, которые, говорят, обычны в прозрачном воздухе равнины. Представляется, что нашему огню не хватало концентрации. В отдельные моменты боя все британские батареи стреляли по разным пунктам бурского полукруга. Иногда почти на час орудия буров замолкали, но только для того, чтобы потом заработать с новой силой и такой точностью, что наше уважение к их подготовке заметно возросло. Огромные снаряды (самые большие, какие когда-либо обрушивались на поле боя) выпускались с расстояния, недоступного для наших пятнадцатифунтовых орудий, и заволакивали британские батареи дымом и огнем. Одна находившаяся на холме Пепворт огромная пушка «крезо», стрелявшая 96-фунтовыми снарядами на четыре мили, и несколько 40-фунтовых гаубиц перевесили наши полевые орудия. В тот день мы не только получили суровый урок, того, что тяжелые пушки, труд и воля могут переломить ход событий на поле боя, но и узнали, что наш противник (да будет это зафиксировано к стыду британского Управления вооружений) лучше знаком с современными разработками оружия. Буры показали нам и самые большие, и самые маленькие снаряды из тех, что использовались до сих пор. Хорошо бы на месте наших артиллеристов оказались ответственные чиновники. Пусть бы им в лицо засвистели дьявольские однофунтовые снаряды, которые пулемет «виккерс-максим», как огромная дробилка, изрыгает непрерывной очередью!

Вплоть до семи часов наша пехота не продемонстрировала решительности в наступлении. Имея перед собой такой громадный рубеж и так много высот, занятых противником, было трудно решить, куда двигаться и не стоит ли превратить атаку в простую разведку боем. Однако вскоре после семи буры сами разрешили этот вопрос, энергично ударив по Гримвуду и правому флангу. Они быстро окружали его, стреляя из полевых орудий, «максимов» и винтовок. Из центральной колонны полк за полком отправляли на усиление правого фланга. Гордонцев, девонцев, манчестерцев и три батареи послали на освобождение Гримвуда, а 5-й уланский полк, действуя в качестве пехоты, помогал ему держаться.

В девять часов наступило затишье. Однако не вызывало сомнений, что свежие отряды и дополнительные орудия непрерывно подтягиваются к линии огня. Бой начался снова с удвоенной силой. Три передовых батальона Гримвуда отступили, оставив гряду, которую удерживали в течение пяти часов. Причиной отступления явилась не их неспособность далее держать позицию, а донесение, полученное сэром Джоржем Уайтом от полковника Нокса, командующего в Ледисмите. В донесении говорилось, что враг, по всей видимости, готовится штурмовать город с другой стороны. Батальоны Гримвуда пересекли открытое пространство в некотором беспорядке и понесли тяжелые потери. Погибших было бы много больше, если бы 13-я батарея полевой артиллерии (а за ней на небольшом расстоянии следовала 53-я) не бросилась вперед, стреляя шрапнелью, чтобы прикрыть отступление пехоты. Среди разрывов 96-фунтовых снарядов и треска маленьких дьявольских однофунтовиков, под перекрестным ружейным огнем отважные батареи Эбди и Докинса развернули орудия, отстреливались направо и налево, вспыхивая ослепительным огнем посреди груд тел убитых солдат и лошадей. Огонь был настолько интенсивным, что орудия закрывала пыль, которую поднимали пулеметные очереди. Затем, когда работа была завершена и пехота перебралась за гряду, прикрывающие орудия развернулись и отправились за ней. Пало столько лошадей, что две пушки пришлось оставить. Позже их удалось забрать благодаря отваге капитана Твайтса. Действия этих батарей – единственное светлое пятно этого дня. С поразительным хладнокровием и мужеством артиллеристы помогали друг другу, отходя попеременно после того, как пропустили отступающую пехоту. 21-я батарея (Блевитта) тоже отличилась стойкостью, прикрывая отступление кавалерии, а 42-я (Гоулбернса) понесла самые тяжелые потери. В общем, слава, выпавшая в тот день на нашу долю, в основном принадлежала артиллеристам.

Уайт, надо полагать, теперь чувствовал неуверенность в своей позиции. Было совершенно ясно, что единственный путь для него – отступить и сконцентрироваться на обороне города. Его левый фланг находился на высоте, а звуки отдаленного огня, доносившегося через пять миль разбитой земли, были единственным поступившим от него донесением. Правый фланг отвели, но наибольшая опасность заключалась в том, что перестал существовать центр, потому что там осталась только 2-я стрелковая бригада. Что произойдет, если враг энергично атакует и ударит прямо на город? Это было более чем вероятно, поскольку бурская артиллерия уже демонстрировала, что является тяжелее нашей. Грозный 96-фунтовик, абсолютно невредимый и находящийся вне нашей досягаемости, метал огромные снаряды в скопления отступающих войск. Солдаты мало спали и практически не ели, и этот безответный огонь был суровым испытанием для отходящей армии. В подобных обстоятельствах отход мог очень скоро превратиться в беспорядочное бегство. Офицеры с некоторым опасением наблюдали, как солдаты ускоряют шаг и оглядываются, услышав вой снарядов. До дома все еще оставалось несколько миль по открытой местности. Что можно было предпринять, чтобы облегчить их положение?

И в этот самый момент пришел своевременный и неожиданный ответ. То облачко паровозного дыма, которое наблюдатель видел утром, становилось все яснее с приближением тяжелого поезда, пыхтящего и поскрипывающего на скатах. Потом, фактически еще до того, как состав вышел на подъездной путь к Ледисмиту, из него выпрыгнула толпа жизнерадостных бородатых парней. Переговариваясь на незнакомом морском жаргоне, они вытаскивали и собирали длинные тонкие орудия, которые при помощи веревки и троса закрепили на платформах. Лафеты были необычные, специально изобретенные капитаном Перси Скоттом. Люди работали изо всех сил, чтобы ввести в действие 12-фунтовые скорострельные орудия. Вот наконец дело было сделано. Длинные стволы поднялись под углом, при котором они могли надеяться достать исполина на холме у горизонта. Два из них вытянули любопытные шеи и обменялись репликами с большим «крезо». И тут усталые подавленные британские войска услышали грохот, более оглушительный и резкий, чем издавали их полевые орудия. На далеком холме, куда ударили снаряды, появились клубы дыма и огня. Еще залп, еще и еще – и больше их не беспокоили. Ситуацию спасли капитан Хедворт Лэмбтон и его люди. Нашелся победитель и на эту грозную пушку. Она не издала ни звука, пока покрытая пылью полевая армия не вернулась в Ледисмит, оставив на поле боя три сотни своих бойцов. Это была слишком высокая цена. Однако нас ждали другие беды, в свете которых утреннее отступление показалось несущественным.

Мы тем временем обратимся к несчастной судьбе маленькой колонны, которую, как уже говорилось, Джорж Уайт выслал, чтобы предотвратить соединение двух бурских армий и одновременно создать угрозу правому крылу их основных сил, наступающих со стороны Данди. В течение всей кампании Джорж Уайт проявлял качество, которое обычно привлекает нас в людях, однако может представлять опасность, когда оказывается свойственным боевому командиру. Уайт был неисправимым оптимистом. Весьма вероятно, что его сердце не выдержало бы в надвигавшиеся черные дни, если бы он не обладал таким качеством. Однако, когда человек обсуждает сохранение Ньюкаслской железнодорожной ветки, соглашается продолжать оккупацию Данди, оставляет в городе гражданских, пока не исчезнет возможность избавиться от бесполезных ртов, не начинает серьезной подготовки к обороне города, пока его не вынудят действия противника, мы неизменно наблюдаем последствия того, что этот человек постоянно надеется на лучшее и поэтому не готовится к неблагоприятному развитию событий. К несчастью, в каждом из этих случаев дела действительно пошли плохо. Только медлительность буров позволила нам (как в Данди, так и в Ледисмите) избежать настоящей катастрофы.

Джорж Уайт так благородно и безоговорочно принял на себя вину за Николсонс-Нек, что беспристрастный историк, скорее всего, расценит его самоосуждение как чрезмерное. Непосредственные причины поражения, конечно, являлись результатом только злого рока и зависели от обстоятельств, на которые он не мог повлиять. Однако очевидно, что стратегический план, по которому колонна оказалась на Николсонс-Неке, строился на предположении, что основные силы одержат победу в сражении у Ломбардс-Копа. При таком развитии событий Уайт мог бы развернуть правый фланг и зажать буров между основными силами и Николсонс-Неком. В любом случае он смог бы соединиться со своим изолированным крылом. Однако если бы он проиграл это сражение – что тогда? Что должно было произойти с формированием, находящимся в нескольких сотнях ярдов над уровнем моря? Как его предполагалось выводить? Отважные ирландцы, казалось, отметали саму идею поражения. Говорят, что командиры колонны получили заверения, что к одиннадцати часам следующего утра их снимут. Так и случилось бы, выиграй Уайт сражение. Но…

Силы, избранные для самостоятельных действий, состояли из четырех с половиной рот Глостерского полка, шести рот Королевского ирландского фузилерского полка и 10-й батареи горной артиллерии из шести семифунтовых «screw-guns». Это были бывалые солдаты из Индии, а фузилеры только десять дней назад у Талана-Хилла показали, на что способны. Отрядом командовали полковник фузилерского полка Карлтон (усилиями которого в основном достигнут успех отступления из Данди) и майор Эйди в качестве генерала. В ночь воскресенья 29 октября они вышли маршем из Ледисмита. Тысяча солдат, лучших во всей армии. Обмениваясь парой шуток с часовыми, они и не думали, что теперь долго не увидят своих вооруженных соотечественников.

Дорога была сложной, а ночь безлунной. С каждой стороны из темноты выступали неясные очертания холмов. Колонна невозмутимо продвигалась. Фузилеры впереди, орудия и глостерцы за ними. Несколько раз делали короткие остановки, чтобы удостовериться в правильности направления. Наконец в темные холодные часы, которые наступают в полночь и рано утром, колонна свернула с дороги налево. Перед ними едва различимо поднималась длинная черная гряда. Это был Николсонс-Нек, который они пришли занять. Карлтон и Эйди, наверное, вздохнули с облегчением, осознав, что достигли цели. Войска находились примерно в двухстах ярдах от позиции, и все прошло без сучка и задоринки. Но тем не менее именно здесь произошел эпизод, определивший судьбу самих бойцов и всей операции.

Из темноты вдруг появились пять всадников. Лошади неслись галопом, из-под копыт летели камни. В неясном свете они тут же скрылись. Откуда они скакали, куда направлялись, никто не знает. Неизвестно было, что послало их в лихой галоп через темноту: умысел, неведение или тревога. Кто-то выстрелил. Сержант фузилерского полка получил ранение в руку. Кто-то другой приказал примкнуть штыки. Мулы, тащившие боезапас, начали брыкаться и вставать на дыбы. О предательстве речи не шло, потому что их вели наши солдаты, но удержать двух испуганных мулов двумя руками – подвиг даже для Геракла. Мулы вырвались на свободу и через мгновение уже неслись по колонне. Паника передалась почти всем остальным животным. Напрасно солдаты пытались их успокоить. В сумасшедшей гонке бойцов сбивал с ног стремительный поток напуганных животных. В сумраке того раннего часа солдаты, должно быть, подумали, что их атаковала кавалерия. Колонна потеряла боевой порядок так быстро, как если бы ее переехал полк драгун. Когда табун пронесся и солдаты, бормоча проклятья, снова разобрались по местам, стало понятно, насколько серьезное несчастье их постигло. Там, где в отдалении все еще раздавался сумасшедший стук копыт, находились их патроны, снаряды и пушка. Горное орудие не везли на колесах, а тащили по частям на спинах мулов. Колесо унеслось на юг, лафет – на восток, дульная часть ствола – на запад. Патроны валялись на дороге, но значительная их часть двигалась обратно в Ледисмит. Оставалось только признать, что ситуация изменилась, и решить, что делать дальше.

Часто задается естественный вопрос, почему полковник Карлтон, потеряв орудия и боезапас, немедленно не повернул свои силы обратно, пока еще было темно? Одно-два соображения очевидны. Прежде всего для хорошего солдата более естественно пытаться спасти ситуацию, а не отказываться от операции. Его благоразумие, в случае такого отказа, могло стать предметом всеобщего одобрения, но могло вызвать и неофициальную критику. Солдата учат использовать все шансы и делать все, что в его силах, используя все, что находится в его распоряжении. К тому же полковник Карлтон и майор Эйди знали генеральный план сражения, которое планировалось провести очень быстро. Они прекрасно понимали, что своим отступлением откроют левый фланг генерала Уайта для атаки наступающих с севера и запада сил (состоящих, как нам теперь известно, из войск Оранжевого Свободного Государства и полиции Йоханнесбурга). Карлтон рассчитывал, что его снимут к одиннадцати часам, и не сомневался, что до этого времени сможет удержаться при любых обстоятельствах. Вот наиболее очевидные из соображений, которые побудили полковника Карлтона продолжать, пока это в его силах, выполнение задачи, поставленной перед ним и его соединением. Он поднялся на гору и занял позицию.

Однако сердце Карлтона, скорее всего, заныло, когда он увидел, где находится. Позиция была очень большой – слишком большой для эффективной обороны силами, находящимися в распоряжении полковника: около мили в длину и четыреста ярдов в ширину. Форма позиции напоминала подошву ботинка, и он мог надеяться удержать только «пятку». Другие холмы со всех сторон давали прикрытие бурским стрелкам. Однако, ничего не убоявшись, Карлтон немедленно отдал солдатам приказ строить укрепления из камней. Когда совсем рассвело и с окрестных холмов раздались первые выстрелы, солдаты уже закончили примитивные сооружения, в которых рассчитывали продержаться до прихода помощи.

Однако как могла прийти помощь, когда они не имели возможности сообщить Уайту о своем положении? Полковник брал с собой гелиограф, но прибор находился на спине одного из проклятых мулов. Кругом было много буров, что не позволяло отправить связного. Попытались превратить в гелиограф блестящую жестяную банку из-под печенья, но безуспешно. Выслали кафра, обещавшего привести с собой большое племя, но тот исчез. А к югу от британцев, там, где раздавались первые отдаленные удары орудий Уайта, в чистом холодном утреннем воздухе висел аэростат. Если бы они только смогли привлечь к себе внимание того аэростата! Но тщетно солдаты махали ему флагами. Невозмутимый шар ни на что не реагировал и медленно плыл над дальним полем битвы.

А со всех сторон уже начали наседать буры. Предводительствовал в этой атаке Кристиан Девет. Его имя вскоре будет известно всем. Атака усилилась после прибытия Ван Дама с его силами. В пять часов огонь начался, в шесть часов он стал интенсивнее, в семь – еще интенсивнее. Две роты Глостерского полка заняли сангар у основания «подошвы», чтобы не дать противнику слишком близко подойти к «пятке». Подкрепление буров, стреляя примерно с тысячи ярдов, вышло в тыл этой оборонительной позиции. Пули летели отовсюду и отскакивали от каменного бруствера. Роты передислоцировали, но при этом солдатам пришлось пересекать открытую местность, что привело к тяжелым потерям. Непрерывный звук ружейных выстрелов раздавался со всех сторон, и очень медленно, но неуклонно приближался. Снова и снова темная фигура стремительно перебегала от одного валуна к другому, в другой ситуации атакующих заметить было невозможно. Британцы стреляли взвешенно и не торопясь, поскольку каждая пуля была на счету, но буры так умело укрывались, что чаще всего прицеливаться было не во что. «Увидеть можно было только ствол винтовки», – говорил один из участников тех событий. В то долгое утро оставалось время подумать, и в головах некоторых солдат, наверное, возникал вопрос, какую подготовку к подобному бою они получили, маршируя на площадке для парадов или расстреливая годовой боезапас по открытым мишеням на одинаковом расстоянии. В будущем нужно изучать приемы ведения войны Николсонс-Нека, а не Лаффанс-Плейна.

Лежа в те томительные часы на простреливаемом холме, слушая непрерывный свист пуль в воздухе и щелчки по камням, британские солдаты могли видеть сражение, разгоравшееся к югу от них. Зрелище не радовало. Сердца Карлтона, Эйди и их доблестных товарищей, должно быть, тяжелели от вида происходящего. Снаряды буров взрывались посреди британских батарей, британские снаряды не долетали до противника. Поднятые под сорок пять градусов «длинные томы» бухали огромные снаряды на британские орудия с расстояния, о котором мы не могли и мечтать. А потом, с отступлением Уайта в Ледисмит, ружейный огонь стал постепенно ослабевать. В одиннадцать часов колонна Карлтона поняла, что ее оставили на произвол судьбы. Еще в девять часов им послали гелиограмму отступать при первой возможности, однако покинуть гору означало пойти на верную гибель.

К этому времени солдаты находились под огнем уже шесть часов, их потери росли, а патроны иссякали, и всякая надежда исчезла. Однако они упрямо держались еще час, и другой, и еще один. Девять с половиной часов они цеплялись за ту каменную громаду. Фузилеры еще не восстановились после марша из Гленко и последующей непрерывной работы. Многие заснули за валунами. Некоторые упрямо сидели, положив рядом бесполезные винтовки и пустые патронные сумки. Кто-то собирал боеприпасы у убитых товарищей. За что они сражались? Все было бесполезно, и они это знали. Но всегда остается честь флага, слава полка и нежелание гордого мужественного человека признавать поражение. Но тем не менее поражение стало неизбежным. Среди них были люди, которые ради доброго имени британской армии и для того, чтобы подать пример воинского достоинства, готовились невозмутимо погибнуть там, где стоят, или повести отчаянных парней доблестной 28-й в последний смертельный бой с пустыми винтовками против невидимого противника. Возможно, эти смельчаки были правы. Леонид с тремя сотнями людей сделал больше для дела Спарты памятью о себе, чем героизмом при жизни. Люди уходят, как увядшие листья, а традиция народа живет, как дуб, который их сбрасывает. Потеря листьев – малость, если от этого крепнет ствол. Однако рассуждать о смерти легко только за письменным столом. Нужно учитывать и другое – ответственность офицеров за жизнь своих солдат, надежду на то, что они еще смогут послужить своей стране. Все было обдумано, все взвешено, и в конце концов показался белый флаг. Вокруг поднявшего флаг офицера, кроме него, не осталось никого, кто не получил бы пули. В его сангаре все были ранены, а другие размещались так, что у него сложилось впечатление, будто они полностью выведены с поля боя. Подверг ли подъем белого флага неизбежному риску весь отряд – вопрос сложный, но буры тут же покинули свои укрытия. Солдатам в последующих сангарах, часть из которых еще не вступала в активные боевые действия, офицеры приказали огонь не открывать. Через мгновение победившие буры были там.

Последовавшая сцена, как мне рассказывали участники событий, была не из тех, что хотелось бы увидеть или подробно описывать. Осунувшиеся офицеры ломали свои клинки и проклинали день, в который появились на свет. Рядовые рыдали, закрыв руками грязные лица. Из всех испытаний, которым подвергалась их дисциплинированность, многим труднее всего оказалось подчиниться взмаху проклятого носового платка. «Отец, лучше бы мы погибли», – восклицали фузилеры, обращаясь к своему священнику. Отважные сердца, бедные, малооцененные, что может сравниться с их бескорыстной верностью и преданностью?!

Но боли нового унижения или оскорбления не добавилось к их бедам. Существует братство отважных людей, которое поднимается над враждой народов и в конце концов, надеемся, даже сможет победить противостояние. Из-за камней появлялись странные, нелепые фигуры буров: бронзовые, бородатые. Они начинали подниматься на гору. Ни слова ликования или упрека не сорвалось с их губ. «Теперь вы не скажете, что молодой бур не умеет стрелять» – самая большая резкость, какую позволили себе наименее сдержанные. На горе в разных местах лежало от ста до двухсот убитых и раненых. Те, кому еще можно было помочь, получили все возможное. Раненого капитана Райса из фузилерского полка на собственной спине спустил вниз один бурский богатырь. Капитан рассказывал, что этот человек отказался от предложенного ему золотого. Некоторые буры на память об этом дне просили у наших солдат украшенные вышивкой поясные ремни. Для многих поколений они останутся самыми драгоценными украшениями их сельских домов. Потом победители собрались вместе и запели псалмы. Не радостные, а печальные и трогательные. Пленные унылой колонной, изнуренные, потрепанные, взъерошенные, выступили в бурское бивачное расположение в Вашбанке, где должны были погрузиться на поезд в Преторию. А в Ледисмит с перевязанной рукой, со следами боя на одежде и лице дошел горнист фузилеров. Он доложил, что два боевых полка прикрыли фланг отступающей армии Уайта, заплатив за это собственным уничтожением.

8

Наступление лорда Метуэна

К концу второй недели активных боевых действий в Натале положение бурской армии серьезно встревожило общественность в Британии и послужило причиной поистине всеобщего хора злорадных восторгов в прессе всех европейских стран. Из ненависти ли к нам, из спортивного ли азарта, который поддерживает более слабого, или вследствие влияния вездесущего доктора Лейдса с его секретной службой, но континентальные газеты никогда не были столь единодушны, как в этой поспешной радости по поводу того, что казалось им сокрушительным ударом по Британской империи. Не знаю, из-за преувеличения успехов буров в войне или незнания нашего национального характера, но Франция, Россия, Австрия и Германия одинаково злобствовали. Даже визит немецкого императора (сама по себе учтивая и своевременная акция) не мог полностью загладить необъяснимую язвительность прессы его страны. Этот поток оскорблений пробудил Великобританию от обычного для нее равнодушия к мнению иностранцев и заставил собраться с силами. Нас радовала поддержка друзей в Соединенных Штатах и доброжелательное отношение менее значительных европейских государств, особенно Италии, Дании, Греции, Турции и Венгрии.

В действительности на конец этой второй недели в руках противника находилась четверть территории колонии Наталь и сто миль железной дороги. Было проведено пять отдельных операций, ни одну из которых, наверное, нельзя назвать сражением в полном смысле этого слова. Одна из пяти операций закончилась несомненной победой британцев, две завершились неопределенно, одна – неудачей и одна – полным разгромом. Мы потеряли около двенадцати тысяч человек пленными и одну батарею орудий малого калибра. Буры лишились двух прекрасных пушек и трехсот человек. Двенадцать тысяч британских солдат оказались заперты в Ледисмите. Между захватчиками и морем не осталось никаких серьезных сил. Только там, в море, на еще далеких судах, где изо всех сил работали лопатами чумазые кочегары, находились все надежды на сохранение Наталя и чести империи. Верноподданные Капской колонии в ожидании затаили дыхание. Они хорошо знали, что нечем предотвратить вторжение Свободного Государства. А если вторжение начнется, то трудно сказать, как далеко оно продвинется и каким образом отразится на голландском населении.

Ледисмит теперь, несомненно, был в пределах досягаемости буров, и противник спокойно приступил к осаде города. Мы же перенесем взгляд с Ледисмита на западную сторону театра военных действий. Там события начались осадой Кимберли и безрезультатными попытками колонны лорда Метуэна освободить этот городок.

После объявления войны буры предприняли в западном направлении два серьезных шага. Первым стало наступление большого формирования под командованием опасного Кронье с целью штурмовать Мафекинг. Это предприятие требует отдельной главы. Вторым – блокада Кимберли силами, состоящими преимущественно из граждан Свободного Государства во главе с Вессельсом и Ботой. Местечко оборонял полковник Кекевич, направляемый Сесилом Родсом, который отважно бросился в город на одном из грузовых поездов. Как основатель и руководитель алмазных копей великой компании «Де Бирс», в трудный час он желал быть рядом со своими людьми, и именно стараниями Родса город получил винтовки и пушку, чтобы выдержать осаду.

Войска, находившиеся в распоряжении полковника Кекевича, состояли из четырех рот Королевского Северо-Ланкаширского полка, нескольких частей инженерных войск, батареи горной артиллерии и двух пулеметов. Кроме регулярных войск под начало Кекевича встали весьма умелые и настроенные на борьбу местные войсковые формирования, сто двадцать человек капской полиции, две тысячи волонтеров, часть Кимберлийского полка легкой кавалерии, батарея легких семифунтовых орудий и восемь «максимов». Артиллерию подняли на окружавшие рудник высокие отвалы пустой породы, которые превратились в высшей степени эффективные крепости.

Небольшое пополнение полиции попало в город при трагических обстоятельствах. Столица британского Бечуаналенда находится в 60 милях к северу от Кимберли. В городе были сильны проголландские настроения, и при известии о приближении бурских сил с артиллерией стало очевидно, что удержать его будет невозможно. Начальник полиции Скотт предпринял попытку организовать оборону. Однако у него не было ни артиллерии, ни поддержки населения, и столицу пришлось оставить захватчикам. Доблестный Скотт со своими полицейскими поскакал на юг, но от унижения и страданий от невозможности удержать вверенный ему пост пустил себе пулю в лоб. Буры немедленно заняли город и официально присоединили британский Бечуаналенд к Южно-Африканской Республике. Враг неизменно осуществлял политику безотлагательной аннексии всех захваченных территорий, чтобы присоединившиеся к бурам британские подданные были избавлены от последствий измены. Тем временем несколько тысяч бойцов Свободного Государства и Трансвааля с артиллерией сосредоточились вокруг Кимберли. Всякое сообщение с городом было перекрыто. Снятие осады Кимберли являлось одной из первых задач прибывающей армии. Базой для операции, естественно, должна была стать река Оранжевая. Там и в Де-Аре начали создавать запасы для наступления. В Де-Аре, главном железнодорожном узле на севере колонии, скопилось огромное количество продовольствия, боеприпасов, фуража, а также тысячи мулов, которых «длинные руки» британского правительства согнали из разных частей мира. Охрана же важных дорогостоящих запасов, как представляется, была недостаточной. Между рекой Оранжевой и Де-Аром (а это шестьдесят миль) находились 9-й уланский, Королевский мюнстерский, 1-й Нортамберлендский фузилерские полки и 2-й собственный Королевский йоркширский полк легкой пехоты. Таким образом, в общей сложности три тысячи человек охраняли имущество стоимостью два миллиона фунтов стерлингов, а до границы Свободного Государства можно было доскакать за день. Воистину, если нам есть на что жаловаться в этой войне, то есть и за что благодарить.

До самого конца октября ситуация оставалась настолько рискованной, что просто необъяснимо, почему противник никак не воспользовался обстоятельствами. Наши основные силы сконцентрировались для обороны железнодорожного моста через Оранжевую (мост имел исключительно важное значение для наступления на Кимберли), а Де-Ар с ценными складами защищал один-единственный полк без орудий. Более заманчивой цели для решительного командира и рейда конных стрелков сложно придумать, однако буры упустили этот шанс, как и многие другие. В начале ноября наши небольшие отряды, оставив Колесберг и Наувпорт, прибыли в Де-Ар. К Йоркширскому полку легкой пехоты присоединился Беркширский полк, а также девять полевых орудий. Генерал Вуд активно взялся за укрепление окружающих холмов. Уже через неделю позицию превратили в достаточно надежную.

Первое столкновение между противоборствующими сторонами в этой части театра военных действий произошло 10 ноября. Полковник 9-го уланского Гоф производил разведку от реки Оранжевая на север двумя эскадронами собственного полка, конной пехотой Нортамберлендского фузилерского, Королевским манчестерским, Северо-Ланкаширским полками и батареей полевой артиллерии. Восточнее Бельмонта, примерно через пятнадцать миль, он наткнулся на вражеский отряд с орудием. Чтобы выяснить позицию буров, конная пехота пошла вокруг одного из флангов противника и во время движения приблизилась к холму, на котором находились снайперы. Из-за камней неожиданно раздались точные выстрелы. Из шести получивших пули четверо были офицерами, что демонстрирует хладнокровие метких стрелков и опасность ношения в бою формы высшего офицерского состава, которые, возможно, когда-нибудь да исчезнут с поля боя. Погиб полковник Нортамберлендского полка Кейт-Фальконер, заслуживший награду в Судане. Вуд из Северо-Ланкаширского полка тоже был убит. Холл и Беван из Нортамберлендского полка получили ранения. Приближение отряда из лагеря на поезде заставило буров отойти и вывело нашу небольшую армию из положения, которое могло стать весьма серьезным. Враг, имея численное преимущество, уже обходил британцев с флангов. Войска возвратились в лагерь, не добившись ничего существенного, но это, должно быть, обычная судьба кавалерийской разведки.

12 ноября лорд Метуэн прибыл на Оранжевую и начал организацию колонны, которая выступит на помощь Кимберли. Генерал Метуэн уже накопил некоторый опыт сражений в Южной Африке, когда в 1885 году командовал крупным подразделением иррегулярной кавалерии в Бечуаналенде. Он имел репутацию доблестного неустрашимого воина. К тому времени ему еще не исполнилось пятидесяти пяти лет.

Силы, которые постепенно собирались на Оранжевой, были грозными скорее с точки зрения качества, чем количества. В них входили Гвардейская бригада (1-й Шотландский гвардейский полк, 3-й гренадерский полк, 1-й и 2-й Колдстримские полки), 2-й Йоркширский полк легкой пехоты, 2-й Нортгемптонский полк, 1-й Нортамберлендский полк и часть Северо-Ланкаширского полка, чьи товарищи держались в Кимберли, а также военно-морская бригада корабельных артиллеристов и морских пехотинцев. Из кавалерии генерал имел 9-й уланский полк с подразделением конной пехоты, из артиллерии – 75-ю и 18-ю батареи Королевской полевой артиллерии.

Для колонны была исключительно важна мобильность, поэтому офицеров и солдат оставили без палаток и каких-либо других удобств – не такое уж малое ограничение в климате, когда за тропическим днем следует арктическая ночь. На рассвете 22 ноября формирование (общей численностью около восьми тысяч человек) выступило в поход. До Кимберли было не более шестидесяти миль. Вероятно, ни один солдат не представлял себе, как затянется этот марш и какие суровые испытания ожидают их на этом пути. В среду 22 ноября Метуэн продвигался вперед, пока не подошел к позиции буров в Бельмонте. Вечером полковник Уиллоби Вернер произвел разведку, и все было подготовлено к штурму следующим утром.

Силы буров заметно уступали нашим в численности – всего две-три тысячи человек, однако очень выгодное расположение позиции превращало штурм в сложную задачу. Обойти Бельмонт не представлялось возможным – это значило бы оставить угрозу нашим коммуникациям. Двойной ряд высоких холмов пересекал дорогу на Кимберли. Именно там, на первой и второй гряде, среди камней нас ждал враг. За недели подготовки буры соорудили продуманные укрытия, в которых могли лежать в относительной безопасности, имея возможность простреливать все окружающее пространство. Американский корреспондент Ральф (его материалы относятся к числу самых ярких свидетельств об этой войне) описал их индивидуальные логова, устланные соломой, с запасами еды, а в каждом – непреклонный и грозный обитатель. «Гнезда хищных птиц» – вот слова, которыми он объяснил, с чем мы имеем дело. На рассвете 23 ноября в гнездах лежали бурские снайперы, выставив наружу только стволы винтовок, пожевывая вяленое мясо и маис. Когда рассвело, штурм начался.