Нина. Книга 1. Проклятый дар

– Нина, но ведь ты – мое сокровище, – его твердый голос дрогнул. – Ты и я вместе, помнишь?

Разумеется, она помнила. По возращении она только о нем и думала. Но насколько сладостными были воспоминания для одной стороны ее сознания, настолько же чудовищными они были для другой. Как уродливый червь они насыщались сочной мякотью ее гуманности, заражая остатки человечности гнилью.

Твердая ладонь нежно, насколько он умел, провела по щеке.

– Ты и я вместе. И целый мир у наших ног! Я пролью кровь во имя тебя. Ты будешь лить ее сама! И только наша воля, лишь наше слово будет законом!

Он – единственный, кто понимал ее сущность. Он – змий, сладко звучат его подкупающие речи. Вот только финал его соблазнов уже известен – она будет изгнана из рая. Здесь бы ей рассмеяться по-дьявольски громко над собственной наивностью. Со всем дерьмом в ее жизни она продолжала верить в существование утопичного рая, созданного для нее. Место, где ждут родители, место, где она оставила Тори.

– Нина, – его зов вырвал из воображаемого мира, куда она так часто уходила.

– Нина, почему ты упорствуешь? – искренне удивлялся он.

– Потому что я вижу своих Монстров, а ты своих – нет.

Он едва ли задумался о буквальности ее слов, и она понимала, почему. Ему всегда нужны физические доказательства. Вот только как показать человеку его безумие? Благо, Нина обладала талантом рождать образы из воздуха.

– Оглянись, Томас. Вон он, – она указала головой куда-то позади него.

Дрожь родилась на затылке и пробежала по спине к самым пяткам. Томас – один из тех редких типов людей, отличающихся поразительным бесстрашием. И сейчас он бы просто ухмыльнулся жалкой попытке запугать его. Но его сильная сторона личности, благодаря которой он стал во главе преступного синдиката – фантастическое чутье. И сейчас мурашки на затылке говорили от имени чутья: «Осторожно! Сзади кто-то смотрит на тебя!»

Но это невозможно! Они здесь – одни!

И все же, обернись.

И Томас обернулся. Там, в углу, даже сквозь плотную стену мрака четко проступали костлявые контуры бледного до синевы уродца. Его голова лысая и непропорционально громоздкая, у него нет лица, а только широкая скальпированная пасть, обнажающая десятки длинных, подобно кинжалам, зубов, с которых капала кровавая слюна. Он пресмыкался на изломанных конечностях, обтянутых кровавыми лохмотьями, некогда бывшими кожей. И все то время, что он неподвижно и молча сидел в углу, взгляд его был устремлен на Томаса. Нет, у него не было глаз, но Томас готов был поклясться, что чудище смотрит на него.

Томас медленно отвернулся. Его лицо побледнело от подступающей тошноты.

– Этот – мой, и он далеко не один, – тихо шептала Нина, словно пыталась утаить слова от монстра.

– Он – ненастоящий, – настороженно произнес Томас.

– А разве ты не чувствуешь его вонь?

И Томас понял, что приступ тошноты возник именно из-за этого трупного запаха, что, по всей видимости, источал уродец. Но как это возможно? Ведь он нереален!

– Они – изувечены по моему образу и подобию. И внутри тебя, Томас, есть такие же, и изуродованы они по твоему подобию.

Томас снова обернулся, но на этот раз в углу никого не было, и только запах продолжал создавать иллюзию его присутствия. Томас знал, что Нина способна создавать картины из воздуха и дурачить людей. Но с этим уродцем он почувствовал какую-то едва уловимую связь, которую не в силах был объяснить. Он был уверен, что этот монстр ему не чужой.

– Они – мертвы, Томас, но продолжают жить. Это неправильно. Их нужно уничтожить.

Томас резко встал и возбужденно прошагал туда, где только что был уродец, пытаясь отыскать его следы.

– Чего ты боишься? – спросила она.

– Я? – ухмыльнулся Томас. – Я ничего не боюсь! Это ты их боишься, Нина!

И он был прав. Да, она всю жизнь боялась Монстров, несмотря на то, что они присутствовали лишь в ее голове. Это не мешало им калечить ее тело и обезображивать разум. И никто из настоящих живых людей не мог ей помочь! Они всегда были то слепы, то глупы. Она ревела навзрыд – ей давали лекарства, буйствовала в припадках – заставляли поверить, что тот параллельный мир нереален, а когда она начала убивать – ее просто спрятали, потому что были не в силах понять ее болезнь. Отложили, так сказать, в ящик до появления очередного супер-лекарства, который превратит ее в сомнамбулу без эмоций и памяти, витающую на границе сна и яви. Они не замечали немую мольбу, тенью лежащую на бледном лице. Они продолжали равнодушно называть ее больной.

Томас прошагал к пустому дверному проему, ведущему в ночную пропасть.

– Ты покинешь это место либо со мной, либо в черном мешке. Время твое на исходе, – заключил Томас, уставившись на бетонное дно парковки далеко внизу с высоты десятого этажа.

Его холодный взгляд сохранял невозмутимое спокойствие, но она-то чувствовала, как душа его вибрировала в растерянных порывах. Томас был озадачен, и Нина видела в этом хороший знак.

– Томас, – позвала она.

Он посмотрел на нее так, как ей всегда нравилось – дерзко и хладнокровно.

– Пойдем со мной. Я покажу тебе всё, – шепотом пригласила она в путешествие длиною в ее жизнь.

«Любой девушке перед смертью хочется услышать свою историю…»[2 - Чак Паланик "Невидимки"]

Глава 1. Дар

Ее звали Нина. И она была мертвецом, обличенным в живую плоть. По крайней мере, так она всегда ощущала себя. Ей приходилось притворяться одной из живых, чтобы затесаться в толпу, а это чертовски сложное занятие, когда ты – шизофреник. И Нина прилагала все свои усилия, чтобы скрывать истинную сущность. В этом было ее спасение.

Люди обожают заниматься классифицированием. Тогда жизнь упорядочена, жизнь разложена по полочкам. И если ты не попадаешь под определение какого-либо класса или вида, ты становишься изгоем. Для Нины было жизненно необходимым относиться к классу нормальных, обычных, среднестатистических и тем незаметных людей. Потому что как только в ней замечали ее настоящие изгойские черты, ее жизнь подвергалась опасности.

Необычная шизофрения. Необычный изгой.

Мертвец в живом теле, мечтающий ощутить благословенное дыхание жизни. И когда она была готова воскликнуть: «Да! Я знаю, каково это – быть живым!», тогда все тут же шло прахом к чертям в ад. Необычному изгою не следовало радоваться не своему уделу.

Если бы Нина верила в бога, то акт своего создания приписала бы к канцелярской ошибке на небесах – мертвую душонку поместили не туда.

А может, это был эксперимент? В таком случае он с треском провалился, потому что подопытная едва справлялась с муками противоестественного союза жизни и смерти.

Мертвецу никогда не сыскать место среди живых. Как антиподам, им предоставлена вечность в разных мирах.

Разлагающаяся душа заставляет тело медленно гнить, как если бы зараза проникла в созревающий кокон и сожрала гусеницу, не давая ей возможности превратиться в прелестную бабочку.

Хорошо, что человеку со всей его духовной сложностью свойственно идти наперекор установленному порядку. Это бунтарство стало спасительным оплотом для умирающей бабочки-Нины. Всю свою жизнь она рьяно противостояла гнили в попытке излечиться от нее и вписаться, наконец, в понятие живого человека. Конечно, получалось не всегда, и Нина зачастую задавалась вопросом: а был ли толк?

Однажды друг сказал в сердцах, что ее душа рождена в адских недрах, и как бы она ни боролась, в конце концов, дьявольская сущность сожрет последние крошки ее человечности. Эти слова, точно пророчество, навсегда отпечатались в ее памяти.

А дьявольская сущность пожирала ее с самого зачатия.

***

Франк бросил недомытую кружку в раковину и одним прыжком оказался возле жены, бившейся в судорогах на полу. Каштановые волосы разметались по сторонам, тело скрючилось в неестественной позе, изо рта била пена. Франк уже отработанными движениями повернул Лили набок, подложил под голову полотенце и слегка сдерживал амплитуду конвульсий. Неладное он почуял спустя минуту – сквозь бежевую юбку Лили просачивалось кровавое пятно.

Очнулась Лили в больнице. Еще не открыв глаза, она почувствовала под рукой мягкость рыжих кудряшек Франка. Он прикорнул возле жены, положив ее тонкую белоснежную ладонь себе на голову. Лили нежно погладила мужа по голове, отчего тот сразу проснулся.

С минуту они молча смотрели друг на друга, улыбаясь.

– Все было так плохо? – наконец, прохрипела Лили.