Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

– Не начинай про Байлен, – оборвал его де Бурмон, явно задетый за живое. – Наши проиграли из-за жары и потому, что плохо знали окрестности. Ошиблись в расчетах. А кроме того, в распоряжении Дюпона не было Четвертого гусарского. Черт побери, приятель, похоже, у тебя с утра философский настрой. С чего бы?

Фредерик ответил другу искренней, беззащитной улыбкой:

– Все в порядке. Просто эта война какая-то странная – совсем не такая, как в учебниках. Помнишь, о чем мы говорили ночью? Мечтали о конных атаках, о схватке лицом к лицу, чтобы враг был хорошо известен и построен в шеренги.

– То есть о войне по правилам? – заключил де Бурмон.

– Вот именно. О войне по правилам, когда священники не уходят в горы, прихватив топоры, а старухи не поливают наших солдат кипящим маслом. Когда из колодцев достают воду, а не трупы убитых товарищей.

– Ты хочешь слишком многого, Фредерик.

– Почему?

– Потому что на войне много ненависти. А ненависть не делает человека лучше.

– Об этом я и говорю. Когда война идет по правилам, ты ненавидишь только врагов на поле боя. А здесь все куда сложнее. Нас ненавидят за то, что мы захватчики, и за то, что мы еретики; священники с амвона призывают к неповиновению, крестьяне уходят в горы и жгут урожай, чтобы нам ничего не досталось.

Де Бурмон ободряюще сжал его плечо.

– Не обижайся, Фредерик, но твоя наивность меня порой обескураживает. Война есть война; тут мы ничего не можем поделать.

– Что ж, я, должно быть, и вправду чересчур наивен. Не знаю, может быть, здесь, в Испании, я изменюсь. Но войну я всегда представлял иначе… Меня поражает испанское варварство, эта пещерная гордыня, то, как они спешат выплюнуть свою ненависть нам в лицо, прежде чем отправиться на виселицу и в ад. Помнишь священника из Сесины? Помнишь, какой он был грязный, низкорослый, такой жалкий в своей рваной, запятнанной сутане?.. Но он совсем не боялся, а только ненавидел. Такого человека недостаточно просто убить. Заодно стоило бы уничтожить его душу.

Из-за холма донесся отдаленный пушечный залп. Лошади отозвались беспокойным ржанием. Друзья переглянулись.

– Вот оно! Началось! – воскликнул де Бурмон.

Сердце Фредерика сладко заныло. Канонада звучала как дивная музыка, несмотря на дождь и низкое серое небо. Поспешно отбросив горящую сигару, юноша крепко сжал плечо де Бурмона:

– Я думал, этот миг никогда не наступит.

Мишель закивал, подкручивая ус. Его глаза сверкали, как у бойцового петуха перед схваткой.

– Мне тоже так казалось, – подтвердил он, крепко сжав плечо своего друга.

Поглядывая в сторону, откуда доносилась канонада, гусары рассуждали о том, что происходит на поле боя, и строили догадки, одна нелепее другой. Костлявый рыжеусый капрал с неколебимой уверенностью твердил, что генерал Дарнан собирается дойти до Лимаса, хотя в действительности тот планировал лишь перекрыть в двух местах дорогу на Кордову. Тактические выкладки рыжего не находили отклика у товарищей, и гусары, ссылаясь на анонимные, но полностью достоверные источники, доказывали, что продвижение в сторону Лимаса – лишь начало сложного маневра, призванного отрезать отступающим испанцам путь на Монтилью. Дискуссия становилась все более жаркой, а тут еще один гусар подлил масла в огонь, решительно заявив, что целью генерала является отнюдь не Лимас, а, совершенно определенно, Хаэн.

Из-за холма галопом пронесся вестовой Берре. Второй эскадрон, издалека казавшийся сплошной темной массой, уже начал двигаться вниз по склону, постепенно теряясь из виду.

Трубач сыграл сигнал «по коням». Друзья поспешно сбросили плащи и убрали их в седельные сумки. Де Бурмон подмигнул Фредерику, сунул ногу в стремя и вскочил на своего Ростана. Прежде чем последовать его примеру, молодой человек поправил подбородный ремень кольбака. Дождь успел промочить его доломан, и влажная рубашка неприятно липла к спине. Хорошо хоть стало не так жарко.

Снова пропел горн, и эскадрон тронулся рысью. Конские ноги взрывали мокрую землю, и в ехавших следом всадников летели грязные комья. И все же грязь была лучше пыли, которая вздымается из-под копыт жарким солнечным днем, забивается в горло и мешает смотреть. Юноша бросил взгляд на висевшие по сторонам седла кобуры, в каждой из которых, старательно обернутый платком, чтобы защитить от влаги, ждал своего часа великолепный пистолет модели 1813 года. Все было в полном порядке. Мысль о предстоящей схватке пьянила Фредерика, но ни страха, ни тревоги он не чувствовал. Он наслаждался скачкой, с нетерпением ожидая начала славной битвы.

Спустившись с холма, гусары въехали в мелколесье, где среди стволов мелькали синие с белыми портупеями мундиры пехотинцев. Пушечный гром остался далеко позади, где-то у самого горизонта. Оглядываясь на ряды гусар, Фредерик трепетал от восторга. До чего же здорово скакать в величественном строю, быть частью отлаженной военной машины, упорно стремящейся вперед, неся в ножнах сотню нетерпеливых сабель.

Продвигаясь среди холмов, гусары достигли крошечного селения, потонувшего в клубах дыма. Майор Берре приказал эскадрону остановиться и, подозвав Домбровского, погрузился в изучение карты. Фредерик рассеянно наблюдал за ними, прислушиваясь к дальней канонаде, разбавленной треском ружейных выстрелов. Внезапно ротмистр повернулся к нему и знаком велел приблизиться.

Берре не спускал глаз с горящего селения. С Фредериком заговорил ротмистр.

– Глюнтц, возьмите семь человек и отправляйтесь в деревню. Осмотритесь.

Фредерик почувствовал, что заливается краской. Впервые в жизни он получил собственное боевое задание.

– Слушаюсь, – он коротко поклонился, а вслед за ним склонил голову и Нуаро.

Домбровский не улыбнулся.

– Не усложняйте себе жизнь, Глюнтц, – посоветовал он, хмуря лоб. – Взгляните на деревню и живо назад. Для славных подвигов еще слишком рано. Вы меня поняли?

– Так точно, господин ротмистр!

– От вас не требуется чудес героизма. Отправляйтесь туда, осмотритесь и возвращайтесь к нам. В деревне должна быть наша пехота.

– Я вас понял, господин ротмистр.

– Поторопитесь. И берегитесь партизан.

Юноша перевел взгляд на майора, но Берре стоял к ним спиной, напряженно разглядывая деревню. Фредерик поклонился, демонстрируя безупречную выправку, и повернулся к стоявшим поблизости гусарам из своего отделения. Поколебавшись, Фредерик выбрал тех, кто показался ему надежнее.

– Вы семеро. За мной.

Маленький отряд двинулся галопом. С неба сыпал редкий дождь, но землю еще не развезло окончательно. Фредерик пришпоривал коня и натягивал повод. Вода стекала по его лицу и затылку, с медвежьей оторочки кольбака падали тяжелые капли. Эскадрон остался далеко позади, но юноша был уверен, что Мишель де Бурмон смотрит ему вслед.

Окутавший деревню дым застыл в сером утреннем воздухе и превратился в полупрозрачную завесу между небом и землей. Влажную почву испещряли следы конских копыт и телег. Пахло горелым деревом.

К селению пришлось ехать по узкой дороге, по сторонам которой росли оливы. Что ждет их в конце пути, разведчики не знали. Лежащая впереди незнакомая тропа, которая, возможно, вела в логово врага, тревожила Фредерика. Не переставая пришпоривать Нуаро и натягивать узду одной рукой, другой он расстегнул кобуру на правом боку коня и развернул пистолет, чтобы его легко было выхватить в любую минуту.

На обочине дороги валялась перевернутая телега, а под ней мертвый человек. Проезжая мимо, Фредерик скользнул по нему взглядом. Труп лежал лицом вниз, раскинув руки, его одежда была изодрана. Ноги мертвеца были неестественно вывернуты; кто-то забрал его сапоги. Судя по обрывкам мундира, это был испанец. Чуть поодаль лежали еще два трупа, а рядом – убитая лошадь. Фредерик думал только о своем задании и не сразу понял, что впервые в жизни видит павших в бою солдат.

Половина деревни пылала, несмотря на дождь. От обугленных балок рассыпа?лись мириады искр. Фредерик пустил коня шагом и вынул из ножен саблю. Гусары, державшие наготове карабины, внимательно оглядывались по сторонам. Главная улица оказалась совершенно безлюдной. Лишь издалека доносились глухие выстрелы.

– Вы бы поосторожнее, господин подпоручик, – окликнул Фредерика гусар с косматыми черными баками. – Лучше подъехать ближе к домам, тогда в нас будет труднее попасть.

Фредерик счел совет вполне разумным, однако ничего не ответил и направил Нуаро к середине улицы. Гусар ехал за ним, ворча сквозь зубы. Остальные пятеро старались держаться у стен, ослабив поводья и держа наготове карабины.

Мокрый до последней шерстинки пес перебежал дорогу под самыми копытами Нуаро и скрылся за углом. На другой стороне улицы, привалившись к стене, сидел еще один мертвец, с закрытыми глазами и разинутым ртом. На этот раз убитый был во французском мундире. Синяя портупея у него на груди была заляпана грязью, рядом валялся расстегнутый ранец, его содержимое рассыпалось по вязкой земле. Фредерик и сам не знал почему, но это зрелище потрясло его сильнее, чем жуткая маска, в которую превратилось лицо мертвого. Каким же низким подлецом надо быть, чтобы снимать с мертвых сапоги и потрошить их ранцы.

Дождь кончился, и в лужах отражалось свинцовое небо. Новый выстрел прозвучал так близко, что Фредерик вздрогнул и с трудом удержался в седле. Косматый гусар выругался в голос. Разве это дело – торчать посреди улицы, облегчая жизнь испанцам!

На этот раз Фредерик согласился. Судя по всему, настоящая война имела мало общего со старыми гравюрами и уж точно совсем не походила на яркие иллюстрации в книжках о рыцарях. Картина битвы была написана в серых тонах и состояла из отнюдь не героических деталей. Фредерик не знал, побеждает его армия или проигрывает. Положа руку на сердце, он даже не мог сказать, что происходит на его глазах: великое сражение или бессмысленная стычка. Раздосадованному юноше показалось, что судьба хочет сыграть с ним злую шутку, отобрав вожделенную славу и подарив ее кому-то куда менее достойному.

На краю селения гусары обнаружили маленький отряд пехотинцев, которые обстреливали опушку леса из-за стены амбара. Лица фузилеров были покрыты пылью; каждый держал в зубах патрон и время от времени подносил руку ко рту, чтобы молниеносно перезарядить дымящийся мушкет. Их было человек двадцать, и большинство с трудом держались на ногах. Они непрерывно стреляли, перезаряжали и снова стреляли с тупым ожесточением. Только один фузилер не стрелял: он сидел на земле, уронив на руки перевязанную окровавленной тряпкой голову. Время от времени раненый глухо стонал, но никто не обращал на него внимания. Мушкет фузилера прислонили к ограде в двух шагах от него. Пули то и дело свистели над головами солдат и громким треском вонзались в глинобитную стену.

Седоусый сержант с красными от усталости глазами заметил гусар и торопливо направился к ним, нагибаясь, когда очередная пуля пролетала слишком близко. Ноги у сержанта были короткие и крепкие, на старые белые штаны налипла дорожная грязь.

Разглядев у Фредерика галуны подпоручика, сержант выпрямился. Он ловко отсалютовал офицеру и поприветствовал гусар.

– Мы вас не ждали, – сообщил сержант, не скрывая облегчения. – Иметь под рукой кавалерию никогда не помешает. Только вы бы спешились, господин подпоручик, так будет гораздо безопаснее. Нас обстреливают из леса.