Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

Фредерик пропустил совет мимо ушей. Он вложил саблю в ножны и потрепал гриву Нуаро, с деланым равнодушием оглядывая место схватки.

– И какова обстановка?

Сержант в недоумении потер мочку уха, покосился на перелесок, потом перевел взгляд на молодого офицера и его подчиненных. Кажется, пехотинца немало забавлял вид роскошных гусарских мундиров, промокших до последней нитки, прямо как его собственный.

– Мы из Семьдесят восьмого линейного, – сообщил сержант, хотя номер полка был выгравирован на его кивере. – Заняли деревню, едва рассвело, и выперли испанцев. Часть засела в лесу и теперь стреляет.

– Какие силы занимают деревню?

– Одна рота, вторая. Мы рассредоточены.

– Кто вами командует?

– Капитан Одюс. Кажется, он был у колокольни. Он командует ротой. Остальной батальон в пол-лье к северу, продвигается к месту под названием Фуэнте-Альсина. Это все, что я могу вам сказать. Если хотите знать больше, вам лучше разыскать капитана.

– В этом нет необходимости.

Со стороны леса один за другим прогремели три выстрела, и последняя пуля пролетела совсем близко. Какой-то пехотинец вскрикнул и уронил ружье. Шатаясь из стороны в сторону, он с изумлением смотрел на багровое пятно, расползавшееся по мундиру.

Сержант в один миг забыл о существовании гусар.

– В укрытие, дурачье! – заорал он. – Это мы должны их перебить, а не они нас!.. Какого дьявола дожидается этот Дюран?

Один из гусар приподнялся в стременах и выстрелил. И тут же полез за второй пулей, насвистывая сквозь зубы. Тут на окраине деревни появилась шеренга фузилеров и двинулась к перелеску, поминутно останавливаясь, чтобы зарядить мушкеты. Сержант выхватил саблю и бегом бросился к своему отряду:

– Вперед, ребята! Это Дюран! Поднимайтесь! Им конец!

Солдаты вскакивали на ноги, хватали штыки. Сержант перепрыгнул через ограду, и его подчиненные с криками последовали за ним. На месте остались лишь фузилер с перевязанной головой и раненый, который стоял на коленях, опираясь на изгородь, и тупо смотрел, как кровь льется по ногам и капает на землю, будто отказывался верить, что тяжелые бордовые капли действительно вытекают из его собственного живота.

Фредерик проводил глазами синие мундиры бегущих к лесу пехотинцев. Синий строй тяжело, но неуклонно двигался вперед, оставляя за собой трупы в синих мундирах.

Гусары не двигались с места еще некоторое время. Но едва пехотинцы достигли перелеска, они построились и пустили коней галопом, торопясь вернуться назад.

Вот как это на самом деле. Грязь и кровь, удивление, застывшее в мертвых глазах, ограбленные трупы и враги, убивающие из-за угла. Война бесславная и грязная. Солдаты с забинтованными головами нисколько не походили на героев, а вид выпавших из страшной раны внутренностей не вызывал ничего, кроме отвращения и ужаса.

Отряд перешел на рысь. Гусары ехали молча, обсуждать увиденное в селении никто не торопился. В голове Фредерика рождались все новые и новые вопросы без ответа; он хотел поскорее остаться наедине с собой, чтобы как следует все обдумать.

По дороге им попались еще три трупа, и на этот раз Фредерик решился заглянуть мертвецу в глаза. Раньше он и представить себе не мог, как мало остается в покойнике от живого человека. Думая о смерти, юноша привык представлять себя с закрытыми глазами и безмятежной улыбкой в уголках губ. Верный друг сложит его руки на груди, товарищи, боевые товарищи, обронив скупые слезы, на плечах отнесут павшего к последнему пристанищу, а луч солнца, появившись на миг из-за туч, озарит благородное лицо храброго воина, покрытое пылью и кровью.

Лишь теперь Фредерик увидел, какой бывает смерть в бою на самом деле. Глядя на валявшихся в грязи мертвецов, Фредерик чувствовал такое одиночество, такую мучительную тоску, что в горле сами собой зародились рыдания. Юноша скорбел о погибших солдатах всем сердцем и знал, что подобная участь, быть может, уготована ему самому.

Возвращение в эскадрон развеяло мрачные мысли Фредерика. Ему предстояло вернуться к товарищам, вновь стать частью мощного войска под командованием искусных полководцев, повидавших немало трупов на обочинах разных дорог. Это было как путешествие из царства мертвых в мир живых и сильных людей, где тоскливое одиночество сменяется нерассуждающей и спасительной общей верой в победу.

Вернувшись в полк, Фредерик доложил Берре и Домбровскому о положении в деревне, перечислил номера занявших ее частей и лаконично описал схватку на краю перелеска. О мертвецах на дороге и раненых в селении он говорить не стал. При виде стройных рядов гусар мрачные картины показались юноше сном, который вот-вот забудется.

Заняв свое место в строю, Фредерик сердечно приветствовал де Бурмона, который ответил ему коротким взмахом руки и дружеской улыбкой. Лохматый гусар уже излагал товарищам подробности вылазки в деревню.

– Вы бы видели нашего подпоручика… – увлеченно рассказывал он, не догадываясь, что герой его повествования все слышит. – Выехал на середину улицы, такой весь прямой, будто оглоблю проглотил, а когда я намекнул, что это опасно, так глянул, словно хотел на месте меня испепелить. Нет, все-таки у нашего эльзасца то, что нужно, на месте… Не так уж он плох для новичка!

Вспыхнув от смущения и гордости, Фредерик поспешно отвернулся и принялся разглядывать поросшие оливами и миндалем просторы. Солнце вступило с тучами в отчаянную борьбу, и небо на горизонте слегка просветлело.

Пропел горн, и эскадрон тронулся рысью по непаханому полю, оставляя деревню сзади, по левую руку. Примерно через пол-лье стали попадаться другие части. Отряд егерей маршировал прямо по жнивью. Артиллерийские орудия с грохотом пересекали кукурузное поле. Усталые драгуны ехали шагом, ослабив поводья и приторочив ружья к седлам. Из-за холмов беспрерывно слышались ружейные выстрелы, и время от времени доносился гром пушек.

Гусары остановились напоить коней у заболоченной речушки, на поросшем колючими кустами низком берегу. Майор Берре и ротмистр Домбровский вместе с поручиком Маньи и старшим трубачом поднялись на холм, где решили устроить командный пункт. Туда же направились старшие офицеры другого эскадрона, вставшего неподалеку. Полковник Летак, если только он не присоединился к штабу Дарнана, скорее всего, находился там же.

Фредерик спешился и пустил Нуаро погулять по берегу речушки. Дождя не было, скачка немного высушила мундиры гусар, и теперь они разминали ноги, обмениваясь слухами о ходе битвы, которая разворачивалась за холмами. Фредерик вынул из кармана часы: было самое начало одиннадцатого.

Подошли де Бурмон и поручик Филиппо, на ходу горячо обсуждая какую-то новость. Черные как смоль усы и смуглая, почти оливковая кожа делали Филиппо похожим на цыгана. Поручик был среднего роста, пониже Фредерика и значительно ниже, чем де Бурмон. Он был чванлив, франтоват, слыл беззаветным храбрецом и бранился только по-итальянски, на языке своего детства, прошедшего на южных склонах Альп. Филиппо сражался при Эйлау и в парке Монтелеон в Мадриде, пять раз дрался в сабельных дуэлях и заколол всех своих противников. Причиной поединков неизменно становились женщины – большая слабость поручика, которая, как поговаривали злые языки, рано или поздно должна была стать его погибелью. Филиппо вечно был на мели, одалживался решительно у всех на свете и, чтобы раздать долги, делал новые.

Поручик с важным видом протянул Фредерику руку:

– Мои поздравления, Глюнтц. Я слышал, вы прекрасно справились с первым заданием.

Де Бурмон, гордый за своего друга, с улыбкой закивал. Фредерик пожал плечами; в полку не принято было хвалиться своим геройством, и придавать значение рутинной вылазке было бы вопиющим моветоном.

– Было бы с чем справляться, – сказал юноша с подобающей скромностью. – Наши выкурили из деревни испанцев, обычное дело.

Филиппо обеими руками опирался на саблю. Ему чертовски нравилось изображать ветерана.

– У вас еще будет возможность пощекотать нервы, – сказал поручик с таинственным видом человека, который знает больше, чем говорит. – Все к этому идет.

Заинтригованные подпоручики уставились на Филиппо. Тот приосанился, довольный произведенным эффектом.

– Так и есть, друзья мои, – продолжал он. – Во время одного из редких приступов болтливости Домбровский намекнул, что Дарнан не отказался отрезать испанцам дорогу в горы. Все дело портит Ферре.

– А что такое с Ферре? – спросил де Бурмон. – Насколько я знаю, он должен укреплять наши фланги.

Филиппо пренебрежительно махнул рукой, явно подвергая сомнению военный гений полковника Ферре.

– В том-то и дело, – заключил он торжествующе. – Ферре уже давно должен быть здесь, но он до сих пор не явился. Так что разрушать оборону противника по ту сторону холма, судя по всему, придется нам.

– Это Домбровский сказал? – перебил Фредерик, пораженный осведомленностью Филиппо. В мыслях он уже скакал навстречу врагу.

– Ну, насчет нашего участия – это мое личное предположение. Хотя, по-моему, оно напрашивается само. Мы – единственная кавалерийская часть в этой местности, и к тому же единственный полк, который до сих пор не вступил в бой. Остальные давно дерутся, только Восьмой легкий в резерве.

– Мы видели драгун, – сообщил де Бурмон.

– Да, знаю. Я слышал, их используют для разведки. А наши четыре эскадрона здесь.

Фредерик не разделял уверенности Филиппо.

– Я вижу только два, – заметил он, окинув взглядом берег. – Наш и еще один. А коль скоро один плюс один будет два, получается, что не хватает половины полка.

Филиппо недовольно поморщился.

– Меня порядком утомляет ваша немецкая расчетливость, Глюнтц, – сказал он раздраженно. – Вы еще молоды, вам не хватает чутья. Доверьтесь ветерану.

– Вполне разумно, – заявил де Бурмон, и Фредерик поспешил согласиться.