Академия и Земля

– Но ведь это не так.

– А ты в этом уверен?

– Конечно, уверен. Ты не робот.

– Откуда ты знаешь?

– Блисс, я знаю. В тебе нет ничего искусственного. Если уж я не знаю ничего такого, то и никто не знает.

– Но разве не может быть так, что абсолютно во всем, от общего облика до мельчайших подробностей, я неотличима от настоящего человека? Если я такова, как ты сможешь найти различие между мной и настоящим человеком?

– Не думаю, чтобы ты могла быть столь мастерски изготовлена.

– Ну, а если это было возможно, несмотря на то что ты думаешь?

– Я просто не могу поверить.

– Тогда посмотри на это как на гипотезу. Если бы я была неотличимым от человека роботом, как бы ты к этому отнесся?

– Ну, я… я…

– Ну, еще точнее. Допустим, занимался любовью с роботом? Что скажешь?

Пелорат неожиданно щелкнул пальцами.

– А знаешь, есть такие легенды – о женщине, влюбившейся в искусственного мужчину, и… и наоборот. Я?то думал, что это всего лишь аллегория, и никогда не мог вообразить, что эти истории могут иметь отношение к правде. Ни Голан, ни я даже не слышали слова «робот» до тех пор, пока не оказались на Сейшелле, но теперь я понимаю, что упоминаемые в легендах искусственные мужчина и женщина наверняка и были роботами. По-видимому, такие роботы действительно существовали в древние времена. Это означает, что отношение к таким легендам как к вымыслу должно быть пересмотрено…

Он внезапно умолк и, когда Блисс резко хлопнула в ладоши, испуганно вздрогнул.

– Пел, дорогой, ты углубился в мифологию, чтобы уйти от ответа. Я повторяю: как бы ты отнесся к тому, чтобы заниматься любовью с роботом?

Пелорат обескураженно посмотрел на нее.

– Совсем-совсем неотличимым роботом? Таким, что похож на человека как две капли воды?

– Да.

– Ну… тогда я скажу так: робот, который неотличим от человека, является человеком. Если бы ты даже и была таким роботом, для меня ты все равно останешься человеком.

– Именно это я и хотела от тебя услышать, Пел.

Пелорат немного помолчал и спросил:

– Ну, а теперь, дорогая, может быть, ты скажешь, что ты – настоящий человек и мне не нужно решать эту гипотетическую проблему?

– Нет. Не скажу. Ты определил настоящего человека как объект, имеющий все свойства человеческого существа. Если тебя устраивает то, что я обладаю всеми этими свойствами, тогда дискуссия окончена. Мы пришли к рабочему определению и не нуждаемся в ином. Кроме всего прочего, как я могу узнать, что ты, например, не робот, которому посчастливилось оказаться неотличимым от человека?

– Но я же сказал тебе, что я не робот.

– О, но если бы ты был таким роботом, то мог бы быть устроен так, чтобы утверждать, будто ты – настоящий человек, и мог бы даже быть запрограммирован на веру в это утверждение. Рабочее определение – вот все, что у нас есть, и все, что у нас может быть.

Она обвила шею Пелората руками и поцеловала его. Поцелуй становился все более страстным и продолжался, пока Пелорат не оторвался от губ Блисс и не сказал вполголоса:

– Мы обещали Тревайзу не смущать его, превращая полет в свадебное путешествие.

– Давай не будем думать об этих обещаниях, – умоляюще проговорила Блисс.

– Не могу, дорогая, – покачал головой Пелорат. – Знаю, это обидит тебя, Блисс, но я все время думаю… Словом, я не могу позволить эмоциям захватить меня целиком. Эта черта характера развивалась во мне всю мою жизнь и, вероятно, досаждает окружающим. Я никогда не жил бы с женщиной, которая бы начинала возражать против этого рано или поздно. Моя первая жена… но я полагаю, что это не совсем подходящая тема для разговора…

– Да, не очень-то, но… Впрочем, ты не первый мой любовник.

– О! – сказал Пелорат в замешательстве, но затем, заметив добрую улыбку Блисс, продолжил: – Я хочу сказать, что все понимаю. Конечно, нет. Я даже не задумывался, какой я у тебя по счету. Все равно моя первая жена этого терпеть не могла.

– А я – наоборот. Ты мне очень нравишься такой… задумчивый.

– Не могу поверить. Но я о другом. Робот или человек – неважно. Тут мы согласны. Однако я изолят, и ты знаешь это. Я не часть Геи, и, когда мы ласкаем друг друга, ты разделяешь чувства с не-Геей. Даже когда ты позволяешь мне стать частью Геи на краткий миг, это не могут быть столь же сильные эмоции, какие ты испытываешь, когда Гея любит Гею.

– Любить тебя, Пел, – в этом есть своя прелесть. Я не заглядываю дальше в будущее.

– Но это ведь не только твое дело, что ты любишь меня. Ты – это не только ты. Что, если Гея сочтет подобное поведение извращением?

– Если бы дело обстояло так, я бы знала: ведь я – Гея. А так как мне приятно быть с тобой, Гее это тоже приятно. Когда мы занимаемся любовью, вся Гея разделяет мои ощущения в той или иной степени. Когда я говорю, что я люблю тебя, это означает, что Гея любит тебя, хотя только одна ее часть, которую я собой представляю, принимает в этом непосредственное участие. Ты смущен?

– Я изолят, Блисс, и не совсем улавливаю смысл всего этого.

– Можно представить это в виде аналогии с телом изолята. Когда ты насвистываешь мелодию, все твое тело, весь твой организм хотел бы свистеть, но непосредственная задача производить звуки доверена твоим губам, языку и легким. Твой правый большой палец в этом не участвует, верно?

– Он может отстукивать ритм.

– Но это не нужно для свиста. Отстукивание ритма – не само действие, но отклик на действие, и, наверное, все части Геи могут откликнуться так или иначе на мои эмоции, как я откликаюсь на твои.

– Значит, мне не стоит мучиться и смущаться?

– Конечно, нет.

– Но у меня все равно какое-то странное чувство ответственности. Когда я пытаюсь доставить тебе счастье, то, оказывается, должен осчастливить распоследний организм на Гее.

– Распоследний атом, если точнее, но ты так и делаешь. Ты добавляешь к чувству общей радости то, что я позволяю тебе ненадолго разделить со мной. Я полагаю, твой вклад слишком мал, для того чтобы его легко было измерить, но он есть, и знание этого должно усилить твою радость.

– Эх, знать бы наверняка, что Голан погружен в маневрирование в гиперпространстве и еще в рубке.

– Хочешь устроить медовый месяц?

– Верно.

– Тогда возьми лист бумаги и напиши: «Медовый месяц, не беспокоить!» Прикрепи его снаружи на двери, и если он захочет войти, то это его проблема.

Пелорат так и сделал, и все дальнейшее происходило уже во время совершения Прыжка. Но ни Пелорат, ни Блисс не заметили при этом ничего необычного, да и не смогли бы заметить, даже если бы и очень старались.