Сирота земли. Спасение

Сирота земли. Спасение
Айлин

Когда в жизнь человека приходит война его сердце наполняется болью. Боль остаётся с ним навсегда. Сначала кажется, что в сердце нет места ничему, кроме боли, но со временем, боль будто бы сжимается, становиться более концентрированной и занимает меньше места, освобождая пространство для других эмоций. Однако боль не исчезает и не даёт о себе забыть, она только любезно позволяет своему носителю жить дальше, не забывая о том, что с ним произошло.

Айлин

Сирота земли. Спасение

Когда в жизнь человека приходит война его сердце наполняется болью. Боль остаётся с ним навсегда. Сначала кажется, что в сердце нет места ничему, кроме боли, но со временем, боль будто бы сжимается, становиться более концентрированной и занимает меньше места, освобождая пространство для других эмоций. Однако боль не исчезает и не даёт о себе забыть, она только любезно позволяет своему носителю жить дальше, не забывая о том, что с ним произошло.

Большинство людей в мире хоть раз в жизни слышали слово беженцы, но вряд ли они задумывались что это за люди, что у них на душе и на сердце. Эти люди, лишенные домов, привычного уклада жизни, родных, становятся сиротами земли.

Я беженка, я сирота на этой большой земле. Мой дом разрушен, мой народ разбросан по всему миру, с одиннадцати лет я вынуждена жить на чужбине.

Когда война отпустила свои клещи и можно было вернуться на родину, я уже была взрослой девушкой, по другому воспитанной, с другими взглядами, не говорящей на своем родном языке, чужой для своей родины.

Приезжавшие родственники из Армении называли меня русской, говорили, что я совсем другая, не так должна думать и вести себя настоящая армянская девушка. А в России меня называли армянкой, потому что внешне я была армянкой и была не такая как русские девочки по характеру, черезчур закрытая, закрепощенная.

Самое страшное в этой ситуации, что и я чувствовала, что они правы, я не была уже ни русской, ни армянкой, и та и та культура и мировоззрение были для меня чужими. От традиций и обычаев Армении я отвыкла, слишком мала была, когда уехала, чтоб они закрепились, а к традициям и обычаям в России не привыкла, так как родители всячески ограждали меня, пытаясь сохранить дух армянки во мне. Получилось то, что получилось, девочка без нации. Страшно понимать это самой, больно от мысли, что ты белая ворона везде, но как это исправить…

Я не одна такая, ежегодно от кровопролитных конфликтов на земле крова и родины лишаются миллионы людей, которые вынуждены стать беженцами. Часть из них обосновавшись на чужбине, так и не смогли обрести там свою родину, но и вернуться уже тоже не могут, по разным причинам. Эти люди такие же сироты земли, как я. Об этом молчат, стыдятся, стараются скрыть. Из страха стать сиротами земли люди на чужбине создают общины, пытаются учить своих детей культуре и языку своего народа, лишь бы не терять нить, связывающую их с родиной, которая с каждым днём жизни на чужбине становиться все тоньше и тоньше и рано или поздно у большинства обрывается.

Глава 1

Если бы человек мог знать, что предстоит ему по жизни пережить, согласился бы он пройти этот путь или сошел бы с дистанции, даже не решившись, на такое приключение. К сожалению, ни у кого из нас нет такого выбора. Как бы мы не мечтали, как бы ни готовили себя к счастливой, беззаботной и безбедной жизни, жизнь может изменить правила игры в одночасье – болезнь, смерть, война ни у кого не спрашивает разрешения, просто молча приходит и становится частью судьбы человека, не давая ни права голоса, ни права выбора. Так произошло и с моей жизнью.

По всем канонам современного общества я должна была прожить хорошую, даже может счастливую жизнь. Я родилась в любящей, обеспеченной семье, росла в хорошем доме, под присмотром мамы, бабушек и нянь. У меня была своя красиво отделанная комната заваленная игрушками, часть из которых я даже не успевала распаковывать. К пяти годам у меня был счет в банке с кругленькой суммой для безбедного будущего. И ни у кого тогда не было сомнения, что жизнь, которая меня ждет, будет безоблачной и счастливой.

Пожалуй, мои первые четкие воспоминания о еще счастливых временах можно отнести к возрасту четырех-пяти лет. Мой взгляд устремлен в прошлое и как в тумане, но уверенно я вижу сад, дом, скамейку. Я на балконе он узкий с железной решеткой, которая не так уж и надежна; в руках держу какой-то сосуд с водой, наверное, ковш и у меня желание отвлечь двоюродного брата Эрика от чтения книги. Он на скамейке в саду под балконом. Я размахиваюсь и опрокидываю всю воду разом, и тут наступает явное ощущение неминуемого мщения за нарушенный покой. Брат на скамейке с ужасом глядит на мокрые странички книги. Вот я вижу, как он аккуратно кладет ее, но тут же его движения становятся резкими, непредсказуемыми. Я спускаюсь к нему по лестнице. Эрик хватает шланг, включает воду, и через пару мгновений уже я мокрая и обиженная бегу к дому. Я хотела показать свое новое платье, а теперь придется переодеваться. Жаль, чувство обиды переполняет меня, но через каких-то полчаса я уже абсолютно счастлива. Я на диване в большой уютной комнате вместе с братом, мы играют, смеемся. Вокруг ощущается тепло и доброта.

Дальше я вспоминаю свой день рождения. Подруги мамы танцуют, зовут повеселиться. Я чувствую себя неловко, на мне куча одежды: вязаное платье, колготки, вязаные штаны, а главное она не умеет танцевать. Вокруг взрослые что-то говорят, обсуждают меня, но скоро они обо мне забывают, и я с большим облегчением ухожу играть в другую комнату.

Детство, в его обычном понимании, закончилось у меня, когда в двери моего дома постучалась война во всей своей уродливой форме и взрослые сразу постарели, а дети повзрослели.

Настало лето, я играла в саду целыми днями. Я жила на улице, где все дома частные – каменные двух- трех этажные со своим садом. Местность гористая и улица находилась под уклоном, поэтому в моем доме один этаж находился как бы под землей со стороны фасада здания и все три этажа были видны только с противоположной стороны. Иногда ко мне приходили подружки, иногда к ним в гости отпускали меня. Это были, наверное, лучшие дни в моей жизни, никаких забот, никаких обязанностей, любой каприз, любое желание исполняется. У папы свой бизнес, несколько дней назад он открыл к тому же еще и магазин.

К середине лета я стала замечать, что взрослые чем-то обеспокоены, по вечерам мужчины стали собираться во дворе чьего-нибудь дома и подолгу разговаривали, что-то обсуждали, спорили. В городе стали происходить странные перемены, которые коснулись и моего дома. Однажды к нам во двор въехал огромный грузовик весь груженый листами стали. Я спросила зачем они им, но мне ничего не объяснили.

Через два дня мужчины собрались во дворе моего дома, они очень бурно что-то обсуждали, мне стало интересно о чем они так спорят и, несмотря на то, что уже был глубокий вечер я пробралась на балкон второго этажа и спряталась там. Они говорили о каких-то вооруженных столкновениях на границе Армении и Азербайджана, обсуждали возможность вторжения на территорию Армении врагов.

Город, в котором жила моя семья был приграничным и один из первых удар случись беда пришелся бы на него. Из разговора было ясно, что мужчины бояться не захвата города, он был более чем укреплен – вокруг высокие непроходимые горы и только один въезд, который тщательно охраняется; они боялись осады и бомбежек. Ведь если въезд один, то и выезд тоже один, враги могли перекрыть его и тогда город уже ничего не спасет, население останется в ловушке, обороняться когда ты внизу горы, а тебя бомбят сверху почти бесполезно.

– Надо обязательно сделать запасы топлива и пропитания – несколько раз повторил высокий седовласый мужчина, остальные с ним активно соглашались.

Этот вариант был худшим, его не исключали, хотя большинство мужчин отказывались верить в возможность такого исхода. Но, как оказалось позже, они ошибались.

Глава 2

Война неумолимо приближалась к городу. Теперь уже все от детей до взрослых обсуждали возможные последствия нападения. В один из таких дней по телевизору объявили, что между Азербайджаном и Арменией подписан мирный договор, а это значило, что войны удалось избежать. В этот день люди впервые за несколько месяцев легли спать с надеждой на лучшее. Примерно в два часа ночи город проснулся от жутких взрывов – это была установка град, город бомбили.

В этот день я легла спать рано, но никак не могла заснуть, ей почему-то было очень страшно, она несколько раз включала свет и осматривала комнату. Я никак не могла успокоиться и решила взять в кровать себе мягких игрушек, чтобы немного поиграть и успокоиться.

Грохот, яркая вспышка, что-то посыпалось на меня, я попыталась встать с кровати, встала на коленки и тут же пожалела, что-то острое впилось мне в ноги, от боли я резко дернулась и упала на пол.

– Что случилось, ты живая, где болит, – услышала я в темноте голос мамы.

Тут же кто-то включил свет в комнате, от яркого света резануло в глазах и я невольно прикрыла их.

Я почувствовала как меня взял на руки папа и сказал:

– Ее видимо оглушило, она ранена, надо в больницу.

Я открыла глаза и тихо сказала:

– Болит спина и ноги.

– На тебя упали осколки выбитого окна, порезали спину и впились в ноги, поэтому и болит, ничего страшного нет, сейчас поедем в больницу, там все обработают и пройдет, – тихо-тихо только мне одной говорил папа, а сам бежал со мной на руках по лестнице вниз со второго этажа к гаражу, где была его машина.

Меня он положил на заднее сиденье, а сам сел за руль.

Когда мы выезжали за ворота прогремел второй взрыв, бомба попала в сад к соседям, которые выращивали гвоздики, цветы взлетели вверх в перемешку с землёй и застучали по крыше машины. Я разглядывала как свисают убитые цветы с крыши по дороге в больницу. Когда мы подъехали к больнице наконец то сработала воздушная тревога, ужасный звук, от которого холодеет на сердце, звучал над городом, вводя в ступор многих горожан. Вместо того, чтобы найти укрытие, они оставались на месте и просто опирались по сторонам. Больница была переполнена, люди везли сами раненых. Папа отнес меня на руках к двери кабинета, открыл дверь с ноги и спросил:

– Самвел сегодня дежурит?

– Я здесь, что такое? – услышала я голос дяди Самвела.

– Асю ранило, посмотришь? – сказал папа, передавая меня в руки дяди Самвела.

– Конечно, конечно, пойдем моя сладкая, сейчас все вылечим, чтоб руки отсохли у тех, кто посмел навердить моей племяннице, – дядя Самвел очень бережно положил меня на кушетку, сделал обезболивающий укол и осторожно начал вынимать одно стёклышко за другим, обрабатывать раны и где была необходимость зашивать их. Спина была вся посечена, раны были неглубокими, но шрамы остались на всю жизнь.

Коленки пострадали больше, я придавила весом осколки, когда пыталась встать и они глубоко впились, пришлось накладывать швы. Шрамы на коленках и бедрах долгие годы были для меня причиной не носить юбку, было неудобно, когда каждый раз спрашивали что случилось, почему шрамы…

Когда мне все уже подлечили, бомбежка закончилась, сирену выключили и в больнице уже не было места даже в коридоре, тяжело раненых привозили каждые две-три минуты. Папа решил забрать меня домой, дядя Самвел дал с собой все необходимое для перевязки и объяснил что и как делать.

– Вот, моя сладкая, я папе твоему все рассказал как и что надо делать, чтобы твои раны быстро зажили, но я как только освобожусь в больнице обязательно тебя навещу, договорились? – добрым голосом обратился ко мне дядя Самвел.

– Договорились, – ответила я.

– Дядя Самвел, почему я так сильно хочу спать? – спросила я.

– Это хорошо, ты поспи, я укол тебе обезболивающий сделал, там ещё успокоительный компонент есть, чтоб ты расслабилась и отдохнула, так быстрее поправишься, ну все я пойду другим помогать, вон сколько людей пострадало, целую милая моя, поправляйся скорее, – сказав это дядя Самвел и побежал к другим пациентам.

Папа нес меня до машины на руках, лицо его было напряжённое, он молчал, но видно было что мысли в его голове мечутся и не могут найти согласия.

– Папа, не переживай за меня, уже даже не болит, все пройдет, – сказала я ему, стараясь приободрить.

– Я не переживаю, милая, я просто думаю, что нам делать дальше, это война доченька, надо подумать хорошенько взрослым, а ты не обращай внимания, твое дело сейчас спать и поправляться скорее, – ответил папа и снова замолчал до самого дома.

У дома нас ждала бабушка, она когда узнала, что меня ранило, вышла к калитке и не уходила домой, не поддавалась ни на какие уговоры, все говорила: