Смешные рассказы о нас с вами

Тетя, продолжая смеяться, нарисовала круг и разделила чертой пополам.

– Нисколечки не похоже! – разочарованно протянула я.

– Может, это и к лучшему, – многозначительно ответил папа.

Паласатое

Вся жизнь – театр

У женщин есть особое свойство – делать простое сложным. А у красивых женщин это свойство умножается на три. Иногда на шесть. Но красивым сложность можно простить. А что делать со страшными?

Ой-ой, простите, девочки, я заблуждался. В каждой из них есть красота, только она живет на разных этажах.

Мне нравятся женщины, у которых красота и на верхнем этаже, в голове (не знаю, как правильно классифицировать, на галерке или в партере), и на нижнем. Люблю красивые коленки.

Я женился именно так – посмотрел на коленки. Ух ты! Потом перевел взгляд выше, в глаза. Женщины любят, когда им смотрят в глаза. Типа пытаются постичь их загадочную душу.

Глаза не уступали коленкам. Марина стояла в холле кинотеатра «Солярис», притягивая к себе взгляд, как тарелка инопланетян.

– Здравствуйте, у вас такие коле… тьфу, глаза, что в них тонешь.

– Ну здравствуйте, а вы кто?

– Царь, просто царь. И мне нужна царица.

– Может, начать с принцессы?

И так легко. С подколом. Вот он, верхний этаж в действии. Другая бы треснула сумочкой по голове или смотрела оленьим взором.

– Принцессы – драконам. А нам, царям, особо выбирать не приходится. Царица – и точка.

– Жаль. Так хотелось встретить дракона…

Этого дракона я ей вспоминал десять лет жизни. Даже сына Пашку предлагал назвать Иггдрасилем.

– Пап, ну вот зачем ты меня назвал Пашей? Меня в школе Светка дразнит Пашкой-дурашкой.

– Это она просто неровно к тебе дышит, свет мой. Ты отвечай ей, что Светке-конфетке слова не давали.

– Ага, скажешь ей такое… Она потом меня какашкой обзовет.

– Ты тогда подумай, какую бы рифму она придумала к Иггдрасилю?

Сын задумался. Потом неуверенно предположил:

– Ковид?

Никакого чувства рифмы. Весь в маму.

– Траву косиль! И уносиль!

Сын хохочет так, что прибегает Маринка.

– Вы чего тут ржете? Я вас оставила помыть посуду и плитку, а вы веселитесь.

– Мы моем, моем. Вон уже три ложки в лоток положили. А куда нам торопиться, в субботу?

Жена уставилась на меня с подозрением.

Знаете, как смотрит жена с подозрением? Мол, а не спрятаны ли у тебя в лотке с ложками три любовницы и неучтенная банка коньяка?

Я ответил чистосердечным взглядом. Никаких любовниц, дорогая. А для банок есть гараж.

– Ты забыл, мы сегодня идем в театр?!

Бли-и-и-ин. Блин! Забыл.

– Конечно нет, зайка моя.

– Я тебе дам зайку! Галстук нашел?

Не нашел. Я его в прошлом театральном сезоне в солидол нечаянно макнул, когда в гараже в яму лазил. Там он и остался. Я им крышку банки с солидолом подоткнул.

– Нашел. Но ты в курсе, что он уже немодный?

– Сам ты немодный.

– Мань, ну зачем мне галстук, а? Я буду в джинсах и белом джемпере. Ты мне его для чего тогда покупала? Чтобы я в нем колеса менял на зиму?

– Ну ладно, – сдаваясь. – Но не в джинсах, а в серых брюках!

Туше.

Марина уехала делать маникюр, прическу и массаж ягодичных мышц. В театре очень нужны ягодичные мышцы.

– Пап, вы там в театре долго не заседайте, – предупредил чуткий ребенок. – Я-то сегодня с дедом буду до ночи в «Доту» резаться, за вами проследить некому.

Господи, не ребенок, а килограмм персиков. Бабушка уехала на две недели в санаторий, дед Митя отрывается по полной. Он от внука недалеко ушел, два сапога пара. У них даже ямочки на щеках одинаковые.

Дед приехал за Пашкой в три часа дня, а жена так и не вернулась с процедур ягодичной красоты.

Позвонил в четыре.

– Марин, ты помнишь, что у нас театр в шесть часов?

– Да я уже бегу. Бегу. У парикмахера на мне фен сломался.

Кстати, это какая-то загадочная особенность Маринкиного биополя. Я ей не даю никакие электроприборы. В ее руках взрывается и горит все – моя бритва, сотовые телефоны, микроволновки и пылесосы. Странно, что я до сих пор целый. Как утверждает жена, если во мне и был терминатор, то он давно перегорел.