Стальные пещеры (пер. И.Кочкарева)

Может быть, это произошло просто оттого, что он устал; может быть, потому, что Джулиус Эндерби, его однокашник, обошел его еще на одну ступеньку по служебной лестнице. А может, это случилось просто из-за того, что ему надоело ее вечное стремление соответствовать своему имени, хотя никакого сходства с библейской тезкой у нее не было, да и не могло быть.

Так или иначе, он ответил колкостью:

– Полагаю, сможешь, только не думаю, что ты станешь это делать. Жаль, что ты не в силах забыть свое имя и быть самой собой.

– Какой захочу, такой и буду.

– Старания быть Джезебел ни к чему хорошему тебя не приведут. Если хочешь знать правду, это имя значит совсем не то, что ты думаешь. Библейская Джезебел, по свидетельствам о ее жизни, была верной и заботливой женой. Насколько известно, у нее не было любовников; она никогда не устраивала шумных оргий и строго блюла свою мораль.

Джесси сердито посмотрела на него.

– Неправда. О ней говорят «нарумяненная Иезавель». Я знаю, что это значит.

– Может быть, ты и думаешь, что знаешь, но вот послушай. После того, как муж Иезавели, царь Ахав, умер, на престол взошел ее сын Иорам. Один из военачальников его армии, Ииуй, восстал против него и убил его. Затем отправился в Изрель, где жила старая царица-мать Иезавель, Она узнала о его приближении и поняла, что у него могла быть только одна цель – убить ее. Гордая и мужественная, она нарумянила свое лицо и оделась в свои лучшие одежды, чтобы встретить сына, как подобает величественной и непреклонной Царице. Он приказал выбросить ее из окна дворца и растоптать. По моим понятиям, она достойно встретила свою смерть. Вот что подразумевают люди, когда говорят о «нарумяненной Джезебел», знают они эту историю или нет.

На следующий вечер Джесси негромко сказала:

– Я читала Библию, Лайдж.

– Что? – В первый момент Бейли никак не мог сообразить, о чем идет речь.

– Те места, где говорится о Джезебел.

– А! Джесси, прости, если я тебя обидел, Я вел себя как мальчишка.

– Нет, нет, – она холодно сбросила его руку со своей талии и опустилась на краешек дивана подальше от него. – Всегда хорошо знать правду. Не хочется попадать в дурацкое положение из-за того, что чего-то не знаешь. Вот я и прочла о ней. Все-таки она была порочной женщиной, Лайдж.

– Ну, то писали ее недруги. Ее мнения о себе мы не знаем.

– Она убивала всех пророков Господа, которые только попадали в ее руки.

– Опять же это говорят ее враги. – Бейли порылся в кармане в поисках жевательной резинки. (Позже он бросил привычку жевать, потому что Джесси сказала, что с его длинным лицом и печальными карими глазами это делает его похожим на старую корову, у которой застрял в горле пучок травы, и она не может проглотить его, но и не хочет выплюнуть.) – А если ты хочешь разобраться в ее поступках, я мог бы привести кое-какие доводы и в ее пользу. Она ценила религию своих предков, живших на той земле задолго до прихода иудеев. У иудеев же был свой бог, и, больше того, они считали, что, кроме него, других богов нет. Они не довольствовались тем, что сами ему поклонялись. Они хотели, чтобы все вокруг поклонялись только ему.

Джезебел была консервативной по натуре. Она оставалась верна старой вере и не желала принимать новую. В конце концов, если в новой вере было больше нравственного содержания, то старая доставляла больше эмоционального удовлетворения. Тот факт, что она убивала священников, просто характеризует ее как дитя своего времени. В те дни это был обычный метод обращения в свою веру. Если ты читала «Третью книгу царств», то должна помнить, что Илия (на сен раз мой тезка) устроил соревнование с восьмьюстами пятьюдесятью пророками Ваала, чтобы определить, чьи молитвы будут услышаны и чей бог ниспошлет огонь с небес. Илия одержал победу и тут же приказал толпе убить восемьсот пятьдесят ваалитов. И народ ему повиновался.

Джесси закусила губу.

– А как насчет виноградника Навуфея, Лайдж? Жил себе этот Навуфей, никого не трогал. Единственная его вина была в том, что он отказался продать царю свой виноградник. Тогда Джезебел устроила так, чтобы люди лжесвидетельствовали против него. Они показали, что Навуфей богохульствовал или что-то в этом роде.

– Его обвинили в том, что он «хулил бога и царя», – подсказал Бейли.

– Да. И его казнили, а после конфисковали его имущество.

– Они поступили несправедливо. Конечно, в наше время, да даже и в среднюю эпоху с Навуфеем обошлись бы не так сурово. Если бы его собственность понадобилась городу, решением суда ему приказали бы убраться, а в случае необходимости выдворили бы насильно, заплатив при этом справедливую, с их точки зрения, сумму в качестве возмещения убытков. У царя Ахава не было такого выхода, И все же решение Джезебел было несправедливым. Единственным оправданием ей может служить то, что Ахав так горевал из-за виноградника, что даже заболел, а она считала, что ее любовь к мужу важнее благосостояния Навуфея, Я еще раз говорю тебе, она была воплощением верной же…

Джесси отпрянула в сторону. Лицо ее пылало от гнева.

– Ты низкий, злой человек!

Он посмотрел на нее в полном недоумении:

– Что я такого сделал? Что с тобой?

Она выскочила из квартиры, не удостоив его ответом, и провела весь вечер и полночи на этажах субэфирного видео, где нетерпеливо переходила с сеанса сеанс, израсходовав свою двухмесячную квоту, а заодно и квоту мужа.

Когда она вернулась домой, Бейли все еще не спал, но ей уже нечего было сказать ему.

Позже, гораздо позже Бейли пришла мысль, что он вдребезги разбил очень важную часть жизни Джесси. Ее имя значило для нее что-то интригующе порочное. Оно было восхитительным противовесом для ее чопорного, слишком уж приличного прошлого. Оно вносило в ее пресную правильную жизнь привкус безнравственности. И Джесси это обожала.

Но все это рухнуло. Она никогда больше не упоминала своего полного имени ни при Лайдже, ни при своих друзьях, и, как казалось Бейли, она избегала его даже в собственных мыслях. Она стала просто Джесси и начала подписываться этим именем.

Прошло несколько дней, и она снова начала разговаривать с мужем, а примерно через неделю их прежние отношения полностью восстановились. С тех пор они ссорились еще не раз, но так серьезно – никогда.

Лишь однажды их разговор коснулся ее имени, да и то косвенно. Джесси была на восьмом месяце. Она ушла из столовой А-23, где работала помощником диетолога. У нее появилось непривычно много свободного времени, которое она проводила в размышлениях и приготовлениях к рождению ребенка.

Однажды вечером она спросила:

– Что ты думаешь насчет Бентли?

– Извини, дорогая, о чем ты?

Бейли оторвался от стопки бумаг, которую притащил с работы. (Хочешь не хочешь, приходилось брать сверхурочную работу, поскольку вскоре должен был появиться на свет лишний рот, Джесси не работала, а его собственные шансы на продвижение по службе были, как и прежде, не очень-то велики.)

– Я говорю, если родится мальчик. Как ты насчет того, чтобы назвать его Бентли?

Бейли скептически скривил губы.

– Бентли Бейли? Тебе не кажется, что имя и фамилия слишком похожи?

– Не знаю. Мне кажется, в них есть какая-то ритмичность. К тому же, когда малыш вырастет, он всегда сможет выбрать себе второе имя по своему вкусу.

– Ну что ж, Я не против.

– Ты уверен? То есть… Может, ты хотел назвать его Элайджем?

– И прибавлять «младший»? По-моему, это не очень удачная мысль. Он сможет назвать Элайджем своего сына, если захочет.

– Я бы только хотела уточнить… – начала Джесси и замялась.

Помедлив, он поднял голову:

– Что уточнить?

Джесси старательно избегала его взгляда, но голос ее прозвучал довольно уверенно:

– Бентли ведь не библейское имя, верно?

– Нет, – ответил Бейли. – В этом я совершенно уверен.