Жизнь по краю

Анна сразу поняла, что, во-первых, этот незнакомец может оказаться выгодным клиентом, а во-вторых, что он ей нравится и она робеет перед ним как школьница. И это ее ужасно злило.

Почему она позволила ему плюхнуться в это кресло?! Почему не заставила пересесть? Ведь она показала ему совсем другое, специальное кресло для клиентов.

Когда-то она привезла пару кресел из Франции для одного заказчика. Она часто посещала антикварные салоны в Париже, знала там все блошиные рынки. Когда увидела эти кресла – сразу в них влюбилась: известный дизайнер, старая школа, дивная ткань, безупречные линии… Анна почувствовала настоящее облегчение, когда выяснилось, что заказчику эти кресла не подошли. Она поставила их в салоне, никогда не предлагала клиентам, сидеть на них и даже трогать их запрещалось всем! Они были каким-то талисманом для нее и служили для вдохновения. И вот – пожалуйста! Этот наглый хмырь угнездил свой зад в одном из ее любимых кресел, а она даже не пикнула! Дура и еще раз дура.

– Занятно у вас здесь! – сказал Павел. – Хочу купить что-то новое себе в дом, обновить интерьер. Может, Вы что-нибудь посоветуете?

– Вы что-нибудь конкретное ищете? Мебель, декор, текстиль? Или Вам все равно?

Павел неопределенно пожал плечами.

– Ну, что-то достойное, интересное… – Он комфортно развалился в кресле, погладил рукой ткань обивки, оценивающим взглядом посмотрел на соседнее кресло – оно было в точности такое же, как то, в котором он так удобно устроился. – Вот эти два кресла мне прекрасно подойдут.

«Ну уж нет, – подумала Анна. – Фиг тебе. Купишь что-нибудь другое». И ледяным голосом, который должен был сразу пресечь разговор про эти кресла, произнесла:

– Эти кресла не продаются.

– Да бросьте Вы, девушка! Все на свете продается. Зачем они тогда у вас здесь стоят?

– Это часть интерьерного оформления салона. Они не продаются, – Анна добавила в голос побольше металла, что, по ее мнению, должно было подействовать на этого напыщенного индюка.

Но «индюк» не обратил на ее слова никакого внимания. Он как будто их вовсе не слышал. Он чуть насмешливо смотрел на Анну, и было видно, что она ему нравится.

– Сколько Вы за них хотите? – спросил Павел.

«Что этот наглый тип себе позволяет??? – вскипела Анна. – Сейчас укажу ему на дверь, если будет и дальше так бесцеремонно себя вести. И еще охранника позову». И тут она отчетливо осознала, что на дверь наглому типу она не укажет, и кресла продаст ему как миленькая. Она как будто перестала принадлежать себе, не могла говорить и делать то, что хочет. Как марионетка в руках кукловода… «А может быть, это судьба предлагает мне такой обмен? Не случайно же я именно сегодня пришла в салон, отпустила продавщицу и сижу здесь?.. Я отдаю кресла, а взамен получаю этого высокомерного выскочу? Этого идеального мужчину своей мечты…» И она с ужасом услышала свой голос, который называет стоимость кресел. Сумма, которую она назвала, была раза в два больше тех денег, которые она заплатила за эти кресла в Париже.

– Отлично, давайте оплачу, – сказал Павел, вынимая из кармана портмоне. – За креслами пришлю машину к вечеру, так пойдет?

Анна сказала, что пойдет, и стала возиться с оформлением оплаты. А Павел поднялся с кресла и стал медленно ходить по салону, оглядывая все вокруг. Он внимательно рассматривал картины, светильники, проводил руками по мягким тканям обивки.

Потом он подошел к столу и стал разглядывать Анну. Идеальная женщина. Не раздражает, ухоженная, стильная. На нее приятно смотреть. Можно куда угодно сходить вместе, не стыдно представить партнерам. У нее такие мягкие бархатные руки… Ему даже захотелось дотронуться до ее руки, подержать ее. Он наклонился над Анной и накрыл ее руку своей ладонью.

– Кстати, меня зовут Павел.

Вот хам! Зачем он так близко подошел и бесцеремонно распускает руки? А она-то хороша! Сидит как пень и позволяет ему чувствовать себя хозяином. Сейчас она встанет, отойдет подальше и поставит этого самовлюбленного типа на место.

– Анна, – еле слышно сказала она, не убирая руки.

Павел отошел от нее и неспешно прошагал к стене, на которой висели картины:

– Я бы еще что-нибудь у Вас купил. Что порекомендуете?

– Вы хотите поменять обстановку, или так, по мелочи – поставить новый пуфик в прихожую? – Анна вложила в этот вопрос весь отпущенный ей Богом сарказм. Ей очень хотелось задеть этого чванливого Павла. Но он не обратил на ее тон никакого внимания:

– Не знаю, еще не решил. Хочется, чтобы было красиво, уютно, спокойно. Картины у вас неплохи, вот эта консоль и та скульптура тоже…

– Я могу многое предложить. Тут есть действительно уникальные вещи. Но они должны вписываться в пространство, поддерживать атмосферу. В каком стиле у вас интерьер? Думаю, что это не минимализм. Старая добрая классика, может быть, с элементами винтажа, что-нибудь эклектичное?

– Слушайте, ну что там рассказывать. Приезжайте ко мне, посмотрите профессиональным взглядом. Вы мне действительно очень поможете. Ехать недалеко, минут двадцать по Новой Риге. Много времени не займет. Завтра в 12 за вами заеду, хорошо?

«Ты что, правда собираешься к нему ехать? – спросила себя Анна. – Ты его знаешь всего полчаса. Может, он маньяк какой-нибудь. Никакой декор ему не нужен. Он просто затащит тебя в постель. Ты ненормальная, если поедешь». И тут она поняла, что ей плевать, маньяк он или не маньяк. Больше всего на свете ей хотелось именно этого – чтобы этот мужчина затащил ее в постель.

– Хорошо, завтра в 12 вполне устроит, – произнесла она деревянным голосом.

Глава 6

Анна была из тех, у кого все в жизни складывается самым удачным образом. Престижная работа, карьерный рост, обустроенный быт, – все было «на высшем уровне». Она никогда не жаловалась на трудности, преодолевала их с улыбкой: «А кому сейчас легко?». Если бы кто-то спросил у Анны про ее жизнь, то она бы, скорее всего, ответила, что в жизни ее не было ничего интересного. Росла, училась, работала, с кем-то встречалась, расходилась и опять шла дальше.

Со стороны казалось, что ей все давалось легко, но за этой видимостью легкости стоял большой труд. Анна была трудягой и, если признаться честно, ей это нравилось. А вот окружающие были уверены, что она просто везучая, удачливая, и все само собой так и сыплется к ее ногам: престижная денежная работа, постоянные кавалеры, заграничные поездки. В общем, по мнению знакомых, все у нее было прекрасно. За одним только исключением: все отношения Анны с мужчинами заканчивались так же быстро, как и начинались. Причины никто не понимал. Вроде симпатичная, умная, успешная, а вот нет, уплыл очередной потенциальный жених.

Анна все меньше рассчитывала, что когда-нибудь удастся обзавестись семьей. «Хватит изводить себя! Пора завязывать с желанием построить нормальные отношения. Видимо, это не для меня. В конце концов, есть куча одиноких людей, которые вполне счастливы. Есть в жизни и другие ценности!», – так она думала довольно часто. Но мысли о нормальной крепкой семье возвращались как назойливые мухи, и прогнать их было невозможно.

Анна свернулась калачиком на большом диване, стоявшем на веранде. Было уютно и спокойно, почти как в детстве. Семья Анны была патриархальной и традиционной. Мама – коренная москвичка и носительница почитаемой дворянской фамилии. Отец – потомок известного писателя. Родители растили дочь согласно своим убеждениям: девушка должна быть воспитанной, уметь играть на музыкальном инструменте, рисовать, знать языки, быть начитанной, остроумной, сделать хорошую карьеру, выйти замуж и родить детей, причем не в возрасте «старородящей», к которому относились все, кому было уже за двадцать пять.

С карьерой у Анны сложилось хорошо: по первому образованию искусствовед, по второму дизайнер интерьеров, она была специалистом, который создает красоту для своих заказчиков. Она была востребованным декоратором, способным придавать интерьерам завершенный вид, от которого веяло уютом, каким-то неповторимым очарованием, тем, что отличает один дом от другого. Анна создавала шедевры порой из самых обычных вещей, словно вдыхала новую жизнь в пространство. Ей нравилось то, что она делала, и она любила свою работу. А вот с замужеством как-то не задалось. Встреча с Павлом дала надежду на то, что она тоже будет «нормальной женщиной» и все у нее будет как у других: прочный брак, дети. Но Павел до сих пор предложения не сделал, и вопрос детей откладывался на неопределенный срок.

Да, поначалу их жизнь была почти сказочной. В ней не было места скандалам и выяснениям отношений. Все спокойно, чинно, благородно. Правда, между ними никогда не было страсти, а физическая близость была нерегулярной, но на это можно закрыть глаза, ведь в целом Павел – идеальный партнер. Хотя он часто где-то задерживался по вечерам, бывало, и не ночевал дома, он всегда возвращался: красивый, свежий, внимательный. Но в последнее время Анна чувствовала, что что-то пошло не так. Павел стал отдаляться, меньше бывать дома, избегал ее. Несмотря на то, что в самом начале они договорились, что каждый из них имеет право на личную жизнь, Анна стала испытывать беспокойство. Она пыталась устраивать скандалы, но потом поняла, что самым простым решением будет отпустить ситуацию. Она и отпустила…

Ветерок через приоткрытое окно тихонько колыхал шторы, чуть позвякивали подвески люстры из муранского стекла. Эту люстру они с Павлом покупали вместе и привезли из Венеции. Как-то они бродили по каменным улочкам этого сказочного города и недалеко от площади Святого Марка наткнулись на небольшой сувенирный магазинчик. «Смотри, какая красота!», – сказал Павел, показывая на люстру, висящую под потолком в самом дальнем углу. Анна не сразу заметила эту люстру, а когда увидела, поняла: это шедевр! Анна тогда подумала: «Как все-таки мы с ним похожи! Нам нравятся одни и те же вещи, он тонко чувствует красоту. Да мы созданы друг для друга!». Люстра, действительно, была хороша. Немного вычурная, но стильная, она так и просилась, чтобы ее забрали из этого непритязательного магазинчика в какой-нибудь элегантный дом. Они и забрали. Купили, притащили в Москву, и теперь она висит тут и напоминает Анне о той поездке и о том, что у них с Павлом много общего. «Может, еще все наладится, – думала Анна, глядя на люстру. – Может, будет у нас прочный брак, дети, и наш дом оживет… Будет суматоха, детские крики, повсюду разбросанные игрушки и детские вещи. И Павел будет чаще бывать дома», – она убеждала себя, но не очень-то себе верила.

Анна вспомнила о Зойке. Она все время о ней вспоминала, когда думала о детях. Зойка была дочерью приятеля отца. Приятель был из литературной среды. Правда, сам он писать не умел, зато мастерски критиковал то, что написали другие. В общем, был известным литературным критиком и при этом вполне адекватным мужиком. Он хорошо разбирался в искусстве, и с ним было интересно. А вот его супругу Анна не любила. Супруга была толстой хамоватой теткой, ярко накрашенной и крикливо одетой. И всегда задавала бестактные вопросы.

Давным-давно, когда Анна только окончила институт, критик с супругой пришли к ним на ужин. Супруга критика весь вечер хвасталась Зойкиными успехами. Хвасталась она каждый раз, когда встречалась с родителями Анны. Все эти байки про Зойкины успехи Анна слышала уже не в первый раз. Успехи, собственно, заключались в том, что Зойка удачно вышла замуж за дипломата, уехала с ним в Европу и родила двух детей. А теперь Зойка с мужем ждут третьего.

– А Анечка замуж не собирается? – спрашивала в очередной раз родителей Анны жена критика. – И ни с кем не встречается?

Анечка замуж не собиралась и ни с кем не встречалась.

– Она у нас очень разборчивая, – попытался отшутиться отец.

От этих слов Анна вдруг почувствовала себя виноватой. В тот вечер, впервые, к ней пришло стойкое убеждение, что виноваты не родители, не отец, а именно она сама. Виновата в том, что не смогла быть хорошей дочерью и угодить отцу. И хотя родителей уже давно не было в живых, чувство вины, возникшее в Анне в тот день, засело в ней глубоко, побуждая к стремлению стать такой же, как все – нормальной.

***

«Ну все, хватит дурацких воспоминаний, что-то ты, голубушка, разошлась», – подумала Анна. Она встала и потянулась, изгибая спину, как кошка, которая залежалась на диване рядом. Потом налила себе чаю из фарфорового чайника, стоявшего на стильном журнальном столике, и снова устроилась на мягком диване. В воздухе запахло бергамотом и имбирем, этот аромат всегда успокаивал ее. Но сегодня внутри Анны все сжималось от приступов тревоги. Никакого спокойствия и умиротворения, которое она испытывала сегодня утром, и в помине не было.

Она всматривалась в окно и пыталась угадать, в каком настроении сегодня приедет домой Павел. И ей в какой-то момент стало страшно: вдруг она пошла не тем путем, и этот путь не приведет к результату, о котором она мечтала. «Получится ли у нее сейчас изменить что-то в их истории?» – задавала она себе вопрос, который так ее изматывал. Она безумно устала от приступов ярости и агрессии со стороны Павла, которых с каждым днем становилось все больше. Его отношение к ней напоминало маятник, который движется хаотически, вопреки законам физики, в каком-то одному ему известном темпе. Предугадать поведение Павла было невозможно: то он отстранялся и не замечал ее, то вдруг становился чрезмерно заботливым и нежным. «Господи, а как будет сегодня?» – подумала Анна. Но ответить на этот вопрос она не могла.

Да и никто не мог… Только ворона, примостившаяся на ветке березы, как будто что-то знала, или ей просто казалось, что она знает, потому что долго жила на этом свете и многое повидала на своем веку.

Глава 7

Несколько прошедших недель были для Павла непростыми. Переговоры, бесконечные встречи, обсуждения – на кону стояла крупная сделка. Павел знал, какого результата хочет добиться, и теперь ловил кайф от того, что он точно рассчитал, как расставить «капканы» партнерам, чтобы они согласились на выгодные для него условия. Чутье опытного дельца позволяло ему предусмотреть, где следует надавить, а где – пойти на уступки и ослабить хватку. Эти хитрые уловки должны были привести собеседников ровно к тем решениям, которые были нужны Павлу. Острое ощущение драйва наполняло его. В такие минуты он чувствовал себя демиургом, возможности которого не ограничены. Однако он знал, как важно быть в этот момент внимательным: любое неточное движение может привести к тому, что волна, которая только что несла его к высотам, так же быстро сбросит его вниз и превратит в мелкую песчинку, о которой потом никто не вспомнит. Но именно это ощущение «хождения по краю» давало неповторимую смесь эмоций, которые периодически зашкаливали и приводили к тому пьянящему состоянию, в котором Павел находился сейчас. В такие минуты все начинало плыть перед глазами и внутренности пытались выбраться наружу. Это означало, что таблетки от давления уже не помогут. «Была бы Мила, – подумал Павел, – можно было бы спустить пар. Но эта кукла все испортила! Сволочь неблагодарная, так ей и надо, пусть теперь лежит и гниет в этом убогом гробу, в нелепом свадебном платье, мелкая шлюха!».

Павел как будто специально подбирал отборные ругательства и оскорбления в адрес своего друга. Да, как это не странно, но эта шлюха, как сейчас ее ругал Павел, стала для него тем другом, с которым он мог раскрыться. Думать о ней оказалось по-настоящему больно. Казалось, что сердце не выдержит и разорвется на части, что не хватит воздуха в груди, что он задохнется от этой несправедливости, от этой потери, от всех этих мыслей. Они роились как надоедливые мухи, и остановить их не было никакой возможности. «Нет, ну вот кто ее мог так нарядить! – зудела очередная муха-мысль. Похоже больше на дурацкую шутку, чем на проводы в последний путь… Хотя, это и был ее наряд, он забыл, как она танцевала в нем перед ним, как когда –то его собственная мать…».

***