– Если так, то меня удивляет, что вы, можно сказать, охотно пошли на встречу со мной. Вы ведь предвидели, что вам будет неприятно.
. – Да, предвидел, Но любопытство победило – вы ведь землянин.
Это как раз и должно было удержать тебя от встреи, сардонически подумал Бейли, но вслух сказал:
– Ну и что же?
Квемот заговорил с внезапным энтузиазмом:
– Не так легко объяснить, даже самому себе. Но я вот уже десять лет занимаюсь социологией, причем профессионально. Разработал некоторые новые концепции, которые на первый взгляд поражают, но в основе своей верны. Одна из моих концепций вызвала во мне чрезвычайный интерес к Земле и землянам. Видите ли, если глубоко изучить солярианское общество и образ жизни, становится очевидным, что модель и того и другого целиком и полностью заимствована с Земли.
Глава десятая
Аналогия прослеживается
– Что-о? – невольно вскрикнул Бейли. Квемот посмотрел на него через плечо, помолчал и сказал;
– Я говорю не о современной земной цивилизации.
– А-а.
– Модель заимствована из прошлого. Из древней истории Земли. Как землянин, вы должны ее знать.
– Кое-какие книги просматривал, – осторожно сказал Бейли.
– Тогда вы поймете меня.
Бейли, который не понимал ровным счетом ничего, сказал:
– Позвольте объяснить вам, что именно мне нужно. Я хотел бы, чтобы вы мне рассказали, если можно, почему Солярия так отличается от других Внешних Миров, почему здесь так много роботов, почему у вас такой образ жизни. Простите, если я ухожу от темы разговора.
Он как раз и хотел сменить тему. Обсуждение сходства и различия между солярианской и земной культурами – слишком захватывающий предмет. Можно проторчать тут весь день и уйти, так и не получив нужных сведений.
– Вы хотите сравнить Солярию с другими Внешними Мирами, но не хотите сравнивать ее с Землей, улыбнулся Квемот.
– Землю я знаю, сэр.
– Как угодно. – Солярианин кашлянул. – Вы не возражаете, если я еще немного поверну стул и сяду к вам спиной? Так будет… удобнее.
– Как вам угодно, доктор Квемот, – холодно сказал Бейли.
– Хорошо. – Повинуясь тихому распоряжению Квемота, робот развернул стул, и социолог, скрывшись от глаз Бейли за внушительной спинкой, сразу оживился, и даже голос у него стал глубже и громче.
– Солярия была открыта людьми около трехсот лет назад. Первыми поселенцами на планете были нексониане. Вам знаком Нексон?
– Боюсь, что нет.
– Это ближайшая к Солярии планета, парсеках в двух от нее. Нексон и Солярия представляют собой пару самых ближних обитаемых планет в Галактике. Жизнь существовала здесь еще до открытия Солярии людьми, и наша планета была вполне пригодна для обитания, что и привлекло сюда состоятельных нексониан, которым стало трудно поддерживать желаемый уровень жизни из-за роста населения на собственной планете.
– Роста населения? Я думал, космониты регулируют его.
– Солярия регулирует, но остальные Внешние Миры подходят к этому довольно небрежно. К тому времени население Нексона приближалось к двум миллионам. При такой плотности приходилось ограничивать количество роботов, которыми могла владеть отдельная семья. Поэтому нексониане, у которых была такая возможность, начали строить дачи на Солярии, планете плодородной, с хорошим климатом и без хищной фауны. Те, кто селился на Солярии, могли и до Нексона добираться без особых хлопот, и на новой планете жить в свое удовольствие. Роботов можно было заводить сколько угодно – в зависимости от возможностей. Поэтому и размеры усадеб не ограничивались – на пустой планете с землей проблем не возникало, а при неограниченном количестве роботов не было проблем и с ее обработкой. Роботов стало так много, что их оборудовали рациями – вот начало развития нашей прославленной роботехники, Мы начали создавать новые модели, с новым оборудованием и новыми возможностями. Цивилизация требует изобретений – этот афоризм, по-моему, изобрел я.
Робот по знаку, которого Бейли не заметил из-за спинки стула, принес Квемоту такой же, как у Бейли, напиток. Бейли больше не предлагали, и он решил, что сам не попросит.
– Преимущества жизни на Солярии были очевидны для всех, – продолжал Квемот. – Солярия вошла в моду. На ней селилось все больше нексониан, и она сделалась, по моему излюбленному определению, «планетой-виллой». Постепенно многие поселенцы стали жить на Солярии круглый год, ведя свои дела на Нексоне через поверенных. На Солярии появились заводы по сборке роботов, а на фермах и рудниках стали производить так много продукции, что представилась возможность экспорта. Короче говоря, мистер Бейли, стало ясно, что через каких-нибудь сто лет на Солярии будет столько же народу, как на Нексоне. Было бы смешно и расточительно найти такой новый мир и потерять его из-за недостатка предусмотрительности. Чтобы не вдаваться в тонкости политики, скажу только, что Солярия сумела добиться независимости и отстоять ее без войн. Помогло, конечно, и то, что во Внешних Мирах нас ценили как поставщиков специализированных роботов. По достижении независимости первой нашей заботой стало ограничить население до разумных пределов. Мы стали регулировать рождаемость и иммиграцию, а свою потребность в рабочей силе удовлетворяли, увеличивая количество роботов и совершенствуя их,
– А почему соляриане не хотят встречаться друг с другом? – спросил Бейли, раздраженный несколько покровительственной манерой Квемота.
Квемот выглянул из-за спинки стула и сразу спрятался обратно.
– Неизбежные последствия. У нас здесь огромные поместья. Нередки владения площадью десять тысяч квадратных миль, хотя в них входят и неудобные земли. Площадь моего имения – 950 квадратных миль, зато это сплошь хорошая земля. Во всяком случае, именно размер имения, больше чем что-либо другое, определяет позицию человека в обществе. И одно из преимуществ большого поместья в том, что по нему можно бродить, почти не рискуя зайти на территорию соседа, а значит, и встретиться с ним. Понимаете?
– Вроде бы да, – пожал плечами Бейли.
– Короче говоря, гордость солярианина состоит в том, чтобы не встречаться со своим соседом. И потом, его имение так хорошо обрабатывается роботами и так исправно приносит доход, что ему и не нужно ни с кем встречаться. Нежелание общаться лично привело к развитию техники видеосвязи, а с ее совершенствованием все более отпадала необходимость видеться с соседом. Это заколдованный круг, разновидность обратной связи. Понимаете?
– Послушайте, доктор Квемот, – сказал Бейли, – не надо ради меня все упрощать. Я не социолог, но прошел элементарный курс в колледже – земном, конечно, – скромно добавил он, чтобы предупредить встречное, более обидное, замечание собеседника. – И могу разобраться в формулах.
– В формулах? – чуть ли не взвизгнул Квемот.
– Не в роботехнических, конечно, тут я пас, но в социологических могу. Например, мне знакомо соотношение Терамина.
– Что-что?
– Может быть, у вас оно называется по-другому? Зависимость степени терпения масс от предоставляемых привилегий: дэ итое, деленное на йот, в энной степени…
– О чем вы говорите?
Бейли растерянно умолк, сбитый с толку резким тоном Квемота.
В чем дело? Ведь зависимость терпения от привилегий – это основа науки управлять массами без взрыва. Отдельная кабинка в общественном туалете, предоставленная одному человеку за особые заслуги, заставит х человек терпеливо дожидаться такого же подарка судьбы, причем величина х зависит от разных категорий среды и темперамента, что и вычисляется по формуле Терамина.
Но с другой стороны, в мире, где одни привилегии и никто не терпит лишений, коэффициент Терамина стремится к кулю. Наверное, он неудачно выбрал пример. Бейли сделал новую попытку:
– Видите ли, сэр, одно дело – качественный анализ роста предубеждения против личных встреч. Мне от него никакой пользы. Мне нужна точная формула этого предубеждения. Чтобы я мог с ним бороться. Я хочу убедить людей согласиться встречаться со мной, как согласились вы.
– Мистер Бейли, нельзя же обращаться с человеческими эмоциями, как с рефлексами позитронного мозга,
– Я и не говорю, что можно. Роботехника – дедуктивная наука, а социология – индуктивная. Но математикой можно пользоваться и в той и в другой.
Квемот помолчал и сказал дрожащим голосом:
– Вы же сами сказали, что вы не социолог.
– Да, но вы-то социолог. Как утверждают, лучший на планете.
– Я здесь единственный. Можно сказать, я и создал эту науку.