Странное воспоминание

Он решил бежать…

Этой же ночью. Прямо сейчас. Преодолевая тяготы разлуки с родными и страх перед неизвестностью, в которую он отправляется.

Жан-Антуан тайком пробрался в свою спальню, сменил фрак на теплый выходной сюртук серебристо-голубого цвета, взял деньги и поспешил обратно в конюшню. Одинокий, голодный и печалящийся из-за разлуки с отцом и матерью, сожалеющий о том, что оказался сыном, не оправдавшим ожиданий отца, он взобрался на лошадь и бросил прощальный взгляд на дом, в котором провел всю жизнь, спокойную и невероятно тоскливую.

Он погнал лошадь так быстро, как только могло мчаться животное. Зная, что скоро устрашится своего безрассудного предприятия, он рассчитывал быть к тому моменту слишком далеко, чтобы мочь возвратиться.

В темноте над головой проносились деревья, Париж остался далеко позади. Впереди его подстерегало приключение настолько невероятное, что никто никогда не поверит, если сказать, что оно произошло на самом деле. Так началось путешествие юноши, чья жизнь еще несколько часов назад была столь мала и незначительна, что могла бы уместиться в одной из банок, что стоят внизу во владениях кухарки семьи Ревельер.

Глава 2. Pas de Calais[1 - Па-де-Кале (фр.) пролив между материковой частью Европы и островом Великобритания, также известный, как Дуврский пролив]

Еще издали показалась восьмигранная белая башня с замысловатой вершиной. Маяк.

Город Кале был первым портовым городом в жизни Жана-Антуана. Он никогда прежде не вдыхал запаха моря. Соленый морозный воздух он с волнением почувствовал прежде, чем въехал в город. Занесенные мокрым снегом домики с красными крышами быстро очаровали юношу. Однако он плохо ориентировался и часто терялся в расположении улиц. Архитектура здесь была по большей части однообразна, или наоборот местами слишком пестрой и сильно отличалась от Парижской.

День клонился к бесцветному закату. Стальное небо становилось тяжелее. Жан-Антуан пообедал в небольшом заведении, окна которого смотрели в сторону порта. Сначала кроме Жана-Антуана посетителей больше не было. Потом все полностью переменилось. За столиками стало шумно, а публика захаживала самая разномастная. Большая часть встречавшихся в порту людей вообще не производила на Жана-Антуана доверительного впечатления. В поношенных одеждах, пахнущие рыбой мужчины отпускали грубые шутки и пристально поглядывали по сторонам. На их фоне заметно отличались прибывшие в порт Кале британцы и путешествующие французы. Порт впечатлил Жана-Антуана ярким отличием от тихих предместий Парижа и своей спешной жизнью.

Здесь он почувствовал себя очень далеко от дома, но это не испугало его. В дороге, наедине с огромным величием природы, он чувствовал скрытую угрозу, исходившую от простирающихся во все стороны земель и бескрайнего неба. Увеличивающееся расстояние от дома подавляло юношу, привыкшего к размеренному и уютному домашнему образу жизни. В Кале он открыл для себя новые впечатления, заменившие привычные вещи, окружавшие Жана-Антуана раньше. По крайней мере, в порту, где кроме моряков все вокруг были друг другу чужими, он не был чужд обществу. Здесь у всех имелись разные цели, разный уровень доходов, и люди смешивались в непрерывном потоке дел.

Жан-Антуан не планировал задерживаться в Кале. Будучи человеком все же стремившимся к определенной жизни путешественника, он нигде не собирался подолгу задерживаться и направлялся в Лондон. Предполагая, что Лондон отличается от Парижа лишь тем, что он, возможно, даже лучше Парижа, а Париж, пусть и не идеально, но Жан-Антуан успел изучить и понять.

Лондон не являлся конечным пунктом назначения для него. Он собирался какое-то время провести в Лондоне, прежде чем пуститься в дальнейшие странствия, с направлением каковых еще предстояло определиться.

Корабль, следующий непосредственно в Лондон, отплывал только двумя днями позже, что совсем не подходило Жану-Антуану. Паром, которого ждал Жан-Антуан отходил в Дувр через час и был последним на сегодня.

В порту юноша заметил какую-то суматоху. Вокруг постоянно носились полицейские, тем самым вызывая ироничную реакцию работников порта и волнуя дам, которые тоже отплывали в Дувр в сопровождении своих мужей. Полицейские заговаривали с моряками, те пожимали плечами и показывали друг на друга, отправляя полицейских к своим товарищам, которые в свою очередь тоже пожимали плечами и показывали на кого-то другого. Потом моряки сбивались в кучки и начинали обсуждать полицейских и, очевидно, предмет их поисков, после чего раздавался дружный хохот, и все возвращались к своим делам.

Пароход прибыл с наступлением темноты. На борту горели фонари. Пассажиры неспешно взошли на паром, обсуждая виденное в порту. По обрывкам фраз Жан-Антуан понял, что полицейские искали какого-то вора, укравшего что-то у местного должностного лица. Известно, что вор скрылся в порту, вероятно на одном из суден, но самого вора никто не видел. Перед отплытием пароход проверили полицейские, но все так же безрезультатно. Никого не обыскивали, не расспрашивали. Вероятно, у них имелось описание вора.

Все это очень захватило Жана-Антуана. Он даже выбросил из головы свои беды и отчаянье. Теперь он жил другой жизнью, и все в ней имело другое значение. Как человек, которого недавно покинула надежда, он жил лишь настоящим мгновением и обращать мечтательный взор в будущее уже остерегался.

Толпа двинулась в тускло освещенный пассажирский салон на верхней палубе, и постепенно растворилась, когда все расположились на длинных сплошных лавочках, идущих в два ряда вдоль всего салона. Несколько мужчин раскрыли газеты и приготовились коротать время за чтением. Небольшая часть пассажиров поднялась на палубу надстроек, поплотнее запахнувшись от холодного ветра.

Разговоры о воре и меловых утесах по ту сторону пролива то и дело возобновлялись среди пассажиров парома. По большей части пассажирами были англичане и переговаривались на английском. Жан-Антуан ощутил чувство внутреннего покоя и умиротворения, слыша, как волны плещутся о борт, голоса людей, скрип раскачивающихся от качки фонарей и далекий звон буя. Все же ему удалось убежать, с улыбкой подумал он.

Как только швартовы были отданы, гребные колеса загудели в накрывавших их стальных барабанах, и пароход начал медленно удаляться от причала, Жан-Антуан окинул прощальным взглядом ночной берег и порт. Облака над городом, подсвеченные бледным заревом ночных огней напомнили о Париже.

– До скорого, моя Франция! – прошептал юноша, прощаясь, словно с близким другом. Отступать было некуда. Берег неизменно становился все дальше. Его родина казалась сейчас как никогда близкой и дружелюбной. Но это была привязанность только к понятию родины, которое олицетворял скорее ночной пейзаж оставшегося позади Кале, чем общество достойных мужей республики и достающихся им прекрасных женщин.

Мимо начали проноситься клочки тумана, и вскоре берег Нормандии скрылся в ночной мгле. Звуки на пароме стали ближе, звон морского буя растаял, а вокруг над плещущимися вблизи волнами воцарилась тишина настолько явственная, что впечатлительное воображение Жана-Антуана проложило путь парохода словно бы среди пустоты. Не успели они отплыть и на пару морских миль, как юноша вспомнил средневековые представления о мире, о том, что земля плоская, и всякий океан заканчивается безбрежной пустотой вселенной. Беспросветная туманная даль черным пятном обволакивала огромные пространства вокруг парома. Оттуда, издалека не доносилось ни звука, не пробивалось ни лучика с какого-нибудь другого судна, как и не пробивался свет звезд. Жан-Антуан протянул руку за борт, предполагая даже, что она так же могла бы исчезнуть в темноте, как и все вокруг парома, но этого не произошло. На ладонь попадали редкие ледяные брызги. Ветер проскальзывал между пальцев и трепал кудрявые волосы Жана-Антуана.

Постояв еще немного на палубе, он ушел в салон, чтобы согреться и отдохнуть на лавочке после долгого пути. Многие места пустовали. Он сел на свободную и с интересом принялся осматривать необычный корабельный интерьер в тусклом свете фонарей и пассажиров, говоривших на английском языке, чьи сдержанные, возможно даже суховатые манеры бросались в глаза на фоне более оживленных французов. Будучи обладателем порядочного количества свободного времени, Жан-Антуан все же не мог похвастаться обширными познаниями иностранных языков. Отчасти из-за расточительного отношения к времени. Он немного понимал по-итальянски – хуже дело обстояло с произношением – и сносно изъяснялся по-английски. На этом его знания ограничивались. Но в Лондон он решил направиться вовсе не поэтому. Проскакав три сотни километров, Жан-Антуан только в Кале принял решение насчет своего дальнейшего маршрута. И точно так же сейчас не имел представления о том, куда направится после Лондона.

Впрочем, нужно было еще спланировать детали его пребывания в Дувре. Найдя гостиницу, он предполагал переночевать одну ночь и днем отправится в путь, хотя допускал, что его отбытие из Дувра может задержаться на пару дней. Сначала он хотел расспросить кого-нибудь из пассажиров о том, где можно остановиться на ночлег и как удобнее добраться до Лондона, но потом принял решение узнать все на месте. Он посчитал, что так будет лучше, главным образом из-за своего неумения затевать разговор с незнакомыми ему людьми и предпочел отложить организационные вопросы к самому моменту их решения.

Когда Жан-Антуан вышел на палубу, чтобы прогуляться и осмотреть пароход, он увидел, как сильно сгустился туман, поглотив теперь корму и нос судна. Туман заглушал и голоса из салона, и размытый свет фонарей, и был призрачного бледно-зеленого оттенка. Высоко во мгле таяли мачты и дымовая труба. Много людей вышло на палубу посмотреть на туман.

Придерживаясь за планшир, Жан-Антуан зашагал к носу судна. Позади слышался голос молодой женщины, спрашивающей, все ли время в Британии стоят такие угрюмые туманы. А мужской голос отвечал, что Британские туманы сильно преувеличены, чаще встречаются в Лондоне из-за смога промышленных предприятий, очень отличаются от морских и ничуть не кажутся угрюмыми. Еще один голос заговорил об опасностях, которые представляют для судов подобные погодные условия, и компания начала подниматься палубу надстроек, затем их голоса стихли.

Пассажиры где-то в салоне вели оживленные разговоры, но ветер уносил их голоса прежде, чем слова долетали до Жана-Антуана. Члены команды спешно сновали в сосредоточенном молчании. Гребные колеса, расположенные посередине судна остались позади, закрыв своим шумом остатки голосов, и Жан-Антуан шел теперь один посреди усиливающейся качки. Только размеренный треск тросов то и дело слышался над головой. Стальная палуба и деревянный настил центральной дорожки, покрывшись мелкими капельками тумана, приглушенно блестели в свете газовых фонарей. Самый нос парохода по-прежнему скрывался в призрачной мгле, и чем дальше Жан-Антуан уходил на нос, тем темнее здесь становилось. Ему стало немного не по себе. Погода и вправду опасная для плаванья, тем более на подходе к портам, где ходит большое количество судов.

Внезапно юноше показалось, что он услышал голос, донесшийся откуда-то из-за борта. Протяжный, словно песнь призрака. Голос оборвался так быстро, что Жан-Антуан не успел его расслышать. Он огляделся, но никого на палубе не увидел, и продолжил приближаться к самому носу. А голос снова прозвучал и снова так же невнятно, так же протяжно и оборвался столь же быстро. Затем последовали хлопки, похожие на трепет крыльев. И снова взбудораженное воображение Жана-Антуана, питаясь впечатлениями уставшего с дороги ума, принялось рисовать страшные картины, фантасмагории, объясняющие природу звуков.

Удивительный зеленоватый туман перед Жаном-Антуаном расступился, и юноша увидел на самом носу темную фигуру, стоявшую широко расставив ноги, гордо разведя плечи и уперев одну руку в бок. Полы его пальто хлопали на ветру, а сам он без движения замер, неотрывно взирая в мглистую даль, простирающуюся прямо по курсу, и время от времени бормотал что-то похожее на не вполне связную песнь без выраженной мелодии.

От неожиданности юноша остановился, с удивлением рассматривая странные очертания одежды человека впереди. На нем темнело подбитое овчиной пальто с поднятым воротником, потрепанный цилиндр, из-под которого в разные стороны торчали спутанные волосы, а более странной обуви Жан-Антуан в жизни не видел. Почему-то он сначала принял человека на носу парохода за капитана корабля. Его не было в толпе при посадке, он определенно не походил на пассажира, но имел гордую стать и крепкий вид, чем напоминал членов экипажа. И все же человек на носу парохода, как и его обувь, показался юноше очень странным, и, поняв, что видит перед собой все же не капитана, Жан-Антуан решил поскорее вернуться обратно в салон.

Только он поднял ногу, чтобы сделать шаг, как фигура впереди развернулась к нему вполоборота, одним лишь торсом, и блестящие из-под цилиндра глаза встретили встревоженный взгляд Жана-Антуана. В ухе качалась увесистая золотая серьга кольцом. Незнакомец медленно убрал курительную трубку изо рта и выпустил густые клубы дыма, не сводя глаз с юноши.

Молча, он долго стоял так и смотрел в глаза застывшего на месте Жана-Антуана, потом, наконец, переступил с ноги на ногу, развернувшись к нему и чуть отклонившись назад, чтобы окинуть юношу изучающим взглядом. В этом движении было нечто дикое, порывистое и подтверждающее, что внимание незнакомца переключилось с покрытого туманом пролива Па-де-Кале теперь на Жана-Антуана. Он несколько мгновений разглядывал юношу с головы до ног, сохраняя давящее молчание, а когда заговорил, то ввел Жана-Антуана в еще более глубокое недоумение:

– Вы стоите на моем баке, – требовательно сообщил он.

Сначала Жану-Антуану потребовалось время, чтобы понять, что прозвучавшие слова были произнесены на английском языке, следовательно, незнакомец – британец, а потом ушла еще минута на то, чтобы Жан-Антуан разобрал смысл этих слов.

– Ах, да! Простите… – юноша отошел к борту носа, посмотрел себе под ноги, но ничего не увидел, затем поднял на незнакомца такой же недоуменный взгляд. – Что-что?

Тот не торопился с ответом. Поднеся трубку ко рту, он вновь принялся изучать Жана-Антуана своим пристальным взглядом черных глаз, словно пытаясь разобраться, что с этим малым не так.

– Вы все еще стоите на моем баке, – наконец сказал он прежним требовательным тоном.

– А что такое бак?

– Это часть судна, где мы находимся, разумеется. Не посуда же![2 - На самом деле, бак – действительно, также обозначает посуду, употребляемую для приёма пищи команды на корабле, но он, очевидно, этого не знал.]

Объяснение озадачило несведущего в морских терминах Жана-Антуана не меньше, чем предшествующее незнание.

– Простите, вы, наверное, капитан? – уточнил юноша.

– Не совсем. Технически нет, кое что получше! Особый гость.

– Как странно, я вас не видел при посадке на паром. Хорошо, вы, должно быть, хотите побыть в одиночестве. Тогда я оставлю вас, приятного плаванья.

Незнакомец ничего не ответил, все так же пристально глядя на юношу блестящими черными глазами, и проводил его внимательным, даже подозрительным взглядом, когда Жан-Антуан направился обратно вдоль по палубе. Потом медленно развернулся в направлении следования парома и задумался, глядя сквозь туманную пелену.

Жана-Антуана настигли крики, доносившиеся с носа парохода, когда он только подходил к фок-мачте.

– Стойте! Сейчас же остановитесь! Вы что уже уходите?

Жан-Антуан обернулся и вгляделся в задымленный туманом нос судна. Не сходя с бака, из темноты показался незнакомец.

– Возвращайтесь, – дружественно позвал он.

Но юноша до того был рад, что ему разрешили вернуться в салон, что при мысли о возвращении на бак он внутренне напрягся. Неспроста это все. Возможно даже, этот незнакомец и не планировал всерьез отпускать Жана-Антуана.

– Ну же! Не вынуждайте меня сходить с моего бака. Мы проделали половину пути. Осталась еще целая вечность. Возвращайтесь, составите мне компанию. Я кое-что расскажу.

С минуту помешкав, Жан-Антуан зашагал обратно. Каждый шаг отдавался в мыслях юноши волной сомнений.