Революция

Среди развалин лежали двое в песочном обмундировании федералов. Один уже не шевелился, а второй, слабо постанывая, полз вперед. Мартин был так ошеломлен всем происходящим, что и не подумал им помочь. Испуганно глядя на них, прошел мимо, обогнул и двинулся дальше. Ощущение опасности, осознание риска были слабее любопытства и возбуждения, от которого кровь стучала в висках, в запястьях, в паху. Грохот и сверкавшие в дыму вспышки выстрелов, запах пороха, горячий свинец, с жужжанием проносившийся мимо, хаос, что, казалось, воцарился в мире, – все это было похоже на мягкое опьянение, когда спиртное еще не одурманивает, а лишь обостряет все чувства. Мартину казалось, что он неуязвим, что способен принять, как волшебное снадобье, жизнь и смерть и перенестись в немыслимые, невероятные выси. Это погружение в войну, думал он с восторгом, сродни путешествию по причудливо выстроенному, замысловато устроенному пространству, где кровь, раны и сам человек – всего лишь второстепенные детали.

Стена развалилась на куски. Сквозь огромную брешь Мартин попал в патио дома, который обороняли федералы. Стрельба уже затихала. Выжившие размахивали белыми платками; мадеристы разоружали сдавшихся в плен. Таких оказалось человек двадцать: запорошенные кирпичной пылью, закопченные порохом, в рваном обмундировании, они, раненые и уцелевшие, спотыкаясь, выходили наружу, ошалело глядя на трупы в лужах крови. Офицер в кепи и высоких сапогах шел, пошатываясь, здоровой рукой поддерживая простреленную.

Почти все солдаты были молодые, щуплые, малорослые. На смуглых индейских лицах страх сменялся покорностью. Мадеристы обшаривали их карманы, вытряхивали оттуда все, что там имелось, прикладами сгоняли в кучу, выстрелами в упор и штыками добивали раненых, еще корчившихся на земле. Воздух был пропитан запахами крови, человеческих внутренностей и серы.

– Ну-ка, сержантов – к стенке, – приказал Гарса.

Мартин не ожидал такого. И ошеломленно смотрел, как рядовых ведут в одну сторону патио, а командиров – в другую. Среди последних оказался тот раненный в руку офицер с капитанскими звездочками, лейтенант и два сержанта. Они жались друг к другу, явно понимая, что сейчас произойдет.

Лейтенант, по виду лет двадцати с небольшим, был очень бледен. Он дважды перекрестился и широко открытыми глазами смотрел в направленные на него дула винтовок. Один из сержантов покрыл мадеристов затейливой матерной бранью. Капитан выпрямился и здоровой рукой пытался застегнуть ворот френча. Но не успел – грянул залп, и четверо повалились друг на друга. Один из палачей неторопливо обошел лежавших, посылая каждому выстрел в голову.

Майор Гарса обернулся к другим пленным.

– Мы из бригады Вильи, – сказал он зычно и грубо. – Кто хочет вместе с нами воевать против тех, кто грабит и унижает народ, тому – сюда, – и показал направо.

Солдаты нерешительно переглянулись, оценивая, какие последствия возымеет их отказ. Потом больше половины вышли вперед. Осталось человек пять.

– Что ж, вольному воля, – сказал майор.

Он вскинул карабин и стал стрелять, а следом – и его люди. Пятеро федералов упали и были добиты, как минуту назад их командиры. Майор медленно вытащил из холщовых гнезд на груди патроны и перезарядил оружие. Заклацал затвор. Гарса поднял голову и встретился глазами с Мартином.

– А-а, инженер… И вы здесь?

Сказано было сухо и серьезно, а слова сопроводил пронизывающий жесткий взгляд. Мартин не ответил, продолжая смотреть на тела расстрелянных. Он до сих пор не мог принять то, что случилось у него на глазах. Казалось, вот сейчас они поднимутся, и все это окажется фарсом. Шуткой, розыгрышем, которым решили подразнить его, Мартина. Однако никто не вставал.

– А нужно было их убивать? – спросил он.

Судя по выражению лица Гарсы, вопрос ему не понравился. Но потом он вдруг призадумался:

– Они делают то же самое.

– А как насчет…

Мартин осекся и покраснел. Он едва было не выговорил слово «сострадание», но спохватился, что сейчас оно прозвучит нелепо. И предпочел промолчать. Мексиканец, покачав головой, пальцем снял капли чужой крови, забрызгавшие бороздку шрама. Задумчиво оглядел палец и вытер его о короткую полу куртки.

– Эту партию нужно выиграть, потому что проиграешь – умрешь, – сказал он наконец. – Пришла пора узнать, из чьей шкуры больше ремней можно нарезать.

Это прозвучало не оправданием, а как взвешенное и выношенное суждение. Мартин, поначалу растерявшись, долго смотрел на майора, а потом медленно кивнул, потому что понял его или хотел понять. Он чувствовал, как шаг за шагом углубляется в какой-то неведомый край, откуда, весьма вероятно, возврата не будет. И удивлялся, что его это не страшит. И даже не беспокоит. Это было похоже на детскую игру, которая вдруг перестала быть игрой.

Гарса продолжал рассматривать его – глаза были серьезны, а губы под усами кривились злой насмешкой. Стволом карабина он показал в ту сторону, где еще слышались отдаленные выстрелы.

– Пойдете с нами или вернетесь в отель?.. У нас еще остались динамит и шнур.

Мартин огляделся: мадеристы, перезаряжавшие винтовки… федералы, только что перешедшие на другую сторону… валяющиеся в патио трупы, над кровью которых уже закружились полчища мух. Душу его неожиданно осенил мир. И это спокойное, странное просветление было столь близко к счастью, что его на миг кольнуло раскаяние.

– С вами, – сказал он.

Бой продолжался: гремела беспорядочная стрельба, жужжали пули. Три столба черного дыма теперь поднимались над Сьюдад-Хуаресом: это горит национальная библиотека, уверяли одни, а другие твердили, что видели, как грабят аптеки и магазины. Не вызывало сомнений, что правительственные войска сдают один рубеж обороны за другим и откатываются к казармам 15-го батальона, Миссии Пречистой Девы Гваделупской и к центру города.

Одиночные стрелки, оставленные сдерживать напор атакующих, били с балконов и из окон. Многочисленные трупы лежали на улицах, заваленных обломками и перегороженных упавшими телеграфными и фонарными столбами, но в тех кварталах, которыми овладели мадеристы, стали уже появляться жители, которые до сих пор прятались в подвалах или в задних комнатах. Одни – из благоразумия или искренне – приветствовали инсургентов, другие смотрели на них молча, боязливо, явно не представляя себе, чем все это может кончиться. Женщины, оказавшиеся решительней мужчин, выносили к порогам кувшины с водой, и бойцы жадно пили. Мартин отметил, что вели они себя на удивление дисциплинированно. Гарса объяснил ему причину этого: приказ генерала Ороско и полковника Вильи уважать личность и собственность населения соблюдался неукоснительно. Если кто без веской причины убьет гражданского, совершит насилие или грабеж или пьяным напьется, тому – смертная казнь на месте. Майор сообщил это Мартину, покуда тот рассматривал двух повешенных на фонарном столбе – на груди у каждого была табличка «За бизчестье над женщиной».

– С тем, кто ведет себя не как должно, у нас разговор короткий, – сухо сообщил майор. – В стеклянном доме живешь – камнями не бросайся.

Подразделение, которым командовал майор Гарса, оказалось в северной части города, возле реки Браво. Городская застройка здесь становилась все менее плотной – лачуги, хижины, крытые пальмовыми листьями, загоны для скота тянулись до самых мостов, связывавших мексиканский берег с территорией США. Бои здесь, судя по всему, шли особенно ожесточенные: стены домов были выщерблены пулями, а в траншее, сваленные как попало, громоздились тела федералов. К трупам инсургентов отнеслись с бо?льшим почтением: их уложили рядком в тени, с головой покрыли одеялами, накидками, куртками, из-под которых виднелись только ноги в сапогах или сандалиях. Неподалеку хлопотал над ранеными врач в штатском, два санитара в белых халатах следовали за ним с коробкой, где лежали пакеты ваты в синей бумажной упаковке, бинты, флаконы с йодом, скальпели, пинцеты. Хлороформа не досталось никому. Раненые стонали и жаловались, сплевывая розоватую от крови слюну, а доктор, прежде чем начать копаться в ране, совал им между зубами кусочек кожи или платок и всем говорил одно и то же:

– Ну-ну, не скули, ты же мужчина.

Майор Гарса отправился за приказаниями в здание железнодорожной таможни, где разместился штаб инсургентов, а его люди с винтовками между колен расселись отдохнуть. В жидкой тени под навесом устроился рядом с ними и Мартин. Ему по-прежнему не верилось, что все это происходит на самом деле. Река – в этом месте довольно мелкая – текла совсем рядом: ее можно было перейти вброд по пояс в воде или верхом. Оттуда, где сидел инженер, на американском берегу виднелись кучки любопытных, наблюдавших за боями в бинокли и в подзорные трубы. Полюбоваться зрелищем съехалось немало туристов. Рассказывали, что туда иногда залетали шальные пули, и среди любителей острых ощущений имелись убитые и раненые.

Несколько женщин, собиравших ветки и корни акации для костров, без стеснения разговаривали с инсургентами. Юбки до пят, волосы смазаны жиром и заплетены в косы, покрыты платками или соломенными шляпами, кое у кого за спиной – ребенок, подвязанный шалью. У некоторых на груди крест-накрест патронташи, как у мужчин. Грязные, изнуренные работой, неотступно следующие за войсками – две из них пекли маисовые лепешки-тортильи, а на железных сковородах, брызгая маслом, жарились мясо и картошка. Мартин учуял запах, и у него свело желудок. Во рту с утра крошки не было.

– Эй, Твоюжмать! – крикнула одна из них.

Мартин подумал сперва, что она кого-то ругает, но вскоре увидел, как поднялся и отошел от своих один мадерист – пузатый, ширококостый и низкорослый северянин в остроконечном сомбреро и с неизбежными усами, нависающими над верхней губой. На рукаве своей куцей куртки он носил две красные ленточки – сержантские нашивки.

– Чем услужу тебе, донья?

– Тем, что подзовешь своих ребят, потому что мы вам сготовили кое-чего вкусненького согреть утробу.

– Понял, можешь не продолжать.

Инсургент захохотал, сглатывая слюну и поглаживая живот. Женщина уперла руки в бока, стянутые ремнем с патронташем и огромным револьвером в кобуре.

– Ну так пошевеливайтесь, а то остынет.

Инсургенты потянулись к костру, где каждый получил по две горячие тортильи и по куску мяса. Сержант уселся неподалеку от Мартина. От него несло едким по?том.

– А вы, сеньор, неужто не проголодались?

Он смотрел на него с приветливым любопытством. Мартин вспомнил, что уже видел его раньше. Когда инженер взрывал бронированную дверь в «Банке Чиуауа», тот в числе других стоял поблизости, а потом, когда закладывали динамит в стену укрепления, помогал приладить бикфордов шнур. И он же первым бросился следом за майором Гарсой, когда грохнул взрыв.

– Есть немного, – признался Мартин.

Сержант упоенно жевал свою порцию, уже вымазавшую ему усы подливкой.

– Так чего же сидите? – Он облизал палец. – Сметут всё.

Мартин поднялся и направился к сольдадерам[10 - Сольдадеры, или аделиты, – крестьянки, принимавшие участие в Мексиканской революции. Как правило, они сопровождали войска, готовили бойцам еду и ухаживали за ранеными, но немало было и тех, что сами принимали самое деятельное участие в боях.]. Та, с револьвером на боку, смотрела, как он приближается. Смуглое лицо с индейскими чертами доказывало, что в жилах ее нет ни единой капли испанской крови. Иссиня-черные, блестящие от жира волосы, заплетенные в косу, казалось, сияли на солнце. Не говоря ни слова и не сводя с него глаз, она протянула ему две лепешки с куском мяса и несколькими ломтиками картошки.

– Спасибо.

Женщина продолжала молчать и разглядывать его с любопытством. У нее были толстые губы, чуть приплюснутый нос, большие черные и очень живые глаза. Лет тридцать с небольшим, определил Мартин. А может, и меньше – в Мексике крестьянки рано старятся.

Он вернулся к сержанту и взялся за еду. Вкруговую ходил кувшин с водой, и Мартин сделал большой глоток, чтобы прочистить забитую пылью глотку. Сержант уже покончил со своей порцией и теперь, положив карабин на колени, разминал кукурузный лист с намерением свернуть самокрутку. Мартин показал ему на зевак, заполнявших американский берег. Женщины под зонтиками, дети, экипажи и даже два автомобиля.

– Вот какое представление мы для них устроили, – сказал он.

Сержант кивнул, как должное принимая это «мы».