Уровень Фи

Мужчина в странных очках встал с места и сделал шаг в сторону хозяина. Моисеич отвел руку в сторону, жестом пропуская гостя вперед и одновременно как бы указывая направление, куда тому следует идти. Гость прошел к внутренней лестнице, ведущей на нижний этаж. Риз опустился в шкаф и тихонько высунулся под потолком со стороны лестницы. Очкарик, заботливо провожаемый Моисеичем, проследовал в огромную ванную комнату. Она была, наверное, раз в пять больше «квартиры номер восемь». Моисеич вернулся наверх, а Риз, ни секунды не раздумывая, вылез из своего укрытия и проскользнул к ванной. Смежная с ванной комната оказалась спальней. В ней никого не было. Риз проник в спальню, привычно ввинтился в нужную стену, утонув в ней почти целиком, и принялся следить за очкариком. Место оказалось не самым удобным: лицо Риза чуть не вылезло прямо из ровной поверхности сбоку от внушительных размеров раковины. Пришлось остаться в стене, максимально приблизив глаза к внутренней поверхности. Картинка была как в тумане. Риз и сам не знал, для чего он сделал то, что сделал. Раньше он не замечал за собой ни малейшего желания подсматривать за людьми, справляющими свою нужду. Да и что там вообще подсматривать: ну, простите, какает человек или там просто писает, – эка невидаль! Было бы на что смотреть, верно? Но сейчас Ризенгри стоял, не шелохнувшись и следя за ничего не подозревающим мужиком, как кот за мышью.

Очкарик повел себя странно. Он открыл один из шкафов и извлек оттуда пакет, в точности похожий на тот, из которого Ризи попытался выпить молока, и еще один совсем маленький пакетик. Затем немного подумал, маленький пакетик вернул на место, а большой приготовил для употребления, ввернув в него одноразовую трубочку. Затем разделся, взял пакет с трубочкой. Человек стоял к Ризу лицом, и подробности Шортэндлонгу поэтому видны не были, но через некоторое время даже ежу стало бы ясно, что «сок» в пакете предназначался не для питья, а для совершенно противоположного действия. Риз немедля вынырнул обратно в спальню, и его вырвало. Кстати сказать, впервые в жизни. Земля под номером четыре переставала ему нравиться, причем все сильнее и сильнее. Впрочем, никакого выбора у него по-прежнему не было.

– О’кей, Рональд Э-Ли-Ли-Доу, – пробормотал Риз, глядя на пустой пуфик в углу комнаты. – Это я так, случайно. Ты это, вот что… Не обращай внимания, вот.

Но ангел Рональд не сидел на пустом пуфике. Он вообще сейчас болтался очень далеко отсюда. Но ведь никому не дано знать, где находится его ангел…

Ризенгри полагал, что очкарик пробудет в ванной еще достаточно долго, поэтому вернулся на свой наблюдательный пункт, спокойно пройдя полпути по лестнице обычным способом. Но очкарик вернулся раньше, чем Ризи успел устроиться на своем месте поудобнее.

Разговор по-прежнему шел о Ризе. Напряженность по поводу того, что Героя слишком долго нет, все нарастала. «Да и впрямь, сколько можно прятаться?» – подумал Риз. Он проскользнул на нижний этаж, выбрался на общую лестницу, поднялся по ней в розовый холл и направился к двери номер семь. Не успел он к ней подойти, как дверь открылась и ему навстречу собственной персоной вышел Моисеич.

– Добрый день! – широко улыбаясь, провозгласил Риз.

Моисеич оторопело молчал. Его вид выражал такое безграничное удивление, что даже слабо разбирающийся в мимических тонкостях мутант Шортэндлонг понял, что сморозил несусветную глупость.

Диди.На самом деле правила взаимных приветствий на Земле-4 были предельно просты. Здороваться полагалось только с абсолютно незнакомыми людьми. Кивать, улыбаясь, – тем, кого в принципе в лицо знаешь, но не более того. Близких людей этикет предписывал никак не выделять при встрече. Логика в этом была четкая. Здороваясь с незнакомцем, ты демонстрируешь свое внимание к нему, расположение, заведомо положительный настрой. Человеку примелькавшемуся улыбаешься, как бы говоря тем самым: «Я выделил тебя из толпы, я тебя помню!» А не приветствуя друга, ты даешь ему понять: он всегда в твоем сердце, ты и не забывал о нем, ты помнишь все ваши разговоры и как бы продолжаешь их. Ты же не станешь говорить своему приятелю: «Привет, как дела?» посреди вашей с ним беседы! Вот и тут примерно так же.

– Мы тебя ждем, – сделав наконец вид, что все в порядке, произнес Моисеич.

– Да, я знаю, – кивнул Риз, – вас там шестеро. Трое мужчин и три женщины, включая мою маму. А очкарик спустился вниз, зашел в соседнюю комнату, и его там вырвало!

На этот раз пауза была еще длиннее. «Так вам всем! – подумал Риз. – Я по вашим правилам играть не могу, поскольку мне никто их не объяснил. Значит, вы будете играть по моим правилам. Пусть теперь в невоспитанных уродах походит очкарик, а не я!» Риз решительно обогнул Моисеича и вошел в его квартиру без стука. Моисеич на ватных ногах прошел следом и тут же спустился вниз, в спальню. Обратно он вернулся спустя минуту. На нем просто лица не было.

На следующий день в местной газете появился портрет Риза кисти худосочного доходяги и огромная статья корреспондентки под названием «Исключительная чуткость Риза Шортэндла».

Глава 5. Лето, наполненное тайнами

Маша Малинина и Рино Слунс не вели счет дням, проведенным на острове. Это за них де- лал механический календарь, расположенный под большими часами на Овальной площади. Площадь и часы они нашли во время третьей или четвертой вылазки в город. Маша сразу догадалась о назначении странного устройства. Тоном, не терпящим возражений (то есть привычным своим тоном), она заявила:

– Это календарь. Цифры – номер дня. А из букв, это, очевидно, слова, – названия месяцев или недель.

Рино не считал все это таким очевидным. – А почему циферок три окошка? На самом деле окошек было четыре, но в четвертом, самом большом, заклинило шторку, и оно не работало. – Ну… Первое число, большое, показывает дни от начала года, – принялась рассуждать Маша. – Второе – день месяца…

– Ага, получается, в этом месяце у нас восемьдесят третий день!

– М-да, не сходится… А! Я догадалась! Это день от начала сезона! Восемьдесят третий день весны! Смотри, теперь все сходится, видишь, рядом картинка меняется? Скоро будет лето!

Рино присмотрелся. Картинка действительно менялась: металлическая пластинка (медная, что ли?) с изображением цветущего куста уползала влево, а на ее место выплывала пластинка с изображением солнца в смешных солнцезащитных очках.

Тщательное изучение календаря позволило предположить, что недели на острове длятся по десять дней, причем обязательных рабочих из них – вроде как только три. Сезоны длятся так: по сто дней – весна, лето и осень, а зима – всего тридцать три дня.

– А оставшиеся дни – что?

– Ты меня спрашиваешь?!

– Так больше некого!!!

– А я знаю?!

Самое жизнеутверждающее окошко на механическом календаре было расположено справа, отдельно от остальных. Пока в нем было трехзначное число, но каждый день, на рассвете, оно уменьшалось на единицу. А картинки рядом красноречиво подсказывали: как только на нем будет ноль, на остров приплывут и прилетят корабли с парусами и воздушные шары с подвесными корзинами. И, главное, появятся люди, а значит, все будет хорошо. Маша и Рино не сомневались, что благополучно дотянут до этого замечательного дня и к этому времени разгадают все загадки своего таинственного острова. А загадок была целая гора.

Во-первых, они так и не смогли понять, в какой точке планеты находятся. Рино немного увлекался астрономией, но не мог найти на небе ни одного знакомого созвездия. Это говорило о том, что их забросили в другое полушарие.

Во-вторых, ни Рино, ни Маша никогда не слышали о том, что на другом полушарии находятся острова, полные полудохлых, тупых и совершенно некусачих растений, которые даже перемещаться не умеют.

В-третьих, такие старинные каменные города и полное отсутствие электроники могло говорить о том, что они угодили в прошлое. В пользу этой версии было и то, что их оперхрюки не работали. Маша, любительница физики, эту версию Слунса не поддерживала, она была уверена в том, что путешествия во времени невозможны. Маша настаивала на том, что с ними снимают реалити-шоу Рино ей возражал, ведь ни единой видеокамеры они не обнаружили.

В-четвертых, тщательное исследование города и прилегающих к нему территорий (лесок, лагуна, два луга, скалистый северный берег и три крошечных грота) показало, что город еще совсем недавно был населен и был оставлен странно. Некоторые помещения покинуты давно, заросли натуральной паутиной и покрылись естественным слоем пыли. Но из некоторых домов жители словно выселились в спешке, за пару-тройку дней до появления на острове Маши и Рино. Например, в одном доме, похожем скорее на склад, а не на жилой дом, Рино нашел огромный подвал-морозильник, а в нем внушительные запасы вполне съедобного мяса и рыбы, а также самых разнообразных продуктов, большую часть которых ребята видели впервые в жизни. На охоту и рыбалку теперь можно было не ходить!

В-пятых, в городе встречались некоторые очень странные… «витрины». Нет, эти… мм… постройки не напоминали витрины. Просто самая первая из них (первая, которая встретилась) была расположена рядом с дверью в посудную лавочку, и Маша приняла ее за витрину. Так они и стали их называть. Все витрины были довольно большие и на первый взгляд не странные. Произведения местного абстрактного искусства из кусочков матового цветного стекла. Словно какие-то неумехи планировали сделать витраж, но, вместо того чтобы расположить стеклышки аккуратно, накидали их абы как. Некоторые края стеклышек были оплавлены, словно на них воздействовали бямской или каким-то другим мощным лучом. Рядом с каждой витриной стояли столбики высотой примерно с Машу, и на столбиках были написаны слова, много слов и циферок. Маша вбила себе в голову, что это – заклинания. Что стоит только научиться читать и произнести их правильно, как витрины оживут и начнут стреляться разными полезными вещами, а может даже, чем угодно.

– Как ты не понимаешь, это же порталы! – убеждала Маша своего товарища по счастью. – Надо только выучить язык!

– Значит, в перемещение во времени ты не веришь, а в порталы и заклинания веришь? – ехидничал Слунс. – Абра-кадабра, выплюни мне, витрина, компьютер крутой марки, ласты и живого динозавра!

– Динозавры миллион лет назад вымерли, – отмахивалась Маша. – А заклинание – это как голосовое управление гаджетом, вот и все.

Спорить можно часами и без всякого толку. Выучить язык без учебника, разговорника, видеокурса или живого учителя все равно невозможно. А ничего этого на острове не было.

Тогда Малинина подошла к делу с другой стороны. В прямом смысле. Она стала пробовать подойти к витринам с другой стороны, с тыла. И тут ее ждал новый сюрприз. Подойти к ним с другой стороны оказалось невозможно! Причем препятствия возникали самые разные. Витрина, расположенная около лавочки, была недоступной потому, что никакими силами не удалось открыть дверь лавочки, (почти во все другие магазинчики ребята попадали спокойно, они были или открыты, или заперты на щеколды). Две симметрично расположенные витрины на Овальной площади были как бы высечены в скале, к которой примыкало здание, похожее на ратушу. Три витрины на набережной буквально висели над морем, но высота там была приличная. Маша с Рино попытались подплыть со стороны моря, но с поверхности воды увидели только серые невнятные задники витрин, как им показалось, – полупрозрачные, но с такого расстояния понять было ничего невозможно. В конце концов, на одной из улиц Маша нашла не слишком высокую и не слишком широкую витрину, которая стояла как бы сама по себе, правда, имела внушительную толщину, метра полтора. То есть это был такой кусок стены. С одной стороны – витрина, сзади – стена. Маша решила проковырять ее насквозь.

Притащила зубила, молотки и кувалды – все, что нашла в мастерской дома, который они выбрали своим пристанищем. И приступила к работе. Рино присвистнул, выразительно покрутил пальцем у виска и отправился плавать, нырять и проверять силки: на острове было много мелких зверушек и птиц, глупо не воспользоваться случаем, он с детства мечтал об этом!

Маша потратила около месяца, возясь с клятой витриной. Продолбить ее не удалось. Первый слой, в палец толщиной, отколупывался легко, слой дальше, толщиной с ладонь, долбился с трудом, но поддавался, а потом начиналась засада. Переломав кучу инструмента и содрав кожу с рук, Маша оставила эту затею и попыталась стену… выкопать. Ей удалось разворотить значительный кусок мостовой и извлечь из нее гору тяжеленных булыжников, но уже на полуметровой глубине ее ожидал неприятный сюрприз в виде того же не пробиваемого ничем монолита. Маша исполнила безумный танец вокруг неподдающейся витрины, вопя от негодования, – танец состоял в основном из топанья ногами и размахивания кулаками. После чего решила откопать стоящий рядом столб. Со столбом ей удалось справиться за неделю и даже расколоть его пополам. Но ничего интересного в нем не обнаружилось. Ни проводов, ни микросхем.

Маша обиделась на судьбу и целую неделю плавала, и ныряла в море вместе с Рино, и бегала к календарю смотреть, сколько им осталось до возвращения на остров жителей. Спустя неделю она поставила себе новую цель: выучить местный язык. Рино только вздохнул.

К концу лета они начали ссориться. Не так, как раньше, поругались-обиделись-остыли-помирились, а всерьез. Дело в том, что жизнь в пустом городе постепенно меняла Рино в одну сторону, а Машу в другую.

Рино наслаждался переменами. Конечно, он бы предпочел дикий остров, с вредными деревьями и опасными животными, чтобы пришлось строить крепость, обороняться, а потом всех победить и стать героем. Но такой вариант ему тоже очень нравился. Рино научился плавать и нырять, как рыба, бить птиц влет из лука и арбалета, ставить силки и ловушки на мышей и зайцев с профессионализмом бывалого охотника и многому другому. Он также научился управлять лодкой под парусом, загорел, подрос и возмужал (хотя все еще больше напоминал мальчишку, чем юношу). Рино стал самостоятельным, уверенным в себе и каким-то… свободным, что ли. Он стал подумывать о том, чтобы спуститься в переход между островами, справиться с двухголовым Кротиком (связать веревками) и расспросить о том, что за люди жили в городе и куда свалили.

Маша была категорически против спуска в подземелье, и Рино не понимал, куда делась ее храбрость. Вроде нельзя было сказать, что она трусит, но при попытке поговорить на тему связывания Кротика она вспоминала о неотложных делах или о том, что хочет спать, а все это можно обсудить и завтра. А завтра переносила разговор на послезавтра. И целыми днями пыталась разобраться с местным языком, составляя алфавит и переписывая в тетрадки названия с уличных вывесок.

Из-за Кротика они и разругались всерьез. Дни были еще очень жаркие, и о приближении осени говорил только календарь на Овальной площади. Был вечер. Маша Малинина сидела на веранде и занималась своими «тупобуковками», как их называл Рино. Она зажгла восемь масляных ламп (масла в городе было вдоволь), разложила исписанные листики по всей веранде и громко разговаривала сама с собой, точнее, с одним из листиков, который держала в руке. За лето Маша отрастила волосы и завела моду заплетать их в тонкие косички, вставляя в каждую косичку гибкие стебельки цветов, растущих на клумбах по всему городу. Косички торчали в разные стороны, превращая Машину голову в некое подобие одуванчика. Сегодня она вплела стебельки вместе с цветами, и теперь ее голова-одуванчик была похожа скорее на цветущий шар, чем на голову. В таком виде ее и застал вернувшийся с охоты Рино.

– Уц, уц, тыц-пуц! – говорила Маша листику. – Если эта буква – цэ твердая, то пуц, а если цэ – мягкая, то уць, уць, тыць-пуць, и это – название страны!

– Привет! – сказал Рино, бросая еще теплую тушку зайца на пол и попадая на листики. – Смотри, какая у нас сегодня добыча! Давай на вертеле зажарим! Я вот подумал: почему мы еще ни разу на вертеле не попробовали, над костром? Пошли?

– Фу-у-у… – скривилась Маша. – Ты мне тексты испачкал. Чего ты их все бьешь, не жалко, что ли? Еды у нас навалом!

У Рино аж челюсть отвисла. Зайца ему удалось убить всего второй раз за лето. Первый попался в самом начале лета, крохонький, зайчонок еще, видно, по неопытности в ловушку угодил. Машка тогда радовалась – просто ух! Даже целовать-обнимать его бросилась на радостях. Хотя есть в том зайчонке было нечего: кожа да кости. А этот заяц вон какой – зверь! То-о-олстый! Рино рассчитывал как минимум на поцелуй в щечку! Услышав «Фу-у!», он готов был немедленно взорваться и разодрать листики с тупобуковками на мелкие кусочки, но ему удалось сдержаться.

– Маша, – спокойно сказал Рино, – ты сейчас о чем? Давай попробуем рассуждать по-взрослому Жалость – старинное чувство, оно было у наших предков. Оно эволюционно оправданно только по отношению к потомству и к родственникам. Заяц – это еда. Заяц – это мясо. Заяц – это вкусно.

Маша выслушала все это, хлопая ресницами. На словах «заяц – это еда» она хотела было треснуть этого тупого, бесчувственного Слунса по башке масляной лампой, той, которая потяжелее, но собрала всю свою волю в кулак и не треснула. А глубоко вдохнула, посчитала до пяти и ответила:

– Рино. Ты, конечно, прав. Мы с тобой должны жалеть друг друга, а не зайцев. Но давай рассуждать по-взрослому У нас много еды. Нам не нужно тратить время на убийство животных. Нам нужно сосредоточиться на том, чтобы разгадать тайну этого острова. Понять его культуру. Язык. Не быть дикарями. Не портить природу. Вообще ничего не портить.