Я – это Я. «Я-концепция»: мотивационные, теоретические, компенсаторные, факторные, социальные, профессиональные контексты. Книга 1

Таким образом, «Я-концепция», по сути, бессюжетна, мозаична, тяготеет к циклизации, имеет свободную композицию, основанная на чередовании авторской описательной речи, разъяснений, воспоминаний, размышлений, обобщений, отступлений, ссылок на источники. Подобный научно-автопортретно-исповедальный жанр наибольше подходит к характеристике ученых и философов. По моему мнению, «Я-концепция (философский автопортрет) отвечает глубинным потребностям человеческого духа в самоорганизации своего внутреннего опыта и в самоочищении своего внутреннего «Я». Так или иначе, жанр обнаруживает две важные функциональные ориентации в плане передачи духовного опыта: во-первых, самопознание, а, во-вторых, самовыражение.

К чему создание «Я-концепции?». Исследования показывают, что в качестве основных мотивов написания своего «текст жизни» у философов и мыслителей можно выделить: во-первых, самопознание; во-вторых, саморепрезентация; в-третьих, самовыражение; в-четвертых, желании оставить память о себе. Согласно Дж. Мэйсону (1725—1792), «самопознание есть такое знакомство с самим собою, которое показывает, кто мы и что делаем и чем должны быть и что делать, чтоб сделаться благополучными и полезными в этой жизни…».

Штейнер Р. (1869—1925) пишет: «Мысленно постичь „Я“ – значит заложить фундамент, чтобы основать все, что происходит из „Я“, исключительно на самом же „Я“. Понимающее само себя „Я“ не может зависеть ни от чего иного, кроме себя. И ему не перед кем отвечать, кроме как перед самим собой». Р. Дж. Коллингвуд (1889—1943) считает, что познание самого себя включает несколько аспектов: во-первых, познание сущности человека вообще; во-вторых, познание типа человека, к которому «Я» принадлежит человек; в-третьих, познание того, чем являетесь именно «Я», и что в состоянии сделать, а так как никто не может знать этого, не пытаясь действовать, то единственный ключ к ответу на вопрос, что может сделать человек, лежит в прошлых действиях.

Некоторые современные исследователи отрицают возможность процесса самопознания. У.С.Вильданов (2012) считает, что концепция самопознания может и быть, но самопознания самого познающего нет. Согласно этой концепции, получается, что я всегда являюсь «знающим», который не может быть сведен к объекту, то есть к «познаваемому». Если думаю, что я, как «познающий», могу познать самого себя, то тот, кого я познаю, не будет им самим, так как это буду снова я, кто является «познающим».

М.М.Бахтин (1895—1975) писал: «Выразить самого себя – это значит сделать себя объектом для другого или для себя самого». Получается, когда я, как познающий думаю, что познаю (излагаю) себя самого (в тексте) – это только и показывает, что я всегда остаюсь «познающим» (излагающим). Возникает вопрос: раз я являюсь «познающим», то каким образом могу познать самого себя, как «познающего» в качестве «познаваемого»? Следовательно, я, как «познающий» не могу свести себя к объекту, то есть к «познаваемому». Другое дело, когда этот самый «познающий» является ученым-философом, который имеет потенциал определить свою исследовательскую стратегию «Я-концепции».

Анализ показывает, что именно идеи самопознания выступают высшей целью философских автобиографий. А.Н.Бердяев (1874—1948) трактует самопознание, как потребность понять себя, осмыслить свой тип и свою судьбу. По автору, «Я-концепция» выступает пространством ментального самопознания. В этом аспекте, И.Л.Сиротина (2017) считает, что, если западный мыслитель реконструирует в своей «Я-концепции» свой внешний и внутренний мир с целью познать себя, то «…российский интеллигент берется за написание истории своей жизни чтобы разобраться не столько в себе, сколько в своем времени, своей культуре, судьбе России, наконец».

Таким образом, «Я-концепция», как философский эго-текст отдельного мыслителя, есть акт, индивидуальный проект самопознания, предполагающий познание «Я» в его специфике, условиях и способах реакции, характерных для него, предрасположениях и способностях, ошибках и слабостях, силах и границах собственной личности.

Нужно отметить, что любая «Я-концепция» репрезентирует личность автора, его цели, намерения, искания, размышления, а также демонстрирует осуществление этих целей, намерений, реализацию его способностей. В «Я-концепции» мыслитель запечатлевает не только себя, подспудно он пишет и биографию своей эпохи, времени и пространства. С. Белхов (2020) пишет: «Как философ я склонен видеть за личной биографической ситуацией процессы, совершающиеся в культуре и обществе, отражением коих она и является».

Фактор духовности, заложенный в «Я-концепции», в большей степени связан с идеей образования, ибо в процессе чтения данных произведений мы не только пытаемся понять, постичь определенные истины, но также очерчиваем для себя путь к творчеству, к самостоятельному мышлению и самовоспитанию через призму жизненного опыта мыслителей. Такая проблема активизирует потребность личности самой сформулировать и вынести за пределы собственной субъективности индивидуальную душевную заботу, ее специфический тренд и интонацию посредством «Я-концепции».

Очевидно, объективируя себя в тексте «Я-концепции», я получаю возможность подлинно диалогического отношения к себе самому. Я выступаю со своими собственными словами, мыслями, суждениями, которые хотят быть услышанными и понятыми, прежде всего, в мое время и в моем пространстве. В любом случае с помощью перечисленных моделей построения повествования о себе осуществляется мое самовыражение, как автора «Я-концепции». Это было моим осознанным желанием, а желание оставить хоть какую-нибудь память о себе вполне можно рассматривать как мотив создания «Я-концепции». При всей панорамности побуждений многих авторов «Я-концепции», в том числе в виде философской автобиографии, в них содержится нечто общее, что позволяет говорить о единстве целевого назначения «Я-концепции» – стремлении личности оставить свой «след» для современников и потомков опыт своего участия в историческом бытии, осмыслить себя и свое место в этом мире.

Что касается себя и базовой теоретической части «Я-концепции». Естественно, никаких особых способностей во мне нет, но я жил обыкновенной жизнью, хорошо учился, добросовестно трудился, как мог работал над собой, отличался честностью, ценил в людях искренность. Разумеется, как закомплексированный человек бывал наивным и беспомощным, не стеснялся своей бедности, часто разочаровывался в жизни. Тем не менее, всю жизнь старался быть полезным, востребованным в работе. Знал и то, что люди, пользуясь моей добротой эксплуатировали меня. Однако, зачастую сам, как говорится, «обманываться был рад», соглашаясь с навязанными мнениями лишь бы не обидеть человека. Самое главное, я окончательно и бесповоротно признал и принял как свое – комплекс неполноценности. С одной стороны, я возненавидел его, так как он усложнял мою жизнь и работу, а с другой – был признателен ему за то, что толкала меня вперед к успеху, признанию, почету.

Что касается теории общего фона, то есть ракурса моей «Я-концепции», то это, прежде всего, процессы глобализации. Зажженный бикфордов шнур этой самой глобализации начал догорать, а затем на рубеже ХХ-ХХI вв. раздался оглушительный правовой, научный, информационный, политический, экологический, культурный, экономический, технологической взрыв. С той поры глобализация превратилась в доминирующую тенденцию мирового развития, а с течением времени все заметнее начали проявляться некоторые негативные последствия этого процесса. Так или иначе половину жизни я прожил в условиях планомерного научно-технического прогресса (конец девяностых годов ХХ в.), а другую половину (два десятилетие ХХI в.) в условиях нарастающего диктата законов глобализации с ее научно-технологическим прорывом плюс глобальными экономическими кризисами. Одним из них является закон унификации этничности с детерминированной тенденцией к гомогенизации, постепенной девальвации этнонациональных ценностей и традиций, трансформации и «деконструирования» сопротивляющейся этничности со всеми институтами правовой, социально-политической и нравственной самозащиты.

Доказано, что грубая трансплантация норм в систему терминальных ценностей этнического оказывается чрезвычайно болезненной и деморализующим образом действует на людей, порождая когнитивный диссонанс и массовую фрустрацию, чувство личной и коллективной беспомощности и апатии. Существует древняя китайская поговорка «Проклятье пережить эпоху перемен». Новая агентура глобализации подгоняет весь окружающий мир под свое собственное измерение, стремясь аккумулировать, усиливать и обогащать свои экономические, политико-правовые властные полномочия.

Мое поколение – дети пятидесятых ХХ в. пережили эпоху глобальных перемен: во-первых, в глобальной сфере (наступление эпохи сближения естественно-научной и гуманитарной культуры, приоритезация проблемы Человека и выживания человечества); во-вторых, в социально-психологической сфере (трансформация в стране социалистического строя в капиталистический со всеми кардинальными последствиями, распад великой империи под названием «СССР» со всеми концептуальными последствиями, в том числе получение независимости Кыргызстана со всем сложнейшими последствиями); в-третьих, в научной сфере (смена парадигм классической, неклассической и постнеклассической науки, осмысление квантовой механики и мышления).

Однако, самым важным обстоятельством была все-таки глобализация. Между тем, общеизвестно, что в такой социокультурной дезориентации обязательно изменяются теоретические конструкты «Я-концепции»: во-первых, индивидуальное этническое «Я» «переструктурируется», наталкивается на тенденцию к абстрактности и растворяемости в глобальном «Я»; во-вторых, происходит игнорирование неповторимости и оригинальности этнического «Я». Именно такой негатив я сполна испытал в своей жизнедеятельности, что естественно отразился в моей «Я-концепции».

Все вышеприведенные исторические перемены нашей эпохи, в особенности на рубеже XX – XXI вв., безусловно, должны были бы обязательно отразится на меня, а отсюда то, что мною обязательно должно было бы выработана особая форма и стиль моей «Я-концепции». В настоящем, мною предпринята попытка использовать форму «Я-концепции» в виде социально-психологической и научно-философской автобиографии, которая, как мне кажется, во-первых, больше соответствует для нашей эпохи, а точнее рубежу XX – XXI вв. с его социально-психологическими аспектами, сменой классической научной рациональности, вначале на неклассическую, а затем на постнеклассическую, а, во-вторых, больше соответствует моему опыту мировосприятия. Предлагаемая форма, конечно же, отличается от уже ставшими классическими, образцов философской автобиографии: Н.А.Бердяев «Самопознание»; М. Монтень (1533—1592) «Опыты», воплотившие в себе всю противоречивость и сложность переходного периода от Возрождения к Новому времени (М. Монтень) и от Царской России к Социалистическому государству (Н.А.Бердяев) и раскрывающие неисчерпаемый потенциал философского творчества.

На рубеже XX – XXI вв. на первый план выходит диалог и сближение двух культур – естественно-научной и гуманитарной. Наконец-то проблема Человека, личности, общества, становится главной. Понимание себя исходит из понимания законов мироздания. Множество открытий и достижений открывают человеку огромные возможности для познания и исследования, демонстрируют способности человеческого разума, новое мышление формирует новое общечеловеческое мировоззрение, а вместе с тем утверждает новые ценности и идеалы. Помимо этого начинается формирование нового мироощущение эсхатологического порядка. Заостряется проблема выживания всего человечества, активизируется процесс осмысления и борьбы с общемировыми угрозами и современными вызовами. В той иной мере все мои труды посвящаются вопросам указанных проблем, чем я, безусловно, как ученый горжусь.

Есть примечательные философские автобиографии: «Исповедь» Блаженного Августина; «Новая жизнь» Данте; «Самопознания» Н. Бердяева; «Автобиографические заметки» отца Сергия Булгакова; «Бывшее и несбывшееся» Федора Степуна; «Воспоминания» Ев. Трубецкого; «Узнай себя» Бибихина; «Казус Vita Nova» В. Мартынова; «Дневники» отца А. Шмемана; «Автобиография» Честертона; «Настигнут радостью» Льюиса. Если М. Монтень, потрясенный событиями Варфоломеевской ночи начал писать свои «Опыты», если Н.А.Бердяев, потрясенный постреволюционными реформами и высылкой его из России начал писать «Самопознание», то я засел за книгу «Моя тень» после осмысления глобализационных процессов и исторических переломов в системах науки, образования, медицины.

Осознание всего того, что произошло со мной в рамках судьбоносных перипетий в мире и в нашей стране, я попытался отразить в раздумьях, размышлениях по поводу пережитого. Это и привело меня к созданию «Я-концепции». Продолжая свою мысль о времени и пространстве «Я-концепции», хотелось бы заметить, что в последние годы в мире самым распространенным трендом является «всеобщая цифровизация». Да! Действительно, одним из кардинальных перемен в современной жизни является трансформация времени – из социалистической фармации в «гиперреальный» порядок медийного капитализма, когда, как говорил Ж. Бодрийяр (1929—2007), осуществляется «подмена реального знаком реального» [Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляция, 1981]. Между тем, именно такая подмена вызывает у человека ностальгию и томление по «истине» и аутентичности. В условиях этой гиперреальности, людей оценивают по степени их участия в потоке медийных сообщений. «Тот, кто недостаточно представлен в массмедиа или не подвержен их слиянию, считается маргинальной или практически асоциальной личностью», – писал он.

По словам М. Маклюэна (1911—1980) «Мы живем в дивном новом мире сиюминутности. „Время“ перестало существовать, „пространство“ исчезло. Теперь мы живем в глобальной деревне». В этих условиях «Система электронных коммуникаций распространяет на Западе восточный образ мыслей. Замкнутость, отдельность, индивидуальность – наше западное наследие – заменяется текучестью, целостностью и синтезом», – пишет он. По мере того как в игру вступают новые технологии, люди все меньше верят в ценность самовыражения. Командная работа приходит на смену усилиям одиночек. В то же время, наша личность не всегда выставляемая напоказ, то возникает вопрос: существует ли она? Н.Н.Талеб (2007) создал целую теорию причинности. «Черным лебедем» этот современный философ называет событие, которое происходит вопреки всем ожиданиям и оказывает чрезвычайно сильное влияние не только на историю, но и на личность [Талеб Н. Черный лебедь, 2007].

Вот таким «черным лебедем» оказалась «всеобщая цифровизация» мира. Именно эффект «черных лебедей» усиливается в мире, вызывая усложнение мира, в котором мы живем. Все люди мира занимаются мысленным «туннелированием» будущего, зачастую сбиваясь с курса, ошибаясь в программах, заблуждаясь в прогнозах. Между тем, если мы хотим чего-нибудь достигнуть в этом мире, нам следует учитывать эти факторы. С. Жижек (2010) назвал четырех «Всадников Апокалипсиса»: первый – это экологический кризис; второй – биогенетическая революция; третий – борьба за сырье и ресурсы; четвертый – взрывной рост социального неравноправия» [Жижек С. Жизнь в конце времени, 2010].

Теперь вернемся к проблеме формирования «Я-концепции». Нужно отметить, что теория А. Адлера о комплексе недостаточности человека, имеет важное значение для философии, так как признает человека создателем и хозяином своей души, пронизана верой в его способность к преодолению препятствий, а также касается ряда философских феноменов и категорий – сознание, познание, идеалы, смыслы, ценности. Чувство неполноценности означает чувствовать себя «хуже других» и это чувство служит индивиду мотивацией к преодолению. «В уме каждого человека существует концепция цели или идеала, к которым следует стремиться из настоящего состояния [неполноценности], преодолевая существующие недостатки и трудности с помощью постановки конкретных целей на будущее… Без ощущения цели всякая деятельность индивида лишается смысла», – пишет автор.

Для интерпретации теории комплекса неполноценности используются следующие философской взгляды: во-первых, холистическая (в противовес редукционистской); во-вторых, феноменологическая (акцент делается на субъективной, личной точке зрения каждого индивида); в-третьих, телеологическая (фокусирование на движении, а не на влиянии прошлого); в-четвертых, связанная с теорией поля (фокусирование на самом индивиде и поле его деятельности); в-пятых, социально ориентированная (отношение к человеку как к социальному существу, живущему в мире других таких же существ).

А. Адлер (1870—1937) пишет: «Стремление к превосходству, стоящее за всеми достижениями человечества, лежит в основе всех вкладов в нашу культуру. Вся жизнь человека движется в этом направлении – снизу вверх, от минуса к плюсу, от несовершенства к победе» [Адлер А. Стремление к превосходству, 2017]. Жизненный стиль, или стиль жизни, как его часто называют, является важнейшей организующей концепцией. Он включает ориентирующую цель индивида, представления о себе, представления о других, о мире в целом, а также этические убеждения индивида. «Чтобы заглянуть в будущее человека, необходимо понять его жизненный стиль», – писал автор. Социальный интерес является самой характерной авторской концепцией и означает «умение видеть глазами другого, слышать ушами другого, чувствовать сердцем другого человека». Социальный интерес является критерием психического здоровья, если человек проявляет этот интерес, то он психически здоров, а когда нет такого интереса, то он психопат.

Согласно психологической науки, семейная атмосфера связана с типом домашней обстановки, которую родитель или родители создают для своих детей (отвергающая, авторитарная, непоследовательная, гиперопека, конкуренция), когда семейная констелляция означает не столько состав и условия семьи, сколько место в ней ребенка. «На характер ребенка, безусловно, оказывает влияние не порядковый номер рождения, а ситуация, в которой он родился и способ его интерпретации этой ситуации», – пишет А. Адлер (1870—1937). – «Вряд ли стоит удивляться, если на фоне комплекса неполноценности обнаруживается более или менее скрытый комплекс превосходства».

По автору, комплекс неполноценности и комплекс превосходства являются взаимно дополнительными силами [Адлер А. Практика и теория индивидуальной психологии, 2015]. Вследствие выраженного чувства неполноценности возникают поведенческие, аффективные и связанные с мышлением проявления превосходства (презрение, тщеславие, тирания, ворчание, унижение других, гнев, громогласность, невнимание к окружающим, высокомерие, снобизм).

На основании этих концепций высказывается двенадцать основных допущений адлеровской теории: во-первых, в основе всей человеческой деятельности лежит стремление: от субъективно неблагоприятной ситуации к субъективно благоприятной; от чувства неполноценности к чувству превосходства; во-вторых, стремление обретает свое специфическое направление от индивидуальной уникальной цели или от идеального «Я»; в-третьих, цель видится индивиду «словно в тумане», то есть в значительной мере им не осознается; в-четвертых, цель становится главной причиной, независимой переменной; в-пятых, все психологические процессы формируют самосогласующаяся структуру личности – жизненный стиль; в-шестых, различные влечения или контраст между сознательным и бессознательным, есть лишь аспекты единой системы отношений; в-седьмых, все объективные предпосылки, такие как биологические факторы и личная история, становятся относительными к идее цели – основному организующему началу; в-восьмых, представления индивида о себе и мире, его «апперцептивная схема» и интерпретации как аспекты жизненного стиля оказывают влияние на все психологические процессы; в-девятых, каждый из нас есть часть социального контекста, понимание индивида возможно лишь с учетом социального контекста, в котором он находится; в-десятых, все важные жизненные проблемы, включая удовлетворение определенных влечений, становятся социальными проблемами; в-одиннадцатых, социализация индивида не достигается за счет подавления, ее условием является внутренняя человеческая способность, которую, однако, требуется развить; в-двенадцатых, нарушение адаптации характеризуется преувеличенным чувством неполноценности, неразвитым социальным интересом и чрезмерно выраженной целью достижения личного превосходства в сочетании с нежеланием сотрудничать.

Для понимания сути «Я-концепции» исключительно важно понимание сущностей основных положений А. Адлера (1870—1937), касающийся природы человека: во-первых, в аспекте «свобода / детерминизм». Личность каждого индивидуума является его собственным творением. Концепция творческого «Я» является воплощением положения свободы [Адлер А. Индивидуальная психология, 2017]. Творческая сила человека играет в конечном счете жизненно важную роль в создании определяющей фиктивной цели и ее результата – стиля жизни. Стиль жизни находится под влиянием фиктивной жизненной цели, в создании которой принимают участие растущие творческие силы индивидуума; во-вторых, в ракурсе «рациональность / иррациональность». Творческая сила дает людям возможность формировать цели, принимать решения и выстраивать различные жизненные планы, сопоставимые с целями и ценностями. В основе своей идея творческой силы требует признания рациональности; в-третьих, в контексте «холизм / элементализм». Творческое «Я» – сила, благодаря которой в детстве формируется фиктивная цель. К реализации последней люди стремятся на протяжении всей жизни. Благодаря индивидуально-уникальной цели, этому направляющему принципу, личность достигает своей максимальной целостности; в-четвертых, в аспекте «конституционализм / инвайронментализм». Наследственность и окружение следует признать, как факторы, вносящие свой вклад в формирование склада личности, но влияние творческого «Я» намного превосходит действие этих сил. В индивидуальной психологии имеет значение не то, чем человек наделен от рождения (конституция) или с чем он сталкивается в жизни (окружение), но то, как он распоряжается тем и другим; в-пятых, в ракурсе «изменяемость / неизменность. Основы стиля жизни закладываются в ранних ощущениях собственной неполноценности и в компенсации. Именно благодаря стилю жизни люди до конца своих дней борются за превосходство и постоянно стремятся к достижению фиктивных целей, сформированных в раннем детстве; в-шестых, в аспекте «субъективность / объективность». Объективная позиция ребенка в семье не имеет такого значения для формирования структуры личности, как субъективный смысл, который ребенок вкладывает в ситуацию, создавшуюся в связи с порядковым номером его рождения. Стиль жизни целиком основан на неотступном следовании индивидуума субъективной фиктивной цели; в-седьмых, в ракурсе «проактивность / реактивность». Существует только одна динамической силы, лежащей в основе всей человеческой активности – поиск совершенства в жизни. Укоренившееся в субъективных переживаниях собственной неполноценности в младенчестве и в детстве, это вездесущее сильное желание направлено на достижение фиктивной цели, поставленной самим индивидуумом. Это стремления, созданные собственным «Я» и ориентированные в будущее; в-восьмых, в контексте «гомеостаз / гетеростаз». Людей побуждает к действиям необходимость снимать напряжение и сохранять состояние внутреннего равновесия. В этом бесконечном стремлении люди не снимают напряжения, они генерируют его для продолжения борьбы за достижение своих фиктивных целей. Гетеростаз – это постоянное стремление к превосходству и конечной фиктивной цели. Люди растут как личности в направлении, противоположном своим первоначальным склонностям и потенциям в той степени, в какой их стремление к превосходству, стиль жизни и фиктивные цели коренятся в более раннем чувстве неполноценности; в-девятых, в ракурсе «познаваемость / непознаваемость». В жизни имеет значение не то, что абсолютно верно или может оказаться таковым, а то, что мы считаем абсолютно верным. Искать «абсолютную правду» о природе человека нет смысла. Но, тогда спрашивается – зачем городить огород? К чему философские рассуждения и дебаты?

Некогда Дж. Беркли (1685—1753) писал: «Философы поднимают пыль, а потом жалуются, что ничего не видно», а У. Джеймс говорил о том, что «философию создают философы – несовершенные люди, предлагающие свои варианты истины» [Джеймс У. Прагматизм, 1907]. Кто знает, возможно, что и я, создавая свою «Я-концепцию» лишь понимаю пыль и ищу свою версию истины. Между тем, чтобы не говорили о философии и философах, философия была и остается мышлением высокого уровня, по утверждению Ф. Ницще (1844—1900) «философия – это единственная настоящая «мета-дисциплина», рассматривающая любые вопросы в совокупности. Оксфордский словарь определяет философию, как «личное правило жизни» [Ницще Ф. За пределами добра и зла, 1886]. В этом смысле, «Я-концепция» и есть та самая система, рассматривающая личное правило жизни каждой личности. Одна из современных философов Х. Арендт (1958) полагает, что люди могут познать мир, но не могут познать самого себя [Арендь Х. Состояние человека, 1958]. Как можно «перепрыгнуть свою тень»? В полной мере это человека могут оценить лишь другие люди, – пишет она. Как бы не говорили о философии, Г.Ф.Гегель (1770—1831) писал: «Философия – это Наука с большой буквы, так как дает понимание абсолютного знания, которое существует независимо от любого другого знания» [Гегель Г. Феноменология духа, 1807].

При конструировании собственной «Я-концепции» основывался на теоретических принципах теории А. Адлера (1870—1937) [Адлер А. Практика и теория индивидуальной психологии, 2015]: во-первых, как и каждый закомплексованный человек, я также, начиная с детстве и по сей день, испытывал чувство неполноценности, которое побуждало меня бороться за превосходство над окружающими, стремиться к совершенству; во-вторых, как и у закомплексованных людей, развитию моего комплекса неполноценности, способствовали врожденная застенчивость, стеснительность, малодушие; в-третьих, как и у закомплексованных людей, моя чрезмерная застенчивость, стеснительность, малодушие привело к формированию комплекса неполноценности; в-четвертых, как и всех закомплексованных людей комплекс неполноценности вызывало и у меня стремление к его гиперкомпенсации и как следствие породили отдельные определили мой жизненный стиль, с особыми способами постановки и реализации достижения жизненных целей; в-пятых, как и у всех закомплексованных людей целостность моей личности целиком зависело от моих побуждений и устремлений; в-шестых, как и у закомплексованных людей, я следовал непрерывному росту и развитию в направлении личностно значимых целей, которые определяют мою судьбу; в-седьмых, как у закомплексованных людей, мои личностные достижения и рост обусловлены по большей части не наследственностью и особенностей среды, сколько моим творческим запалом; в-восьмых, как и у закомплексованных людей имел естественное чувство общности или социальный интерес, которая, к сожалению, не получило во мне большого развития; в-девятых, как и у закомплексованных людей, моя творческая возможность (восприятие, память, воображение, фантазию и мечты) определила стиль жизни и жизненные цели; в-десятых, как и у закомплексованных людей, мое поведение определялось собственными представлениями о себе и об окружающем мире; в-одиннадцатых, как и у закомплексованных людей моя жизненная цель носил защитный характер и служил мостом между безрадостным настоящим и многообещающим будущим; в-двенадцатых, как и у закомплексованных людей мое поведение было подчинено намеченным мною целям.

Базисом моего обобщения послужили именно совокупность следующих контекстов: мотивационных, теоретических, причинных, социальных, компенсационных, профессиональных, творческих, философских, литературно-философских, логико-философских в совокупности. Именно этот базис объясняет конечную конфигурацию «Я-концепции». Хотелось бы отметить, что в своих философских, научно-литературных и научно-фантастических произведениях я допускаю большой интервал абстракции, что естественно расширяет перспективу видения того или иного объекта, явления. В частности, при мифологическом абстрагировании – вначале сконструировав миф, определив его структуру и пределы, затем проведя процесс деконструкции мифа, на этой основе сконструировав уже неомиф. Для научной верификации мифа и неомифа провел процедуры символизации, семантизации, концептуализации, философизации и сакрализации. Естественно, при таком подходе интервал абстракции увеличивается.

В моих произведения очень часто я использую так называемое когнитивное общение – как диалог между «Я» и «не Я». В этом случае научное мышление выступает как свернутый диалог и часто имеет форму монолога. Мой когнитивный стиль заключается в использовании как научного мышления в целом, так и вненаучных способов познания: художественное, мифологическое, атеистическое мышление. Такой стиль мышление выигрывает перед индивидуальным стилем научного мышления, так как рассматривает объект размышления в более широком контексте, а между тем, это объективность, глубина и широта познания.

«Я-концепция» представляет меня как ученого-постнеклассика. Как известно, предметом постнеклассической науки являются сверхсложные и эволюционные системы. Лидерами постнеклассики становятся биология, экология, глобалистика, философия, науки о человеке. Постнеклассическая наука во многом изменила философские основания многих наук. Принципы онтологии этой науки – системность, нелинейность, эволюционизм, антропологизм, концептуализм, проблемность. Постнеклассическая наука здорово поменяла категориальную апперцепцию – сетку категорий предшествующего типа научного познания, сквозь призму которого в науке воспринимается любое вновь познаваемое содержимое.

Мои труды, включенные в серию «Мир/АнтиМир»: «Жизнь/АнтиЖизнь» (2020); «Смерть/АнтиСмерть» (2020); «Сфера/АнтиСфера» (2020) представлены кентавровые знания, как специфическая форма научного познанию, представляющая собой единство качественно разнородных, противоречащих элементов научного знания. К примеру, кентавристику представляют понятия «робо-хирург», «сеть-мен», которые должны рассматриваться в более широком гносеологическом контексте. Я часто пользуюсь технологией концептуальной развертки – отображение одного и того же исходного объекта познания в различных мысленных плоскостях и соответственно нахождение для него множества интервалом абстракции. Противоположной технологией является концептуальная сборка – представление объекта в многомерном когнитивном пространстве путем установления логических связей ми переходов.

Нужно понимание того, что творческое мышление регулируется не логическими мышлениями, а психологическими методами и закономерностями. Вот почему во избежание шаблонного мышления я кочую «взад-перед» из научного в мифологический, а оттуда в философский и, наоборот. Современная психология науки настаивает на том, чтобы «рабочий язык» творческого мышления – образы, метафоры, аналогии, лишь способствуют всесторонности охвата познавательного мышления. Преимущество изданий в виде серий заключается в том, что именно такой подход способствует кумулятивизму – истолкование процесса научного познания как состоящая только в последовательном накоплении все новых и новых истин путем совершенствования методов познания. Иначе говоря, научное познание двигается от одной истины к другой, от менее общих истин к более общим, от менее фундаментальных теорий к более фундаментальным, от относительной истины к абсолютной.

В моих произведениях я придерживаюсь «принцип предосторожности» – принципа, применяемого при оценке новых технологий перед тем, как дается разрешение на их применение. При возникновении разумных сомнений в безопасности, должны быть представлены убедительные, осмысленные аргументы в пользу безопасности. Во всех своих произведениях я выступаю с позиции «анти-технологического императива», то есть против суждения, в соответствии которого все то, что становится технически осуществим, неизбежно будет реализовано. Полагаю, что во всех случаях разработки новых и сверхновых технологий в медицинской сфере нужно провести «этическую экспертизу» – предваряющее исследование на предмет выявления рисковых факторов. Возможно, у меня есть то самое «продуктивное воображение» – способность сознания к когнитивному творчеству, способность комбинирования различных образов, как чувственных, так и мысленных. Без должной пролиферации и разнообразия самых, казалось бы, невероятных теорий, говорит о возможном прогрессе в развитии научного знания не возможно.

Многие научные направления мною разрабатывались с позиции телеологии – способ понимания и объяснения явлений объективного мира и человеческой деятельности, при котором важное место отводится понятиям цели, смысла, значения. Медицину, я рассматриваю как систему. С позиции принципа системности можно экстраполировать на нее общие системные закономерности. Аттрактором системы медицины, на мой взгляд, должна быть система: «цель» – «средство» – «результат». Если изменится «цель» меняет «средство» и «результат», когда меняется «средство», то меняется «цель» и «результат», а когда меняется «результат» сменяется и «цель» и «средство». Все эти принципы и положения послужили теоретической базой «Я-концепции». На этой основе я приступил к освещению причинных контекстов «Я-концепции».

Глава 3

«Я-концепция»: факторные контексты

В данной главе изложены факторные контексты главенствующего элемента «Я-концепции» – комплекса неполноценности. С учетом того, что данная глава является постановочной для всей книги, то хотелось бы подчеркнуть, что попытка изучения сущности и основных составляющих комплекса неполноценности собственной личности, характера формирование последнего, безусловно, является интересной научной задачей. Исследовательская стратегия построения собственной научно-мемуарной монографии заключается в следующем: с одной стороны, исследование взаимосвязи своей природной застенчивости, как предопыта собственного чувства неполноценности и самого комплекса неполноценности (Глава III), а с другой, исследование взаимосвязи комплекса неполноценности и комплекса личностного достижения в целях компенсации этой самой неполноценности (Глава IV).

Следуя вышеуказанной логике сначала нужно было, во-первых, распознать и признать в себя комплекс неполноценности, безо всяких там предубеждений и условностей, а, во-вторых, уже дать оценку самому себя в ракурсе собственной социальности, стиля жизни, целеполагания, выбора конкретных действий, решений, поступков. Причем, как это подчеркивалось в главах I – II, сообразно определенного фона или ракурса кардинально переломных моментов времени, жизни, учебы, работы, творчества. Считаю это важным, прежде всего, в порядке педагогики другим, понимая, что кто-то, когда-то обязательно откроет в себе чувство глубокой разочарованности, усталости, раздражения от мыслей, что он не жил, а чему-то служил. А служил он, оказывается, как ни странно, своему родному комплексу неполноценности. Таково признание и предубеждение человека, понимающего свою закомплексованность как негативное жизненное клеймо. Среди ученых бывает «искренне заблуждающейся» ученые, среди ученых могут быть искусственно-взвинченные авторитеты, но среди ученых есть и те, кто всю свою жизнь ищут самое-самое опасное для человечества – это скрытую истину. По Сократу (469—399 до н.э.), у каждого из нас есть помощник – даймон (дух-хранитель, подсознание, внутренний голос), который подсказывает именно такую истину. В моем понимании, комплекс неполноценности и есть тот самый даймон.

В жизни про человека робкого, мнительного с явным уходом в себя, говорят, что он страдает комплексом недостаточности. Такой человек слишком преувеличивает свое несовершенство, переживает его остро и глубоко, что отрицательно влияет на формирование его жизненного стиля и социализации личности, бесспорно, отражается на самочувствии и поведении. Я, как человек, страдающий чрезмерной застенчивостью, осознаю тот факт, что, действительно, жил и работал, постоянно находясь во власти предосторожности и нереальных целей, обусловленных тем самым комплексом неполноценности. Признаюсь, что всю свою жизнь бесконечно завидовал людям без комплексов, уверенно шагающим по жизни, не скованным разными условностями, умеющим быть открытыми, контактными, добивающихся в жизни реальных целей и задач.

Прав актер и режиссер К. Лейт (2011), который писал, что «застенчивые идут по жизни как люди, страдающие частичной глухотой. Между ними и более счастливым миром будто бы возникла прозрачная стена». Меня с полным основанием можно причислить в разряд хронически застенчивых людей, смотрящих на мир сквозь темные очки. Нужно отметить, что это более выраженная степень застенчивости, чем у ситуативно застенчивых людей. Как человек робкий, постоянно стесняясь своего жизненного клейма, много и часто размышлял над различными версиями природы застенчивости.

Оказывается, эволюционисты считают, что застенчивость от природы и передается по наследству, тогда как бихевиористы полагают, что застенчивым людям просто недостает социальных навыков, необходимых для полноценного общения с другими людьми. Я в чем-то согласен с эволюционистами и считаю неправильной версию бихевиористов. Полагая, что, если бы только дело касалось бы навыков общения, то это было бы полбеды. Для меня с детства было характерно стремление оградить пространство своей личности, свой внутренний мир от постороннего вмешательства. Тем не менее, меня никогда не покидало чувство того, что я, как будто бы живу для других. Меня всегда смущали ситуации, в которых ко мне привлекалось внимание, когда я должен был что-то сказать, сообщить, доложить. В таких обстоятельства я терялся, стремился уйти в себя, раствориться среди других, стать незаметным.

Психоаналитики утверждают, что застенчивость – это не что иное, как симптом, как выражение на сознательном уровне бушующих в подсознании глубинных психических противоречий, а социологи и социопсихологи считают, что застенчивость – это проявление и, одновременно, следствие социофобии. Я солидарен и с теми и с другими. Вот и для меня лично, любое, более или менее продолжительное общение с людьми является самым настоящим стрессом, как симптомокомплекс той самой социальной фобии. Я часто не переношу, когда мне задают внезапные вопросы, требующие сиюминутного ответа. Как правило, у меня сразу возникает тревожное состояние – не то испуг, не то какая-то прострация и потеря дара речи. Потому, попытка моя дать экспромт-ответ, как правило, всегда была и остается по сей день сумбурной – я начинаю путать слова, мысли, а в итоге зачастую оказывался в нелепом положении. Бывали и случаи, когда оставался в гнетущей тишине удивления и непонимания. Подобные моменты в молодые годы происходили достаточно регулярно, повергая в ужас и трепет мое воображение.

Нужно отметить, что все вышеприведенные версии эволюционного преимущества застенчивости, а далее и комплекса неполноценности имеют свои доводы и основания. О том, что именно недостаточная социализации личности составляют основную причину формирования комплекса неполноценности указывают все исследователи сферы психики. По их мнению, что хотелось бы подчеркнуть, застенчивость – это пожизненное клеймо в жизни человека и далеко не безобидное психическое ощущение. В частности, психолог Ф. Зимбардо (2012) пишет: «Застенчивые люди заключают себя в тюрьму молчания, где они сами себе становятся надзирателями, безотчетно вводя суровые ограничения на свою речь и поведение». Автор полагает, что в мире существует категория людей, у которых застенчивость обозначилась болезнью под названием «социальное тревожное расстройство».

По мнению психолога К. Лейна (2007), именно эта мысль была частью более общего биомедицинского поворота в клинической психиатрии. Понимая, что застенчивость всегда врожденная, хотелось бы пофантазировать на тему предощущения человека, у которого, в жизни проявились те самые причинно-факторные обстоятельства появления чувства, а затем и комплекса недостаточности. Возможно ли представить, что застенчивый ребенок в момент своего рождения уже почувствовал чуждость и враждебность мира. Понимая, что многое в человеке зависят от генов и среды, в которой он оказался помимо своей воли, мы имеем смутное представление о силе их влияния. Именно это подразумевал философ-экзистенциалист Ж.-П. Сартр (1905—1980), когда говорил, что «мы вброшены в этот мир» [Сартр Ж.-П. Бытие и Ничто, 1943].

Так-вот, родившись, судьба такого человека сложится так, что чуждым ему придется чувствовать этот мир на протяжении всей жизни. Такой человек представляет собой с рождения замкнутым целиком на себя, страдающим от различных депрессивных маний и многочисленных параноидальных комплексов, настроенным крайне враждебно по отношению к внешнему миру, вечно предающимся самосозерцанию, стремясь отыскать смысл жизни в глубинах собственного «Я». Так или иначе, велика вероятность, что такой застенчивый с рождения, человек, выпадая из реальности получит комплект из серьезных комплексов, которые в последствии могут стать его привычными спутниками, как айтматовское «кассандрова тавро». Вероятно, именно такая версия судьбы ожидала и меня в жизни.

Итак, наверняка, предпосылки формирования у людей чувства, а затем и комплекса неполноценности, зависит от самой человеческой природы. Делая такое резюме, я, естественно задумывался, если застенчивость закладывается от рождения и передается по наследству, тогда в чем заключается ее эволюционное преимущество? Согласно теоретическим воззрениям ученых, застенчивость выполняет некоторые жизненно важные функции для личности: во-первых, она способствует мысленному «проигрыванию» трудных ситуаций, что приводит к усилению «Я» и уменьшению уязвимости личности; во-вторых, она усиливает самокритику, что способствует формированию более адекватной «Я-концепции».

То есть в попытках преодоления личной застенчивости, индивид начинает развивать свои способности, а между тем, это, оказывается, ключевым механизмом, обуславливающим эволюционную передачу застенчивости по наследственности. Я знаю по себе, что самым броским признаком застенчивого человека является чувство неловкости, причем, как перед людьми, так и перед самим собой. Если чувство неловкости на публике отражается в беспокойстве человека о произведенном на других впечатлении, то неловкость перед самим собой – это негативно окрашенный эгоцентризм: «я малодушный», «я недостойный», «я слабый» и пр.