Вишневый сад. 100 лет спустя

Вишневый сад. 100 лет спустя
Август Котляр

Классическая пьеса Антона Чехова, адаптированная под первую четверть XXI века. Август Котляр с этим произведением сделал следующее. Во-первых, адаптировал под современные реалии и переписал диалоги на современный русский язык, находящийся в употреблении на 2022 год. Во-вторых, через диалоги сделал персонажей более выпуклыми и яркими, насколько это не искажало изначальный чеховский замысел написать комедию, а не трагикомический фарс, как у него вышло на самом деле. В-третьих, доразвязал сюжетную линию до привычного современному зрителю хэппи-энда, когда каждый получил по заслугам, чего не было у Чехова, В целом же канва произведения и изначальный чеховский посыл остались неизменными.

Август Котляр

Вишневый сад. 100 лет спустя

Адаптация оригинальной пьесы 1904 года к реалиям XXI века

Действующие лица

Раневская Любовь Андреевна, землевладелица.

Аня, ее дочь, 17 лет.

Варя, ее приемная дочь, 24 лет.

Гаев Леонид Андреевич, брат Раневской.

Лопахин Ермолай Алексеевич , предприниматель.

Трофимов Петр Сергеевич , студент.

Симеонов-Пищик Борис Борисович, землевладелец, сосед.

Шарлотта Ивановна, гувернантка.

Епиходов Семен Пантелеевич, мажордом Раневской.

Дуняша, горничная.

Фирс, прислуга, старик 87 лет.

Яша, молодой водитель и порученец.

Прохожий.

Начальник станции.

Почтовый чиновник.

Гости, прислуга.

Действие происходит в загородном особняке Л. А. Раневской.

Действие первое

Комната, которая до сих пор называется детскою. Одна из дверей ведет в комнату Ани. Рассвет, скоро взойдет солнце. Уже май, цветут вишневые деревья, но в саду холодно, утренник. Окна в комнате закрыты.

Входят Дуняша со свечой и Лопахин с книгой в руке.

Лопахин. Ну, чё там? Сколько уже?

Дуняша. Два ночи. (Тушит лампу.) Светает.

Лопахин. Твою мать, зараза. (Зевает и потягивается.) Я, как мудак, приперся заранее в аэропорт, рейс задержали, я в бар, всё чин-чинарем, коньяку накатил, потом, вроде, сюда водиле велел ехать, занюхал для бодрости и вырубился. Клофелину, что ли, шлюхи мне насыпали?

Дуняша. Я думала, что вы в ночной клуб уехали, типа, в “Голодную утку”. (Прислушивается.) О, глушитель оторванный… это Бентли наш – уже едут.

Лопахин (прислушивается) . Не, это не глушак, это байк. А им ещё барахло искать в терминале, таможня, паспортный контроль, то да се…

Сколько хозяйке уже? Лет тридцать семь Любовь Андреевне, молодая ещё, вполне того-с. Лет десять как шарится по заграницам. Не скрувилась ли? Не ссучилась? Помню, перед тем, как мой папаша на пятнаху отъехал, он нажрался и дал мне леща – он тогда тут, на Рублёвке, базар держал, в Жуковке. Задвинул кулачищем мне в торец, нос свернул, кровища… Как нажрётся – лютует… Чем пьянее – тем лютее… Любовь Андреевна, еще молоденькая, тощая, носастая, как эта выдра Ахматова, на него охрану свою спустила, чтоб угомонили. А меня в сортир отвела, вот тут, где детская, нос своими тампаксами залепила, вискаря плеснула и говорит: “Квакни, чувачок! Да хорош тебе ныть, задолбал уже, на тебе тыщу баксов, сходи к Саше Соркину на “Веранду”, покушай, с тёлкой покувыркайся… и без волыны больше не ходи!”

Лопахин. Бандитто… Отец мой, в натуре, бандюганом был, в кожаной куртке и спортивных трениках, а я вот в шёлковом галстуке и в велюровых слипонах. Со своей свинячей раздолбанной харей боксёрской в калашный ряд… Зато я при лаве, бабла дохерища. Но если прикинуть хрен к носу, то гопота гопотой… (Перелистывает журнал.) Читал вот, йобтыть, глянец и ниха не понял, на хрен. Читал и закемарил.

Пауза.

Дуняша. А собаки всю ночь шманались по хате, чуяли, что хозяева едут.

Лопахин. Да ты гонишь, Дунечка. Простая ты, как дуршлаг. Течка у них.

Дуняша. Руки трясутся. Тремор. Не с бодунища. Сейчас кондрашка хватит.

Лопахин. Очень ты, йоптыть, нежная, мать. Нервная. И прикид как у миллиардерши. Так нельзя, рамсы не путай, свою масть не забывай.

Входит Епиходов с букетом: он в пиджаке и в ярких красных ботинках, которые сильно цокают и поскрипывают; войдя, он роняет букет.

Епиходов (поднимает букет). Садовник срезку живую подогнал, говорит, в столовой поставь. (Отдает Дуняше букет.)

Лопахин. Квасу дай, со льдом, сушняк долбит. Или, лучше, джин с тоником.

Дуняша. Ага! (Уходит.)

Епиходов. Холода вдарили, минус три за бортом, пипец нашей сакуре. Климат у нас – говно. (Вздыхает.) Не могу жить в ЭТОЙ стране. Всё тут мне не в кайф. Вот, Ермолай Алексеич, купил я себе третьего дня красные шузы на Алике, а они, смею вас уверить, скрипят, воняют и цокают так, как будто в китайское авто купил. Чем бы намазать?

Лопахин. Отвали, Ебиходов! Заманал!

Епиходов. Каждый день в какое-то дерьмо залипаю. Фарта нет. Но я не бурчу, привык и даже улыбаюсь.

Дуняша входит, подает Лопахину джин с тоником.

Епиходов: Я пойду. (Натыкается на стул, который падает.) Йёп… (Как бы торжествуя.) Вот видите, извините за выражение, какое обстоятельство, между прочим… Это просто даже замечательно! (Уходит.)

Дуняша. А мне, Ермолай Алексеич, признаться, Епиходов предложение сделал.

Лопахин. Это чмо? Ниха се! Ты чё, в натуре?

Дуняша. Не знаю уж как… Чувак он смирный, и бабки есть, только такую пургу несёт, что не догоняю. Вроде складно, на эмоции, только непонятно. Мне он как будто не противный, а меня любит безумно, прямо вштыривает его, так хочет меня. Но вот только нефартовый, каждый день что-нибудь. Ему так и дали погоняло: тридцать три несчастья…