Лорд и леди Шервуда. Том 1

– Особенно если это прекрасное безраздельно принадлежит тебе?

– Как получится. Даже если не принадлежит и никогда не будет принадлежать, я все равно намерен сейчас и впредь оберегать то, что меня восхищает, от любых угроз.

– Но что если она примет мое предложение? Как тогда ты поступишь?

Гай глубоко вздохнул и пожал плечами с видимым равнодушием.

– Я первый принесу поздравления вам обоим.

Лончем расплылся в улыбке и одобрительно хлопнул его по плечу.

– Вот это по-товарищески! Поняв твое истинное отношение к ней, я опасался встретить соперника в твоем лице, потеряв друга и союзника.

– Напрасные опасения, Роджер. Мы с тобой друг другу не соперники, – улыбнулся Гай, и Лончем уловил в его улыбке некий скрытый намек.

– Считаешь, если ты моложе, то все преимущества за тобой? – снисходительно спросил он. – Да, я старше тебя, но на моей стороне опыт. Я знаю, что в действительности нравится женщинам. Не просто восхищение, а всеобщий восторг, не только любезности, но и дорогие подарки. Я сумею справиться с этим нравом, который завел тебя в тупик. Еще не закончатся праздники в Ноттингеме, как я оглашу дату нашей помолвки, и она в этот момент будет стоять рука об руку со мной, сияя от счастья!

Гай вежливо прикрыл ладонью рот, словно скрывая зевок, а на самом деле – широкую улыбку, которую ему никак не удалось сдержать.

– Прости, я утомил тебя, – спохватился Лончем. – Ты прав, пора в постель. Хотя, признаюсь, я мог бы не спать до рассвета!

Не сдерживая радостного смеха, он прошел в свою спальню, обняв Гая на прощанье. Тот, проводив Лончема насмешливым взглядом, почти неслышно повторил:

– Ты не соперник мне, Роджер! Это не я – ты в ней не разобрался даже в самой малости. Если я правильно понимаю суть Марианны, у тебя впереди еще много ночей без сна. Но не от радостного предвкушения, а от горького разочарования в твоем пресловутом опыте, за который именно в этом случае я не дам ни пенса.

Глава вторая

Сказать, что Робин не был обрадован тем, кем Марианна оказалась на самом деле, значило попросту вообще ничего не сказать.

Встреча с ней случилась в один из череды странных для него дней. С одной стороны, в его душе царили спокойствие и полное довольство тем, как шли дела. Эти чувства не были сиюминутными: так он ощущал себя уже достаточно долгое время, когда понял, что Шервуд стал таким, каким он замыслил его сделать. Ему пришлось вложить не просто большое, а огромное количество сил и в саму организацию вольного воинства, и в каждого из стрелков, выстроить весь уклад жизни Шервуда и постоянно поддерживать то, что он создал, на высоте, которая удовлетворяла бы его самого.

Многочисленное, отлично вооруженное войско, неусыпная охрана леса, сложное и безукоризненно налаженное хозяйство – за всем этим вплоть до мелочей стоял он. Конечно, в одиночку он бы едва ли справился, но, к счастью, у него были верные друзья, которые оказывали ему постоянную и неоценимую помощь. И все же стрелки – все как один – были уверены, что за всем, что происходило в Шервуде и за его пределами, неустанно наблюдает он, лорд Шервуда. Иной раз он слышал за спиной шепотки о том, что он никогда не устает и даже не спит, а его силы беспредельны. Разумеется, это было не так, но он старался, чтобы его усталость – а она бывала иногда очень сильной – замечали только те, кому он позволял заметить.

У него изначально не было замысла стать во главе тех, кого отверг закон, а власти преследовали без всякой пощады. Он готовился к иным действиям, продуманным заранее и очень тщательно, и эти действия должны были в корне изменить его жизнь. Но его планам не суждено было сбыться – он оказался в Шервуде и был объявлен шерифом Ноттингемшира вне закона.

Робин не мог сетовать на слепой случай: то, что произошло с ним, произошло в результате его собственных поступков и из-за неизменности своей природы. И он не сетовал. Он мог бы вернуться к первоначальным планам, покинуть Шервуд, но принял решение остаться, а оставшись, сделать из Шервуда то, чем тот был сейчас. Заповедная территория, куда разрешен доступ не всем, но только с прямого или молчаливого согласия Робина. Обширный лесной край, охраняемый его воинами, которых народ почтительно именовал вольными стрелками, а шериф и его окружение называло разбойниками.

Ему было очень непросто создать это войско из разрозненных кучек изгнанников, которые действительно сильно смахивали на разбойников. Самое трудное было как раз убедить их собраться в такое войско и принять единую волю – его. Сначала Робина и слушать не хотели, галдя, как стая сорок, потом решили попробовать на нем свою силу, но потерпели поражение. И только тогда, когда убедились, что ни с оружием, ни голыми руками, ни по одному, ни нескольким сразу его не одолеть, они стали слушать. Выслушали и задали вопрос: говоришь, единственно твоя воля? А что ты дашь нам взамен? Он ответил: силу, с которой будут считаться, ратное умение, которое позволит защитить свою и чужую жизнь, и собственную преданность всем вместе и каждому в отдельности.

Они ответили согласием, и наступил его черед выполнять данные обещания. С помощью друзей, которые владели ратным искусством наравне с ним или немногим хуже него, он обучал людей, вверивших ему свои судьбы. Ученики становились учителями и сами приступали к обучению. Сколько тренировок провел он сам, сколько устроил состязаний на мечах, в стрельбе из лука, Робин не смог бы и сосчитать. Не жалуясь на усталость, он не желал слышать таких же жалоб и от остальных. Впрочем, они скоро перестали жаловаться, почувствовав, как вместе с силой к ним приходит уверенность. Но ему было мало их сил и уверенности в себе. Он хотел, чтобы они гордились собой, гордились самой принадлежностью к вольному воинству. Он сам придумал сшить для всех стрелков зеленые летние куртки, которые, с одной стороны, своим цветом надежно бы укрывали стрелков в лесу от чужих глаз, а с другой стороны, стали атрибутом Шервуда. Ему же принадлежала идея серебряного знака на рукаве куртки – знака вольного леса.

В то же самое время Робин сносился с торговцами оружием, лошадьми, сукном, кожей, зерном, протягивая к Шервуду нити, которые обеспечили бы бесперебойное снабжение вольного леса всем необходимым. Торговцам было все равно, кому отдавать товар, лишь бы за него платили звонкой монетой, а Робин платил щедро, не обманывая и не позволяя обмануть себя, что особенно возвышало его в глазах торгового люда.

Потом те же торговцы стали верными поставщиками самых разных новостей. Путешествуя по городам и селениям Средних земель, они узнавали о многом и делились узнанным с вольными стрелками, уже не требуя платы, лишь из доброго расположения к лорду Шервуда. Да и как им было иначе относиться к нему, если они не только сбывали ему большую часть своих товаров, но и знали, что благодаря лорду Шервуда, а не шерифу дороги стали безопасными?

Но охрана дорог, как и многое другое, – все это было потом. А вначале он кропотливо, день за днем и ночь за ночью строил свою державу, и ни шериф, ни Гай Гисборн не подозревали, какая грозная сила растет и набирает мощь прямо у них под боком. Могли бы насторожиться, узнай, что он, Робин, жив и скрывается в Шервуде. Но нет, они были убеждены в его гибели и по-прежнему считали всех, кто скрывался в лесах, кучкой жалких бродяг. Ему же их пренебрежение было только на руку, и он настрого запретил стрелкам обнаруживать себя и тем более ввязываться в столкновения с ноттингемскими ратниками. Собственных денег ему пока хватало на то, чтобы вооружать, одевать и кормить свое войско хлебом. Мясом же щедро снабжал сам Шервудский лес, изобиловавший дичью. Только через год Робин уверился в готовности стрелков дать достойный отпор любому ратнику и тогда наглядно показал шерифу и Гисборну, кто в Ноттингемшире хозяин.

Для первого раза он предпринял вылазку в селение, куда приехали сборщики шерифа выколачивать из жителей надуманную недоимку. Шерифу были нужны деньги, и он не побрезговал самочинно увеличить годовые подати. Для устрашения жителей селения сборщиков сопровождал отряд ратников, и разбить этот отряд не составило для вольных стрелков особого труда. Когда до шерифа дошла весть о случившемся, он отправил в Шервуд больший отряд, который должен был найти и убить наглецов, осмелившихся чинить препятствия его сборщикам. Посланный шерифом отряд не вернулся.

Тогда сэр Рейнолд уже всерьез обеспокоился и затеял настоящую карательную экспедицию. Она тоже закончилась крахом: ратники бежали от леса до самых стен Ноттингема со всех ног, роняя оружие, которое потом заботливо подобрали вольные стрелки: оружие никогда не бывает лишним. Сразу же, не давая врагам опомниться, шервудское войско атаковало замок Гисборна. Идея разрушить замок принадлежала не Робину – на этом настаивали его самые близкие друзья, и особенно Вилл Скарлет. Они были в своем праве, и Робин согласился. Когда замок охватило пламя, Гай Гисборн узнал, кого называют лордом Шервуда. Тогда враги Робина спохватились и стали очень серьезно относиться к вольному лесу, но было поздно.

Он взял под контроль все дороги Ноттингемшира. Сборщики шерифа или епископа могли закрываться копьями и мечами ратников, жарко молиться, но ничто не спасало их от встречи с воинами лорда Шервуда. Большая часть налогов стала уходить в Шервуд, а казна получала то, что Робин счел нужным оставить шерифу.

Гай, твердо намерившись покончить с лордом Шервуда в самое короткое время, предпринял несколько вылазок в лес, но каждый раз убеждался в том, что границ, установленных Робином, ему и его ратникам не преодолеть.

На первых порах и шериф, и Гай всерьез ожидали, что лорд Шервуда пойдет штурмом на Ноттингем, чем изрядно повеселили Робина. Ему действительно не составило бы труда взять город, но это не входило в его планы. Шерифу и Гаю Гисборну пришлось смириться с существованием вольного Шервуда, поскольку признаться в собственной слабости принцу Джону они не хотели. За голову Робина была объявлена щедрая награда, за каждого из вольных стрелков – награда, меньшая в разы. Потом список имен вырос, размер наград увеличился, но еще никто ни разу не польстился на деньги, обещанные шерифом, и ни один вольный стрелок не был выдан властям.

Конечно, его войско несло неизбежные потери, но они постоянно восполнялись новыми изгнанниками, которым не было иного убежища, кроме Шервуда. Но Робин принимал не каждого, кто просил его о зеленой куртке вольного стрелка. Сначала он выслушивал новичка, взвешивая на собственных душевных весах причину, по которой стоявший перед ним человек оказался вне закона. Если он приходил к решению, что закон был нарушен без веских на то оснований или нарушение было таким, что его нельзя оправдать никакой причиной, то вольные стрелки могли сами под покровом ночи доставить виновного к слугам шерифа, а то и исполнить приговор вместо них.

Постепенно тайная власть лорда Шервуда распространилась не только на Ноттингемшир, но и за его пределами. Могло показаться странным, но в Средних землях неожиданно наступил порядок. Челядь обедневших лордов больше не нападала на путников и обозы, девушки и честные женщины могли покидать селения и города, не опасаясь быть подвергнутыми насилию, меньше стало воровства и убийств. Сэр Рейнолд, не признаваясь себе в том, в глубине души был даже доволен, что лорд Шервуда взял на себя большую часть его обязанностей. Нет, он не был благодарен Робину, поскольку тот регулярно перехватывал не только часть собранных налогов, но и доходы, которые шериф считал личными. Но сэр Рейнолд был уже немолод, стремился к покою, а не к постоянным сражениям, и потому не питал такой одержимой ненависти к лорду Шервуда, как Гай. Тот выходил из себя при одном лишь упоминании о вольном Шервуде, и тем более о самом Робине. Гай был уверен, что цель Робина – отнять власть у него и унизить его в глазах всего графства. Поэтому он неустанно искал лазейки в защите Шервуда, но всякий раз безуспешно, и уже не первый год лорд Шервуда отбивал любую атаку, какой бы хитроумной она ни была.

Гай, уму и проницательности которого Робин отдавал должное, ошибался. Цели унизить его у Робина не было, как и соперничества за власть. Гай хотел убить его, но не сумел. Поскольку Гай в своих намерениях не преуспел, постольку Робин продолжал жить и обустраивал свою жизнь так, как считал нужным. Жить иначе он не считал себя вправе.

Вольный Шервуд стал той силой, которую он решил создать и создал. Врагам Робина пришлось безмолвно признать свое бессилие разгромить войско лорда Шервуда и одержать верх над ним самим. Пока он достиг всего, чего желал, и был доволен и жизнью, и собой. С одной стороны. А с другой, его спокойствие стало нарушать какое-то неясное волнение, природу которого он не мог себе объяснить. Это волнение раздражало, дела могли отвлечь от него, но оно никуда не исчезало, закрадываясь в душу вновь и вновь.

– Робин, тебе пора влюбиться! – заявила ему жена друга, сопроводив слова звонким смехом. – Ты в последнее время ходишь сам не свой, словно что-то ищешь, но не понимаешь, что!

Робин отговорился шуткой. Ему хватало забот, чтобы морочить себе голову такой досадной помехой, как любовь к женщине. У него не было недостатка ни в женском внимании, ни в ласковых подругах, и большего он не желал. Когда-то в юности он испытал влюбленность, переболел ею и счел, что на будущее с него довольно нежных чувств. Но его душа все равно не находила покоя. Именно в таком состоянии он и пребывал, когда лежал на лугу среди высоких трав, закинув руки за голову, и дремал под неумолчный стрекот цикад, как вдруг услышал песню.

Мгновенно очнувшись от сна, Робин вслушался в голос: певучий, нежный и очень мелодичный девичий голос. Ему захотелось взглянуть на саму девушку, которая без опаски гуляла в лесной глуши, да еще и пела, словно нарочно привлекая к себе внимание, забыв или не зная, что лес любит тишину. Он вскочил на ноги, озорства ради закрыл лицо полумаской из черного плотного шелка и пошел на голос.

Когда он увидел ее, она как раз допела песню и в молчании сидела на берегу, небрежно отмахиваясь от ластившегося к ней серого жеребца. Внезапно в ее руках оказались лук и стрела. Проследив взглядом направление прицела, Робин увидел выбранную девушкой цель и, достав из колчана лук и стрелу, прицелился сам. Задуманное упражнение в стрельбе было нелегким, он мог и промахнуться, но неожиданно для себя загадал: «Если попаду, эта встреча – нечто большее, чем случайность!»

Он не промахнулся. Она вскочила на ноги, обернулась, и он утонул в бесстрашных огромных светлых глазах.

Проводив ее до Фледстана и расставшись, но условившись о новой встрече, Робин поймал себя на том, что непрестанно думает о ней, вспоминает каждое ее слово, сказанное за время, что они пробыли вместе, и не просто вспоминает, а слышит ее нежный голос. Пять дней, ему нужно подождать только пять дней, и он снова увидит ее! А он очень хотел ее увидеть – так сильно, что пять дней казались ему вечностью.

Ночью и следующим днем он продолжал вспоминать ее, и в его сердце теплилась беспричинная радость. Ему хотелось вновь и вновь повторять ее имя: Мэри. Как чудесно оно срывается с губ, каким теплым выдохом вылетает из груди! Мэри…

Он никогда не встречал ее прежде – в этом Робин был уверен по той самой причине, которую ей и назвал. И все же каждая черточка ее нежного облика чудилась ему до боли знакомой. Изгиб складывавшихся в улыбке губ, легкие жесты изящных рук, серебристая глубина глаз… Странное ощущение знакомства до первой встречи укрепляло его в убеждении, что эта девушка изначально предназначена для него и только для него.

Очарованный ею, Робин при второй встрече хотел не просто привезти ее в Шервуд, а оставить возле себя. Никто из его подружек никогда не вызывал у него такого помысла. Как они ни просились в Шервуд, он только отшучивался, но не брал никого с собой, предпочитая навещать их сам, лишь бы не обременять себя ненужными обязательствами. А вот она… За одну недолгую встречу он был впервые настолько пленен и сердцем и разумом, что не раздумывая ответно стремился завладеть ею, а завладев, уже не отпускать от себя.

Он вспоминал ее признание, неумелость нежных губ, скованность юного тела и хотел скорее увидеть ее вновь и забрать с собой. Не только затем, чтобы любить ее и вызвать в ней ответные чувства, но прежде всего чтобы защитить ее. При такой красоте и такая доверчивость! При такой неискушенности и неопытности с таким пылом отвечать на поцелуй, не понимая, как это опасно! Вспоминая свежесть ее несмелых губ, он невольно улыбался, уверенный в том, что она впервые в жизни целовала мужчину. Ей, по-видимому, и в голову не пришло, что он с трудом заставил себя отпустить ее, вместо того чтобы уложить на траву и обратить сопротивление в покорность. Он отпустил, а если бы на его месте оказался другой? Нет. Он хотел быть у нее первым и остаться единственным – такую девушку он не желал делить ни с кем.

Поймав себя на мыслях о том, что, привезя ее в Шервуд, он прямо на празднике представит ее своей невестой и будущей леди Шервуда, Робин понял, что зашел так далеко, как не заходил никогда. Но осознание этого не остановило его. Чувства, которые пробудила в нем юная травница из Фледстана, не шли ни в какое сравнение с первой юношеской влюбленностью. Они увлекали его, как пронизанные солнцем волны, закручивающиеся в водоворот, и он поддался им, совершенно не желая сопротивляться. В конце весны ему минуло двадцать пять лет, в этом возрасте его друзья успели обзавестись не только женами, но и детьми. Почему бы и не жениться? В ее согласии выйти за него замуж он не усомнился ни на минуту.

День праздника приближался, и ему оставалось сделать одно: условиться с ней о встрече. В этом не было никаких затруднений. Достаточно было повидаться с Клэренс, которая знала во Фледстане каждого. Он так и сделал – встретился с Клэренс, описал ей Мэри, и всем его надеждам пришел конец, когда Клэренс, выслушав его, рассмеялась и объяснила, кого он повстречал в лесу.

Благородная леди Марианна, вот почему ты так волновалась и спешила вернуться в замок раньше хозяина Фледстана! Боялась, что тебе влетит от отца за одинокие прогулки в дремучем лесу без подобающей свиты, без охраны. Правильно боялась, и жаль, что опередила отца: определенно, ты в полной мере заслужила его упреки!

Он только порадовался тому, что ни с кем не успел поделиться своими мечтами, не сказал заранее, что пригласил на праздник ту, которую решил взять в жены. Правда, сама Марианна рассказала подруге о встрече в лесу, но, к счастью или из осторожности, умолчала о том, с кем она повстречалась.

Узнав, кто она, он понял и тайну своего наваждения: почему ее черты показались ему знакомыми, хотя он увидел ее впервые. Судьба, предназначение – все это блажь! Просто Марианна как две капли воды походила на мать за одним исключением: у леди Рианнон волосы были гладкими и черными как ночь, а у Марианны – светлыми и волнистыми.

Уверенность в том, что он наконец-то встретил свою любовь, оказалась беспощадно разрушенной, и на смену ей пришел гнев такой силы, что Марианна, знай о том, могла бы порадоваться, что скрыта от Робина надежными стенами Фледстана.

Кокетка! Лгунья и лицемерная кокетка! Это на нее-то ни один мужчина ни разу не смотрел так, как он? Да на нее все мужчины пялились, не в силах оторвать глаз! За краткое время со дня возвращения из монастыря она получила не меньше десятка предложений руки и сердца от знатных и родовитых мужчин Средних земель. Зная, кто он, и умолчав о себе, не забавлялась ли она, пополнив ряды своих поклонников еще и лордом вольного Шервуда? Что ж, ей удалось вызвать в нем и любовный трепет, и желание защищать, вот только сама она при этом не нуждалась ни в его защите, ни в его любви.