Сэр Найджел Лоринг

– Ясное дело. Только этого мало.

Найджел так и вспыхнул от стыда и досады, тем более что разговор этот, чуть улыбаясь, слушал Чандос.

– Если бы ты слышал, что говорили в суде, ты бы знал, что я не из тех, кто осыпан земными благами. Черная смерть заодно с монахами совсем разорила мои земли. Я охотно дал бы тебе за помощь пригоршню золотых, если это то, чего ты хочешь, да только у меня нет золота, а посему тебе придется удовольствоваться моей благодарностью.

– Не нужно мне вашего золота, – отрезал Эйлвард, – и вам никогда не купить моей верности, даже если б вы наполнили мне суму ноблями с розой[21 - Золотые монеты короля Эдуарда III, на которых была вычеканена роза.], не придись вы мне по душе. Я видел, как вы укротили соловую лошадь и как без всякого страха говорили с настоятелем. Мне как раз и нужен такой хозяин – я с радостью стану вам служить, если только у вас найдется для меня место. Посмотрите на ваших слуг – сразу видать, крепкие были ребята при вашем деде. А кто из них сейчас натянет тетиву до самого уха? Я вот из-за вас потерял службу в монастыре, – где мне ее искать? Если я останусь тут, пропадать мне, как истертой тетиве.

– Ну, место тебе найдется, – вмешался Чандос. – Такой храбрый и дерзкий лучник не останется без дела за французским рубежом. У меня две сотни таких, и я буду рад, если среди них окажешься и ты.

– Благодарю вас, благородный сэр, за предложение, – ответил Эйлвард. – Я тоже встал бы под ваше знамя охотней, чем под чье-либо еще, – все ведь знают, что оно всегда впереди. К тому же я довольно наслушался о войне и знаю, что отстающему мало что перепадает. Но все же, если б сквайр Найджел взял меня к себе, я пошел бы воевать под розами Лорингов: хоть я и родился в Изборнской общине в округе Чичестер, вырос-то я в здешних краях, здесь научился управляться с луком и, как сын свободного землепашца, хотел бы лучше служить своему соседу, чем чужаку.

– Добрый человек, – повторил Найджел, – я уже говорил, мне нечем платить тебе за службу.

– Вы только возьмите меня на войну, а там я сам позабочусь о плате. А пока что дайте мне место в углу вашего стола да шесть футов пола, не то за сегодняшнюю услугу монастырю я наверняка получу плеть на спину да колодки на ноги. С этого часа Сэмкин Эйлвард – ваш человек, сквайр Найджел, и, клянусь всеми своими десятью пальцами, пусть дьявол утащит мою душу, если вы когда-нибудь пожалеете, что взяли меня на службу.

Говоря это, он поднес руку к стальному шлему, закинул за спину желтый лук и двинулся вслед за своим новым хозяином.

– Pardieu! Я, кажется, прибыл a la bonne heure[22 - Вовремя (фр.).], – сказал Чандос. – Я прискакал из Уиндзора к вам в дом и увидел, что там никого нет, кроме славной старой леди, которая рассказала мне о ваших бедах. От нее я пошел в монастырь и поспел как раз вовремя – дело принимало скверный оборот, стрелы уже были готовы, чтобы поразить ваше тело, а колокол, Библия и свечи поджидали вашу душу… Но вот, если не ошибаюсь, и сама старая леди.

И верно, в дверях дома показалась грозная фигура леди Эрментруды; иссохшая, согбенная, она шла, тяжело опираясь на палку. Узнав о поражении, которое потерпел аббатский суд, она хрипло рассмеялась и погрозила серой громаде палкой. Затем они проследовали в залу, где в честь знаменитого гостя на стол было выставлено все лучшее, что сыскалось в доме. В жилах хозяйки тоже текла кровь Чандосов. Она прослеживалась через родство с де Греями, де Малтонами, де Валенсами, де Монтегю и другими знатными и славными родами. Они успели поесть, а слуги убрать со стола, прежде чем леди Эрментруда описала все хитросплетения браков и родственных связей, все геральдические подробности – поля, стропила, перевязи, – которые позволяли по гербам установить их общее происхождение. Леди Эрментруда знала все о каждой ветви и каждом отпрыске любого благородного родословного древа не только после Завоевания, но и до него.

Когда столы были убраны и они остались в зале втроем, Чандос передал леди Эрментруде поручение короля.

– Король Эдуард всегда вспоминает о вашем сыне, благородном рыцаре сэре Юстасе. На будущей неделе он отправляется в Саутгемптон, и я – его вестник. Он поручил мне передать вам, благородная и высокочтимая дама, что поедет он не спеша и по пути из Гилдфорда проведет ночь под вашим кровом.

При этих словах старая леди сначала вспыхнула от радости, но тут же побледнела от огорчения.

– Это большая честь для дома Лорингов, – сказала она, – но кров наш теперь так жалок, а пища, как вы сами видели, так скудна! Король не знает, что мы совсем обеднели. Боюсь, мы покажемся ему просто скупцами.

Но Чандос успокоил ее. Свита короля проследует дальше, в Фарнемский замок. Дам с ним нет, а сам он, хотя и король, выносливый солдат и мало думает об удобствах. Во всяком случае, раз он объявил о своем намерении, они должны повиноваться. Наконец, самым деликатным образом Чандос предложил воспользоваться его кошельком. Но к леди Эрментруде уже вернулась присущая ей невозмутимость.

– Что вы, что вы, милый родич, не нужно! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы принять короля как подобает. Он поймет, что, хотя в доме Лорингов ему не могут предложить угощение повкуснее, зато их кровь и жизнь принадлежат ему одному.

Чандос должен был ехать обратно в Фарнемский замок и еще дальше, но он выразил желание сперва принять ванну в Тилфорде, ибо, подобно многим рыцарям, любил попариться в такой горячей воде, в какой только мог усидеть.

Поэтому в комнату для гостей внесли большую бочку, крепко стянутую обручами, – чуть пошире и чуть пониже маслобойки, а Найджел был приглашен составить гостю компанию, пока тот парился, изнемогая в почти кипящей воде.

Найджел примостился на краю высокой кровати и, болтая ногами, с интересом и удивлением взирал на изысканные черты лица знаменитого воина, его всклокоченные желтые волосы и мускулистые плечи, едва видные в столбе густого пара. Чандосу хотелось поговорить, и Найджел нетерпеливо засыпал его вопросами о войне, жадно впитывая каждое слово, долетавшее до него из облака пара, подобно прорицаниям древних оракулов. Чандос был старый вояка, для него война давно утратила былую привлекательность. Поэтому, слушая торопливые, сбивчивые вопросы Найджела и видя, с каким вниманием и восхищением тот ловит каждый ответ, он заново переживал пылкие дни своей юности.

– Расскажите мне еще о валлийцах, досточтимый сэр, – просил сквайр. – Они хорошие солдаты?

– Валлийцы – храбрые воины, – отвечал Чандос, плескаясь в чане. – Если по их долинам проезжать с небольшим отрядом, стычки будут на каждом шагу. Их рыцари вспыхивают в один миг, как сухой вереск от огня. Но если ты можешь немного переждать, случается, они и остывают.

– А шотландцы? Вы ведь с ними воевали?

– Нет на свете лучше воинов, чем шотландские рыцари. И тому, кто устоит в бою с лучшими из них – Дугласом, Марри или Ситоном, учиться больше нечему. Будь ты как угодно силен, но если отправишься на север, то всегда повстречаешь рыцаря, не уступающего тебе в силе. Если валлийцы подобны сухому вереску, то, pardieu, шотландцы больше походят на торфяник – они дымятся не переставая, и конца этому нет. Я не раз бывал там с войском, потому что даже в мирное время эникские Перси или коменданты Карлайла не могли обойтись без распрей и стычек с пограничными кланами.

– Мне помнится, отец говорил, что они отменные копейщики.

– Лучшие в мире. Копья у них длинные, футов по двенадцать, и они очень плотно смыкают ряды. Зато их лучники никуда не годятся, кроме разве людей Эттрика и Селкерка, те – уроженцы лесов. Пожалуйста, Найджел, открой окошко, стало слишком парно. А вот валлийцы, наоборот, плохие копейщики. Лучшие лучники во всем Уэльсе – из Гуэнта. Луки у них страшной силы, их делают из древесины вяза. Я знал одного рыцаря, так лошадь его убило стрелой, которая сначала прошла через его кольчугу, ногу и седло. И все же разве можно сравнить стрелу, даже пущенную с огромной силой, с этими новыми железными шарами, которые выбрасывает порох и которые разбивают латы, как камень яйцо!

– Тем лучше для нас! – воскликнул Найджел. – Значит, есть хотя бы одно славное дело, которое предстоит совершить только нам.

Чандос коротко рассмеялся и бросил на раскрасневшегося Найджела быстрый, сочувственный взгляд.

– Твоя манера говорить напоминает мне речи стариков из моего детства, – сказал он. – В те дни еще доживали свой век настоящие старые странствующие рыцари, и они говорили совсем как ты. Хотя ты и очень молод, ты – из прошлого века. Откуда у тебя такие мысли и слова?

– У меня был только один источник – леди Эрментруда.

– Pardieu! Она отлично натаскала ястребка: он уже готов к охоте на благородную дичь. Но было бы лучше, если б во время первой охоты ты сидел у меня на руке. Ты хотел бы отправиться со мной на войну?

У Найджела на глаза навернулись слезы, и он крепко сжал худую руку, протянутую ему из ванны.

– Клянусь святым Павлом, лучше этого не может быть ничего на свете! Только я боюсь оставить леди Эрментруду – о ней больше некому позаботиться. Если бы это можно было как-нибудь устроить…

– Король сам все уладит. А до его приезда не будем больше говорить об этом. Но если ты хочешь поехать со мной…

– Разве можно мечтать о большем? Во всей Англии не найдется сквайра, который не захотел бы служить под знаменем Чандоса! А куда вы отправляетесь, высокочтимый сэр? И когда? В Шотландию? В Ирландию? Во Францию? Впрочем, увы…

Его сияющее лицо омрачилось. На миг он позабыл, что носить доспехи ему так же не по средствам, как есть с золотого блюда. В мгновение ока рухнули все его радужные надежды. О, эти низкие житейские заботы! Почему они всегда стеной стоят между мечтой и ее воплощением? Ведь оруженосец такого рыцаря должен быть одет во все самое лучшее. А всех доходов от Тилфорда еле хватило бы на одни только латы.

Умудренный житейским опытом, Чандос проницательным своим умом тотчас понял, почему у Найджела вдруг изменилось настроение.

– Если ты будешь воевать под моим знаменем, о твоем снаряжении позабочусь я сам, – сказал он. – И пожалуйста, не возражай.

Найджел грустно покачал головой.

– Это невозможно. Леди Эрментруда скорее продаст этот старый дом и последний клочок земли вокруг него, чем позволит мне принять ваш щедрый дар. Но я не отчаиваюсь – только на прошлой неделе я раздобыл себе благородного боевого коня, не заплатив ни пенса. Быть может, мне так же повезет и со снаряжением.

– А как ты добыл коня?

– Мне его подарили монахи из Уэверли.

– Чудеса! Pardieu! По тому, что я видел в монастыре, от них ты мог получить только проклятье.

– Конь был им не нужен, вот они и отдали его мне.

– Значит, остается найти человека, которому не нужны доспехи, и он отдаст их тебе. И все же надеюсь, ты еще подумаешь и позволишь мне снарядить тебя на войну – тем более что добрая леди считает меня твоим родичем.

– Благодарю вас, благородный сэр. Если бы я и обратился к кому за помощью, то только к вам. Но сначала я попробую кое-что другое. А теперь прошу вас, добрый сэр Джон, расскажите мне что-нибудь о ваших славных копейных потехах с французами – вся страна только и говорит о ваших подвигах, и я слышал, что как-то в одно утро от вашего копья пали разом три рыцаря. Это правда?

– Подтвердить это могут вот эти шрамы у меня на теле. Но это все сумасбродства молодости.

– Почему вы говорите, что это – сумасбродства? Разве не так добиваются почестей и прославления своей дамы?

– Хорошо, что ты так думаешь, Найджел. В твои годы у мужчины должна быть горячая голова и возвышенная душа. И я был такой же и сражался за перчатку своей дамы, или по обету, или просто из любви к бою. Но когда повзрослеешь и под твоей командой оказываются люди, приходится думать о других вещах. Тут уж не до почестей – надо позаботиться о безопасности армии. Ведь не от твоего копья, меча или руки зависит исход боя; зато твоя холодная голова может спасти почти проигранное сражение. Армии нужны не Роланд, Оливье и другие паладины, а люди, которые знают, когда надо атаковать в конном строю, а когда спешиться; как надо расставить лучников между копейщиками так, чтобы одни прикрывали других; как придержать резерв и ввести его в дело в тот единственный миг, когда он может изменить ход битвы; как сразу распознать, где топь, а где твердая земля.

– Но ведь если рыцари не станут делать свое дело, такому человеку никакой ум не поможет.