Москва-Ерофеево

Стремительно разворачивается вечерняя дорога под колёсами машины. Уже горят фонари и свет в окнах тех, кому повезло находиться дома. Хочется закричать и убежать обратно. К себе на диван. Но нельзя. Нельзя. Очень важно понимать, что когда даже твои друзья за твою госпитализацию, скорее всего, это единственное, что тебе остаётся, чтобы выжить. В такой ситуации очень важно быть не одному и если не осознавать, то хотя бы видеть, что на тебя кому-то не все равно. Мне повезло с друзьями. Кому-то, может, повезёт с семьёй. Моя семья – Мама и Папа, остались глухи к тому, что происходило. Для них это стало позором семьи и ударом по ним. Какой-то смешной выдумкой от дочери, которая «пересмотрела американских фильмов».

И вот мы на месте. Больница встречает безмолвием и светом в окнах зданий советской постройки. Вход через решётку. Охранник. Прямо по коридору и дверь справа. Стучу.

Садитесь. Рассказывайте.

Отдаю направление. Рассказываю. Врач – женщина яркой внешности с усталостью и безразличием в глазах – расспрашивает обо мне. Рядом с ней пожилая сухая дама с косящими глазами. Меня она пугает своим взглядом сквозь предметы. Мне говорят, что я приехала не туда, что мне нужно в другую больницу и что здесь пациенты гораздо серьёзнее, чем я со своей ерундой. Прошу отпустить меня домой на одну ночь и вернуть направление. Обещаю утром поехать в другую клинику. А у самой в голове клацают мысли – домой домой домой домой, отпустите уже меня, я не хочу ничего, пожалуйста.

Врач остаётся глуха к моим просьбам. Говорит, что не может взять на себя ответственность за мою жизнь и ночь мне придётся провести у них. Страх. Паника. Слёзы. Прошу вас, я не хочу здесь оставаться. Я пришла сама и вы не можете меня здесь держать. Но нет. Нет пути назад. Меня выводит из кабинета сухонькая дама с косящими глазами. В коридоре мои друзья. Обнимаю их, говорю, что они привезли меня не туда. Обливаю пальто Подруги слезами. Обнимаю, как в последний раз.

Поворачиваюсь к Олегу. Он протягивает ко мне руки, улыбается. Он такой красивый. Его глаза сияют добротой и сочувствием, и в этом длинном уродливом коридоре они единственное тёплое и светлое, что осталось в моей стремительно уменьшающейся вселенной. Обнимаю его. И меня уводят. Деревянные двери с замком. Коридор узкий. Поворот. Ещё одна дверь.

Пост медсестры. Меня раздевают до нижнего белья. Выдают ночную рубашку, большую не по размеру, и цветастый халат. Разрешают взять из привезённых вещей тапочки, смену белья, чай, крендельки. «Москва-Петушки», моё сокровище, остаётся лежать на дне сумки. Её уносят уносят уносят от меня равнодушные руки. Связь с реальным миром, связь с прошлым всё тоньше, всё тоньше. Меня ведут в палату без двери.

Глава четыре. Смотровая палата.

Смотровая палата – это такой перевалочный пункт для только поступивших. Она на десять мест, из которых было занято шесть, если считать вместе со мной. У самого входа в палату лежит девушка, она голая и привязанная к кровати. Для того, чтобы привязать пациента, используют длинные тканевые полоски, как бинты, только плотнее. Обычно они свёрнуты в рулоны и хранятся в шкафу с больничными нарядами. Когда ты только поступаешь, тебе ничего нельзя. Отбирают кольца, личные вещи, книги. У меня забрали даже очки. Передвигаться без очков при минус 4,5 очень сложно. Реальность и так трансформируется постоянно, а тут ещё и не хочет обретать четкость.

Мне выделяют кровать у самой стены. Я сжимаюсь в комок, слёзы льются из глаз. Любимый любимый, посмотри, до чего я докатилась.

Голая девушка открывает глаза и смотрит на меня через всю палату. А потом говорит «Она плачет потому, что боится. Её пугает жизнь, которая её сюда привела». Чертовски верно, незнакомка, чертовски верно.

А затем она рассказывает всей палате вот такую историю «У меня был котик, он жил в деревне. Я приехала туда и нашла у него блошку. А потом еще одну. Мне сказали, что котику можно смазать головку керосином, и тогда все блошки уйдут. Я столько керосина налила ему на голову, что он выпрыгнул с 4 этажа и спрятался в подвал. Он еще пожил немного. Два дня. А потом сдох.»

Девушка заплакала. Я плакала тоже. Пришли медсёстры с поста – пожилые милые дамы, принесли с собой для меня шприц со снотворным. И я, закрыв глаза, отдала себя на милость всепоглощающей темноте, впервые за долгое время погружаясь хоть и не в здоровый, но глубокий сон.

И всё закончится вот здесь

В большом доме на тысячу окон

И все закончится на мне —

Одном из тысячи стёкол.

Я больше не увижу тебя,

Твой взгляд, твой смех и объятья.

Я больше не буду, скуля,

В надежде звать тебя, звать я…

Глава пять. 6 февраля.

На следующий день было знакомство с врачом. Медицинский персонал здесь всех называет «девочки». Мой врач проводила меня до своего кабинета, поговорила со мной. В другую клинику, с более свободным режимом с моими порезами нельзя. Здесь говорят с завистью, что там почти как в санатории.

Назначили уколы и по 1/2 таблетки снотворного на ночь.

Была беседа с психологом. Много плакала – вытаскивать из себя события произошедшего было очень больно. Все говорят, что это Он плохой, но разве, если бы я была хорошей, он сбежал бы от меня? Это все я, никчемная старая уродина.

Здесь очень не хватает музыки. Спасаюсь тем, что у себя в голове напеваю любимые песни.

«Останемся здесь

В невыносимо полной

Пустоте,

Где нет ни книг,

Ни стереосистем.

Остановить бег

И, наконец,

Прижать тебя к себе

В дали от чаек…»[2 - группа ZOLOTO, песня «Останемся здесь»]

Меня перевели в палату номер два. А на подушке номер 22. Везде двоечки, мое любимое число. Забавно. Разрешили забрать очки, книги и, пока никто не видит, я, воровато оглядываясь, спрятала фигурку порга в карман тёплой кофты.

Рядом со второй палатой реанимация. В ней всегда закрыты двери, и там кричат. В прошлую среду там был только один мужчина, он кричал как кит несколько раз в день. Пару дней назад появилась женщина – она кричит утром и вечером. Лежа в относительной тишине вечерней палаты я прислушивалась к этим крикам и пыталась выявить какую-то закономерность этих звуков. По минутам или хотя бы, по времени суток, но нет. Крик, не привязанный к движению минутной стрелки, свободный от хлопков дверей и разговоров вокруг, разливался по коридору, натыкался на преграды в виде растений, влетал в дверные щели палат и будоражил тех, кто ещё способен сопротивляться наркотическим снам.

Я тебя увидела

Ты и правда такой

И вонь от тебя

Тащилась,

Как из пасти собачьей.

Заблудившийся гений,

Трусливый герой,

Хрупкий маленький зай -

Не иначе.

Я увидела так,

Будто я не во сне,

Я учуяла запах -

Какое блаженство