– Как только можно носить эту гадость – я ничего не вижу через неё! – яростно протестовала Лиз по-шведски, по-видимому, не намереваясь быть понятой Рейхан.
Омар Лалие улыбнулся, лениво пошевелил кистью руки с зажатым между пальцами мундштуком, коротко уронил в сторону дочери экономки:
– Уходи.
Рейхан молча поклонилась, задом попятилась к двери, не поднимая на Омара глаз, и исчезла за нею. Лиз Линтрем в лёгкой растерянности застыла посреди спальни хозяина, сохраняя в тщательно подведённых чёрной краской глазах так безумно волнующее его бунтарское выражение.
Омар повелительно поднял руку:
– Подойди сюда, Феризат, – скомандовал он по-французски. Шведская девушка в ответ лишь презрительно фыркнула. – Подойди и сядь, – повторил Лалие. – Я хочу рассмотреть тебя повнимательнее.
– А вы видите здесь меня?! – запальчиво возразила Лиз Линтрем. – Эти чёртовы женщины с ног до головы покрыли меня разной краской, обмазали какими-то мазями, обрядили в одежду, в которой я не умею и шага-то ступить… Где вы видите здесь меня, повелитель?
Омар откинулся на подушки, тяжёлые веки слегка пригасили проницательность его взора.
– В твоём голосе слышится недовольство оказанной тебе честью…
– Стать вашей женщиной – для меня не честь, а бесчестие, – отрезала она, словно остро заточенной бритвой полоснув по его самомнению.
– Отчего же? – мягко поинтересовался он. – Ведь у тебя есть все шансы стать женой социально значимого человека, пусть даже чужой тебе культуры. И это при том, что ты уже не молода – возможно, даже более двадцати лет…
– Не исполнилось и девятнадцати! – гневно отреагировала Лиз в полном соответствии с его надеждой.
– Я не нравлюсь тебе?
– Не то… не знаю… не имеет значения. Меня пугает именно то, что вы называете «чужой культурой». Для меня противоестественно оказаться всего лишь одной из двадцати, тридцати жён обеспеченного мужчины.
– На самом деле их не может быть больше чётырех, – тихо поправил её Лалие. – Остальные – наложницы.
– Разве есть особая разница? – Лиз выглядела удивлённой. – Они все ваши женщины, вы спите по очереди с каждой.
Мужчина чуть приподнялся с подушек, мягко взял её за руку и подтянул к себе. Голос его звучал тихо и завораживающе:
– Это правда, любовь моя. Но когда ты станешь моей женой, я буду принадлежать тебе безраздельно… а ты – мне.
Элиза коротко хохотнула:
– Замуж? Нет уж, спасибо. Я дважды была замужем – по любви и по обязанности…
– Была замужем? – залитые чернотой глаза Лалие сузились, женщину полоснул холодный взгляд волка. Она вздрогнула, поднесла руку к горлу, торопливо исправилась:
– Ну, почти была…
– Так не бывает, любовь моя, – лицо Лалие вновь расцвело в улыбке. – Невозможно быть женщиной и невинной девушкой одновременно, невозможно сразу быть и не быть женой мужчине.
– Ещё как возможно, – угрюмо возразила ему Лиз. – Во всяком случае, я была обручена – это значит, что мой жених может прохлаждаться, где ему вздумается; но, вернувшись, он сможет найти меня, никем не тронутую, ни в кого не влюблённую, на прежнем месте.
– Думаю, что он пожалел о своём отсутствии, увидев тебя, Феризат, – усмешка светилась в глазах араба. – Наверное, он подумал, что, по меньшей мере, уже три года мог бы владеть этим прекрасным телом, если бы не покинул тебя.
– Это его проблемы, – к Лиз снова вернулось угрюмое настроение.
А Лалие обратился опять к интересующей его теме:
– Так ты невинна, моя красавица, или уже успела познать мужчину – до возвращения своего жениха?
– Какого чёрта… – Лиз пробормотала по-шведски проклятие и осеклась. – Вас это не должно волновать, повелитель, – с очаровательным хладнокровием улыбнулась она.
В глазах мужчины понемногу распускал лепестки алый цветок ярости:
– Феризат, ответь мне… или я узнаю это самостоятельно.
Она посмотрела сквозь плотную ткань на него с плохо скрываемой неприязнью:
– Попробуйте.
– Merci beaucoup, – с изысканной вежливостью поблагодарил он. – Хотя я и не нуждался в твоём разрешении.
Его рука протянулась к мягкому кокону, окутавшему её, легонько потянула за край, и покрывало упало на пол, открыв всю женщину его взору – от кончиков изукрашенных ручной вышивкой туфель до поднятых вверх белых волос, втиснутых в головной убор незамужней девушки, из-под которого на свет вырывались только несколько крохотных завитков. У Омара Лалие вырвался лишь потрясённый вздох, когда он рассмотрел повнимательнее неподвижную маску, сменившую очаровательное, полное жизни лицо. Женщины Хусейна придали Элизе привлекательности в соответствии со своими собственными понятиями о таковой – тяжёлые украшения оттягивали ей уши, оставляли следы на нежной шее и заставляли склоняться вниз заносчиво выпяченный подбородок; веки были полузакрыты под гнётом пронзительно-голубой краски, толстым слоем нанесённой на них руками Голе-Мохтар, старшей жены Хусейна, относившейся к Омару, словно к собственному ребёнку, которого она не имела, но хотела безумно. Эта же женщина, миниатюрная и невесомая, будто изящная статуэтка, раскрасила щёки Лиз розовой краской, а губы – яркой помадой, сильно пахнущей миндалём; ресницы Элизы стали вдвое длиннее и торчали острыми ярко-синими стрелочками в разные стороны.
– Minois de poupee. Куколка, – пробормотал Омар, испытывая почти что благоговейный ужас перед размахом Голе-Мохтар: начав закрашивать природную красоту Элизы Линтрем, та не пропустила ни единого фрагмента, где могла оставить свой след. Мягкая, чуть ироничная улыбка согрела его лицо. – Первое, что я хотел бы сделать – это умыть тебя, дитя моё.
– Я не ваше дитя, – угрюмо отозвалась Лиз.
– И это великолепно, – подхватил Лалие. – Иначе я вряд ли бы смог любить тебя… как свою женщину.
– Mon Dieu, как же мне убедить вас, что я не хочу этого! – закричала она в отчаянии.
Омар продолжал улыбаться.
– Красавица моя, зачем тратить напрасно силы? Решение уже принято.
– Вот ещё! – сразу же ощетинилась Элиза. – Моему жениху не принесли никаких результатов пять месяцев ухаживания, а вы надеетесь, повелитель, овладеть мною в эту же ночь? Я с вами не лягу.
– Феризат, – мягкий упрёк прозвучал в его голосе, – как ты могла подумать, что я прикоснусь к тебе без твоего на то согласия? Возможно, подобные нравы господствуют в твоей дикой, холодной стране… но на Востоке, прежде чем взять женщину, мужчина должен покорить её сердце. Наша брачная ночь не наступит ни сегодня, ни завтра – ты молода и испугана, а я не хочу иметь такую жену на своём ложе, – он проигнорировал её отчётливо громкий, полный облегчения вздох. – Тебе ещё многое предстоит узнать, Феризат, перед тем, как мулла произнесёт над нашими головами священное слово «иншаллах».
– Это означает заключение брака? – тревожно вспорхнули ресницы Элизабетты.
– Это означает благословение Аллаха на то, чтобы ты принадлежала мне.
– Я и так вам принадлежу, – пожала плечами Элиза, – вы купили меня.
– Почему же ты мне не подчиняешься? – веки Лалие полузакрылись, словно его не очень-то интересовал ответ на этот вопрос.
– Вы требуете от меня невозможного, – просто отозвалась Элиза. – Есть человек, за которого я собираюсь замуж… в первый раз я должна принадлежать только ему.
В полумраке огромной спальни глаза мужчины, напоминающие два агата, ярко блестели.
– Похвально, – сухо обронил он. – Только, по-моему, у тебя проблемы с французской грамматикой – здесь следовало употребить прошедшее время. Ты собиралась замуж и должна была хранить целомудрие. Сейчас я намереваюсь стать твоим мужем.