Илона, всегда спокойная, не сдержалась и вспыхнула:
– Вот это решать не Лилит, а твоим родителям. Так и передай своей новой сестренке, Женечка.
– А зачем мне ей передавать, Илона? Она тут и все слышит.
– Ты заигралась со своей куклой. Едем домой.
– Я хочу еще кататься. Мы с Лилит хотим!
– Тогда я вас обеих, двух принцесс, передам Аннушке, а сама займусь более полезными делами.
Уже через десять минут Илона всё подробно рассказывала хозяину и хозяйке. Павел Константинович недоуменно качал головой, Зоя Владимировна, докуривая черную ароматную сигарету, барабанила длинными перламутровыми ноготками по столику. На нем стояла пепельница с тремя окурками, початая бутылка красного сухого вина, и только один бокал – со следами помады. После аварии, потери ребенка и жестокого приговора врачей хозяйка стала слишком много курить и часто «дегустировать» вина – так однажды за ужином интеллигентно пошутил по этому поводу ее муж. Но Зоя, даже не удостоив Павла Константиновича взглядом, отбрила: «Ты был за рулем – не я». Больше он не делал жене замечаний. Только старался как можно надежнее окружить ее заботой.
– А ведь прошло всего две недели, как ты привез домой эту куклу, – сказала Зоя. – И такое превращение.
Она полезла за новой сигаретой. А вот эту страсть было принять куда сложнее, и он красноречиво вздохнул. Но Зоя была умной, проницательной и все понимала с полуслова.
– Я буду курить столько, сколько мне захочется, – предупредила она. – Щелкнула зажигалкой и глубоко затянулась. – Это же надо: «Извини, Лилит, я показала тебе язык»! Дурдом.
Илона усмехнулась:
– Но так оно и было, Зоя Владимировна.
– Она действительно изменилась на глазах: стала дерзить, препираться, – заметила мачеха. – И смотреть как-то странно. Иногда словно видит меня впервые. Я раз десять пыталась с ней заговорить, поболтать, как раньше, хотя она никогда не любила со мной разговаривать, тем более по душам, и я с этим смирилась. А тут и совсем – стена! Ни на минуту не расстается со своей куклой. Завтрак, обед и ужин с ней. Прогулки только с Лилит. Спит в обнимку со своей сестренкой. Когда Женя уснула, я попыталась взять у нее куклу и переложить в кресло, так она мгновенно открыла глаза и чуть меня не укусила – лязгнула зубами у самых пальцев.
– Ну вы же говорили с психиатром? – поинтересовалась домоправительница.
– Говорила – да что толку? Его вывод: компенсация. Женечка устала от одиночества, Женечка мечтала о сестренке, Женечке нужно было кому-то открыть душу и сердце. Плюс ко всему – потеря матери, и как следствие – тяжелейший стресс, а второй, когда ее отец нашел замену – меня. Но Женечке-то я второй матерью не стала. Более того, в глубине души она, чувствую, возненавидела меня и на отца затаила злобу.
– Думаешь? – озадаченно спросил Павел Константинович.
– Чего теперь таиться, лукавить и лгать самим себе? Уверена в этом. Третий стресс – авария и паралич. Все эти пустые места, лакуны, каким-то хитрым образом заняла вездесущая Лилит. Вернее, то существо, которое создала себе Женя. Подсознательно придумала во свое спасение уже давно, как объяснил психолог, и только сейчас воплотила в жизнь. – Зоя наполнила треть бокала красным вином, выпила разом, накрыла ладонью руку мужа. – Что скажете о таком психоанализе, Павел Константинович?
Но муж ответить не успел. В коридоре послышалось тихое жужжание автоматической коляски, дверь открылась, как от порыва ветра, и на пороге возникла Женечка на своем дорогом драндулете в обнимку с куклой.
– Ябедничаешь, Илона? – с ходу спросила она у горничной. – Смотри, Лилит, она – ябеда. Прибежала к маме и папе: меня обидели, заставили просить прощения. Как же это гадко, Илона! И стыдно.
Домработница как в рот воды набрала. Но Зоя не стала молчать.
– Боже, – пробормотала та. – Зачем ты так с нами?
– Как? – спросила девочка.
– Зло, – ответила мачеха.
– Я-то еще добренькая, – парировала та. – С вами пока Лилит не говорила.
– О, ну да! – воскликнула Зоя, потушила окурок и плеснула себе еще вина. – Может, нам всем перед ней извиниться? Мне, твоему отцу, Илоне еще раз, остальной прислуге, водителю и садовнику?
– Когда будет нужно – все извинитесь.
– У детей, которые плохо себя ведут, отнимают любимые игрушки, – с легкой угрозой предупредила Зоя.
– Хочешь отнять у меня Лилит? – спросила Женечка. – Папа, ты хочешь того же, отнять у меня сестру? Которую сам подарил?
Павел Константинович еще раз тяжело вздохнул и не произнес ни слова.
– Папочка, как всегда, решил промолчать, – поделилась с куклой девочка и переключилась на мачеху: – А ты попробуй, Зоя, попробуй! Только лак для ногтей тебе уже не понадобится.
– Что?
– То, что слышала, – парировала Женечка, – без пальцев останешься.
Она повернула автоматическую коляску и в обнимку с куклой поехала прочь по коридору.
– Паша? – требовательно позвала мужа Зоя. – Это переходит все границы.
Тот закрыл лицо ладонями. Илона поспешно извинилась и быстро покинула гостиную – ей хватило домашних хозяйских разборок.
– Я должен позвонить, – наконец сказал Оскомин. – Поговорю из кабинета, дорогая, хорошо? Потом расскажу.
В кабинете он первым делом открыл шкафчик, плеснул в широкий бокал виски, расположился в роскошном кожаном кресле-троне и минут пять, уставившись в пространство, цедил крепкий ароматный напиток. Потом взял телефон и нашел нужный номер.
– Алло, Савва Андронович Беспалов?
– Он самый.
– Здравствуйте, вас беспокоит Павел Константинович Оскомин, которому вы куклу две недели назад продали – рыжеволосую, зеленоглазую.
– Здравствуйте, Павел Константинович, слушаю вас.
– Вот какое дело…
Он пока и не решил, с чего начать. И виски не помогло. Наводящий вопрос задал мастер:
– Кукла понравилась вашей дочери?
– В этом все и дело – очень понравилась.
– Отлично, я рад.
Оскомин выдержал непроизвольную паузу.
– Она ей даже слишком понравилась.
– Что это значит – слишком?
– Как бы вам сказать… Между ними появилась некая связь…