– Смотрите сами. Всю жизнь на мою совесть ложились жертвы всяких бедствий – от неприятностей до катастроф – миллионы, быть может, невинных жертв. Даже если с этой минуты я не принесу никому зла – хотя и раньше я по своей воле никому ничего плохого не делал, и моей виной это никак нельзя назвать – эти жертвы для меня такое бремя, которое я не могу снести. Мне нужно что-то, что меня от него избавит.
– Например, что?
Например, мне должен представиться случай спасти человечество.
– Что?
– А чем еще можно искупить тот невообразимый вред, что я принес? Я настаиваю, Джордж. Если вы снимете мое проклятие, замените его способностью спасти человечество.
– Не уверен, что у меня получится.
– А вы попробуйте, Джордж. Не смущайтесь задачей. Я всегда говорил: если что-то делаешь, сделай как можно лучше. И подумайте о человечестве, мой старый друг.
– Погодите, – сказал я, несколько встревоженный, – вы же все перекладываете на мои плечи.
– Конечно, Джордж, – с душевной теплотой произнес Менандер. – Широкие плечи! Добрые плечи! Они созданы для бремени людского. Давайте, Джордж, по домам и снимите с меня проклятие. И благодарное человечество засыпало бы вас благословениями, но оно увы, об этом не узнает, потому что я никому не скажу. Ибо стыдно выставлять напоказ добрые деяния, и вы можете положиться на меня, Джордж, – уж я-то не выставлю.
Как все-таки удивительна самозабвенная дружба, и ничто на земле не может с ней сравниться. Я тут же встал и вышел из ресторана так поспешно, что даже забыл оплатить свою половину обеда. К счастью, Менандер этого не заметил, пока я не ушел подальше от ресторана. Мне не сразу удалось вступить в контакт с Азазелом, а когда я до него дозвался, у него, похоже, не было настроения. Он был завернут в розоватое сияние и вопил, как свисток от чайника:
– Тебе не приходит в голову, что я могу пойти под душ?
И в самом деле, от него здорово несло нашатырным спиртом.
Я смиренно произнес:
– У нас невообразимо срочное дело, о Могущественный-Для-Прославления-Коего-Недостаточно-Слов.
– Говори тогда, только не вздумай мямлить целый день.
– Ни за что, – сказал я и с блестящей четкостью обрисовал ситуацию.
– Хм-м, – сказал Азазел. – Хоть раз а жизни получил от тебя интересную задачку.
– В самом деле? Ты имеешь в виду, что телеклутцизм существует?
– Конечно. Понимаешь, квантовая механика утверждает, что свойства Вселенной до некоторой степени зависят от наблюдателя. Точно так же, как Вселенная оказывает влияние на наблюдателя, так и он, и свою очередь, влияет на Вселенную. И некоторые наблюдатели на Вселенную влияют неблагоприятно – или, по крайней мере, неблагоприятно, с точки зрения других наблюдателей. Например, какой-то наблюдатель может ускорить взрыв сверхновой, и это может вызвать раздражение у тех наблюдателей, которые окажутся от нее в неуютной близости.
– Понял. Так можешь ли ты помочь моему другу Менандеру и снять с него эти квантово-наблюдательные эффекты?
– Это-то просто! Десять секунд – и я смогу вернуться под душ и потом на церемонию ласкорати, которую мы решили провести с двумя невообразимо прекрасными самини.
– Постой, погоди! Этого мало.
– Не дури. Две самини – этого вот так хватит. Только последнему развратнику может понадобиться три.
– Я имею в виду – мало убрать телеклутцизм. Менандеру нужно еще оказаться спасителем человечества.
Примерно минуту я думал, что Азазел собирается забыть нашу старую дружбу и все, что я для него сделал, стараясь снабжать его задачами, укрепляющими силу его мозга и волшебные способности. Я не все понял, что он сказал, поскольку большинство слов было на его родном языке, но на слух они больше всего напоминали распиловку а пилораме утыканной ржавыми гвоздями доски.
Остыв от белого каления до темно-вишневого, он спросил:
– И как это планируется сделать?
– Неужто это так трудно для Апостола Невероятного?
– Еще бы! Однако давай посмотрим. – Он на секунду задумался, а потом взорвался: – Да кому во всем мире понадобилось спасать человечество? Какой в этом смысл? Вы же провоняли целиком весь сектор… Ладно, сделаю.
Это заняло не десять секунд. Понадобился час и еще довольно противные полчаса, и Азазел все время хныкал и гадал, станут ли самини его ждать. Наконец он закончил, и я решил, что надо проверить, как поживает Менандер Блок.
Встретившись с ним, я сказал.
– Вы излечены.
Он посмотрел на меня с нескрываемой враждебностью:
– Вы знаете, что в тот вечер вы свалили на меня весь счет за обед?
– Это все же мелочь по сравнению с тем, что вас излечили.
– Я этого не чувствую.
– Ладно, поехали. Проедемся немножко на машине. Вы сядете за руль.
– Так уже облачно. Ничего себе исцелен!
– Поехали! Что мы теряем?
Он вывел из гаража свой автомобиль. На другой стороне улицы прохожий благополучно не споткнулся о полный мусорный бак. Менандер поехал по улице. При его приближении светофор не переключился на красный, и два сближавшихся на перекрестке автомобиля миновали друг друга на безопасном расстоянии.
Когда он доехал до моста, облака почти разошлись, и машину осветило солнце.
Подъезжая к дому, он плакал и не стыдился слез, так что мне пришлось поставить машину вместо него. Я ее малость при этом поцарапал, но ведь не меня же лечили от телеклутцизма. И вообще, могло быть хуже – например, я бы поцарапал свою машину.
Несколько дней он от меня не отходил. В конце концов, я единственный знал, какое чудо с ним случилось.
Он все повторял:
– Я пошел на танцы, и никто никому не наступил на ногу, и никто не упал и не сломал шею или пару ног, Я вальсировал, как эльф, и моя партнерша не жаловалась на тошноту, хотя и съела довольно-таки много.
Или что-то вроде:
– Сегодня на работе ставили новый кондиционер, и никто из рабочих не уронил его себе на ноги и не стал навсегда калекой.
Или даже:
– Я тут навестил приятеля в больнице, о чем раньше и мечтать не мог, и ни в одной палате, мимо которой я проходил, ни одна иголка не выскочила из вены ни у одного больного. И ни одна сестра не промахнулась мимо цели, делая внутримышечные инъекции.
А иногда он меня спрашивал: