Итальянец

Тезео Ломбардо их как будто не слушает. Он стоит не шевелясь, с серьезным лицом, и смотрит на женщину. Не отрываясь и не скрываясь: и даже несмотря на загар, видно, что он побледнел.

– Да не пялься ты так на нее, – одергивает его младший лейтенант, – заметит же.

– Это она, – наконец произносит Ломбардо.

Арена стоит с открытым ртом.

– Кто «она»?

– Женщина из Пуэнте-Майорга. Та, что была на берегу.

– Не валяй дурака. Та самая, которая…

– Да.

Все трое растерянно переглядываются. Неожиданно Ломбардо отходит прочь.

– Тезео, не вздумай… – предупреждает его встревоженный Арена.

Однако Ломбардо не обращает на него внимания. Он идет к женщине и останавливается рядом с ней. Она поднимает голову, и оба стоят неподвижно, глядя друг другу в глаза.

– Не нравится мне все это, Дженна, – говорит Арена.

Скуарчалупо кивает, обеспокоенный не меньше, чем его товарищ.

В восьмидесятых годах прошлого века улица Пиньясекка была – и остается сегодня, когда я пишу эту историю, – одной из самых оживленных и многолюдных улиц Неаполя. Именно там билось сердце города – среди уличных прилавков, где разносились запахи мяса, зелени, рыбы и горячей пиццы. Свернув на эту улицу, ты оказывался в толпе людей, которые что-то покупали, спорили, смеялись: хозяйки с корзинками для покупок, разные типы с физиономиями висельников, которые стояли на пороге баров, курили и потягивали пиво, – не хотелось бы повстречать их в темном переулке, – женщины, чья красота была вызывающей и сомнительной. Весь этот муравейник заполняли неумолчный гул вперемежку с автомобильными и мотоциклетными гудками и сияние средиземноморского солнца, проникавшего между дряхлыми дворцами, где в гостиных, превращенных в скромные жилища, аристократические семьи сосуществовали с простым людом, словно весь город стал бесконечной кинолентой. Многосерийным фильмом Витторио Де Сики.

Se potessi avere
mille lire al mese,
senza esagerare,
sarei certo di trovar
tutta la felicit?…[10 - Здесь:Заимей я больше денег,Был бы счастлив я вполне…(ит.).]

Эту старую песенку напевал Дженнаро Скуарчалупо, наблюдая, как я настраиваю магнитофон. Закусочная «Водолаз» находилась на углу улиц Пиньясекка и Паскуале-Скура. В первый же день – адрес мне дала хозяйка книжной лавки в Венеции – мое внимание привлекла вывеска над дверью, рядом с названием: череп с цветком в зубах. «Водолаз» – столовая, где подают пасту, рыбу и дежурное блюдо; сюда приходят служащие соседних магазинов и больницы. Восемь столиков внутри и шесть снаружи, на солнышке зимой и под навесом летом. Обслуживанием занимается семья владельца, сам он уже на пенсии: волосы у него вьющиеся и белые, но до сих пор густые, лицо покрывают глубокие морщины и возрастные отметины, плечи хранят память о былой крепости и силе. Три дня я беседовал с ним, сидя рядом с небольшим уличным алтарем, украшенным пластиковыми цветами и посвященным одному из бесчисленных неаполитанских святых; я сидел за тем самым столом, куда давным-давно старший матрос Королевских военно-морских сил усаживался пообедать, поболтать с соседями и пожаловаться на сына и невестку, которые, по его мнению, неправильно ведут дело.

– Тезео Ломбардо был мой бессменный двойник, – подтвердил он.

– Двойник?

По лицу старика было видно, что им завладели воспоминания.

– Так мы тогда друг друга называли… Мы работали в паре и привыкли быть вместе. Мы сидели верхом на майале, которую техники называли «силуро а лента корса»: тихоходная торпеда.

– Ломбардо был вашим командиром на каждом задании?

Он посмотрел на меня так, словно прикидывал масштабы моего невежества. Глаза у старого водолаза были темные, а жесткий взгляд порой становился испытующим и подозрительным.

– Он был младший офицер, а я – его оператор… Но дружба между нами была такая, что никто никогда не обращал внимания на нашивки. Даже на офицерские. Мы всё делали вместе, переносили одни и те же трудности. Вместе преодолевали опасности. Не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из нас ставил себя выше остальных.

Главная мысль – это систематические удары по Гибралтару, причем так, чтобы враг и предположить не мог, кто начнет атаку: подводные лодки или водолазы, вышедшие из моря… Пусть себе думают, насколько мозгов хватает. Они и правда с ума сходили. База в Альхесирасе была намертво засекречена и оставалась таковой до самого конца войны. Англичане много позже поняли, что там происходило. Откуда появлялись итальянские водолазы, как они пересекали бухту и взрывали английские корабли.

– Должно быть, вам за это много платили, – предположил я.

Он немного помолчал. Задумчиво глядя на залитый солнцем прямоугольник улицы.

– Платили прилично, это да, – сказал он.

– А погибали много?

Он кивнул и опять умолк.

– Хватало, – ответил он наконец.

Он смотрел на улицу, словно те, о ком он вспоминал, вот-вот выйдут из-за поворота и сядут за столик.

– Они уходили в ночь и не возвращались, – добавил он, помолчав. – А некоторых ловили – как меня, например.

Я подался вперед с неподдельным интересом:

– Это и с вами было? Вас взяли в плен?

– Ясное дело.

– И многие попадались?

Его невестка принесла нам два кофе, и старик помешал его ложечкой.

– У нас по ходу дела было не так уж много возможностей, понимаете меня? – Он отпил глоток. – Или тебя убьют, или схватят. Но они не могли вытащить из нас ни слова, кроме имени, звания и номера удостоверения.

Он засмеялся, вспоминая об этом. Потом отпил еще кофе и снова усмехнулся.

– Нас не так легко победить, – с удовлетворением отметил он.

– Оно того стоило?

– Что значит «стоило»? – В суровом взгляде промелькнуло лукавство. – Надо было видеть рожи этих высокомерных англичан, когда они смотрели на тонущие в порту корабли!.. У них под самым носом. Мы проделывали это на Гибралтаре и в Александрии, в бухте Суда и у берегов Алжира. Мы им здорово наподдали.

Он снова задумался, потом хитро прищурился, рассчитывая на мое соучастие:

– Это очень по-итальянски, вам не кажется?.. Сделать нечто такое, чего другие никогда бы не сделали, потому что даже не способны представить.

Я изобразил согласие, а сам невольно подумал об итальянской литературе, статьях, фильмах: Альберто Сорди, Уго Тоньяцци, Дино Ризи, Луиджи Дзампа и многих других. Старая, мудрая Италия, несчастливая и полная скепсиса; драмы, стоически принимаемые как неизбежность и при этом всегда с юмором.

– Значит, это ложь, – сказал я, – когда говорят, что итальянцы сражались без особого воодушевления.

Он посмотрел на меня как на придурка.

– У каждого своя борьба и своя вера. – Он снова пристально взглянул на меня. – Вам известен фашистский девиз: «Верить, подчиняться, сражаться»?