– О Господи, – трагично выдохнул Павел Константинович.
– Женечку выпускать из комнаты нельзя, – ультимативно высказалась Зоя.
– Нельзя, – замотала головой Аннушка.
Уже одно то, что девочка с куклой может появиться на ее пороге среди ночи, приводило горничную в ужас.
– Согласна, – кивнула Илона.
– Я попрошу нашего водителя подежурить у ее комнаты, – успокоил женщин Павел Константинович. – Только не посвящайте Федора в подробности.
– Пусть дверь придавит креслом покрепче, – очень серьезно подсказала Зоя. – И сидит в нем.
– Разумеется, – согласился муж.
Они попрощалась с прислугой, вошли в спальню, Зоя щелкнула замком. Подергала рукоять двери. Выпила бокал вина, подошла к окну, закурила. Не снимая халат, Оскомин вытянулся на кровати. Он изводил себя вопросами, где поступил правильно, а где нет, и догадками, представлявшими из себя лабиринт с тысячами коридоров.
Наконец Павел Константинович рывком сел.
– Что до этого голоса, Зоенька, ну, чужого, то чревовещание пока никто не отменял, – запинаясь, пробормотал он. – Девочка так играет, может быть? Говорит за себя и за выдуманных персонажей.
– Чревовещание? – усмехнулась Зоя. – Персонажи? Она училась в театральном училище? Стажировалась в цирке? Ей двенадцать лет. Ты слышал голос. Ей такого диапазона не хватит. Это был голос молодой женщины лет двадцати пяти – тридцати. Моей ровесницы, – уточнила она. – А у Жени голос пока даже не стал ломаться. Еще месяц назад это была обычная капризная девочка в коляске. А теперь Аннушка слышит про пожар, который пророчит какая-то адская сволочь. Есть еще вариант, но я не хотела его озвучивать при нашей прислуге.
– И какой?
Зоя пустила струйку белого дыма в сторону открытого окна.
– Что это говорила кукла, Паша.
– Смеешься?
– Нет, я очень серьезна.
– Ты смеешься, Зоя.
– Пора разводить костер и сжигать маленькую ведьму, – глядя в ночь, сказала она и потушила в пепельнице окурок. – Я тебе тогда не просто так об этом сказала. Если ты этого не сделаешь, это сделаю я! Теперь уже наверняка. Я не шучу, Паша!
Женечка появилась на завтраке неожиданно. Как будто ничего и не было – ни перепалки с оскорблениями в столовой, ни ночных угроз в ее комнате. Как всегда с куклой в руках. Чета Оскоминых переглянулась. Зоя прервала трапезу, отложила приборы и глаз не сводила с падчерицы. Павел Константинович тоже перестал есть. Женечка села на свое место, посадила на соседний стул куклу. Взяла чайную ложку и звонко забарабанила по блюдцу.
– Аннушка, я хочу свою кашу, сок, две сосиски и тосты с повидлом!
Горничная, выполнявшая роль официантки, быстро вошла, но по движению руки хозяйки застыла на месте.
– Ты наказана, Женя, встань и выйди из-за стола, – строго сказал отец девочки. – Твой завтрак у тебя в комнате. Так, Аннушка?
– Разумеется, Павел Константинович, – кивнула та. – Я сделала все, как вы мне сказали.
– Встань и иди есть к себе, – повторил отец.
– И не подумаю, – ответила девочка. – Мне нравится завтракать здесь.
– Ты слышала отца, – ледяным тоном произнесла Зоя. – Отправляйся в свою комнату.
– Может, вы меня в тюрьму посадите? – с вызовом спросила девочка.
– Может быть, – кивнула Зоя.
– Или сразу расстреляете? – уточнила Женечка. – Посмотри на них, Лилит, хороши, правда? – обратилась она к лучшей подруге. – Папочка – подкаблучник: все, что ему скажет эта змея, он тут же выполняет. А мачеха… Тебе не кажется, Лилит, что наша так называемая «мама Зоя» слишком много пьет? Я не про апельсиновый сок, конечно. Вино, пивко, вискарик? Что она просто алкоголичка? Не пора ли ей лечиться в клинике? Ты тоже так думаешь? Ха! Здорово, что мы думаем одинаково.
– Ну, хватит! – взорвалась хозяйка. – Ты меня уже достала со своей куклой!
На крики в столовую поспешно вошла Илона. Аннушка тотчас выбежала вон.
– А еще что ты о ней думаешь, Лилит?
– Прекрати этот спектакль, Женя, – резко сказал отец.
Но куда там!
– Например, что она вышла за моего отца из-за денег? – продолжала Женечка. – Конечно, это так. Что на самом деле она – похотливая, жадная сука? Ой, прости, Зоя, но это слова Лилит. – Женечка подняла бровки: – Она попала в самую точку, верно?
Зоя не выдержала и вскочила со стула. Она уже дотянулась до куклы.
– Не смей касаться ее! – завопила Женечка.
– Сейчас!
– Не смей!
– Оболью бензином и сожгу! Сейчас же, во дворе!
Но со своего места подскочила и Женечка. В ее руке сверкнул широкий столовый нож. Он был нацелен на шею мачехи, но та, выпустив куклу, вовремя закрылась рукой. Со всей силой нож ударил по тонкой кисти Зои. Вены взбухли, из глубокого разреза через всю тыльную сторону ладони густо брызнула кровь. Зоя зажала рану здоровой рукой, страшно побледнела и отступила.
– Сучка! – захлебнувшись болью, только и выдохнула она. – Тварь…
– Сама такая!
– Нож! – завопил Оскомин дочери. – Отдай нож! Сейчас же!
Но Женечка отскочила в сторону, приняла воинственную стойку и стала автоматически тыкать ножом и в отца, и в подступающую к ней с другой стороны Илону. Отца и домработницу эти движения мигом остановили. Левой рукой она изо всех сил прижимала к себе Лилит, обороняя ее.
Бледная как полотно, Зоя опустилась на стул.
– В колонию у меня поедешь, для несовершеннолетних, вместе со своей куклой, – сказала она, ее качнуло, и, теряя сознание, Зоя повалилась на пол.
Только тут до Женечки дошло, что она совершила немыслимое, противозаконное, непростительное. Сжимая столовый нож, она прошла в трех шагах от Илоны, отшатнувшейся от нее, у дверей отбросила оружие и вышла из столовой.
Схватив полотенце, Илона метнулась к истекающей кровью Зое. Павел Дмитриевич, несколько секунд находившийся в ступоре, очнулся и бросился к жене.