Внутри «Протеруса» освещение было выключено, Мичелз, Дьювал и Кора, возбужденные, сгрудились вокруг Гранта.
– Вот так, – сказал Грант. – Они остановят с помощью электрошока сердце Бенеша в момент нашего входа в него и запустят его снова, когда мы пройдем через него.
– Запустят его снова! – взорвался Мичелз. – Они что, сошли с ума? Бенеш не может перенести этого в его состоянии!
– Я полагаю, – сказал Грант, – они решили, что это единственная возможность успешно выполнить нашу миссию.
– Если эта возможность единственная, то наша миссия провалилась.
– У меня есть опыт операций на открытом сердце, Мичелз, – сказал Дьювал. – Это возможно. Сердце крепче, чем мы думаем. Оуэнс, сколько времени нам понадобится, чтобы пройти через сердце?
Оуэнс выглянул из рубки.
– Я как раз подсчитал это, Дьювал. Если у нас не будет задержек, нам понадобится от 55 до 57 секунд.
Дьювал пожал плечами.
– У нас будет еще 3 секунды в запасе.
– Тогда давайте скорее приступим к выполнению задачи, – предложил Грант.
– Мы уже сейчас дрейфуем вместе с течением по направлению к сердцу, – ответил Оуэнс. – я включу двигатели на полную мощность. Но мне нужно сначала проверить их. Они получили довольно серьезную порцию ударов.
На килевую качку наложилась бесшумная пульсация, и ощущение движения вперед пересилило монотонную, беспорядочную дрожь Броуновского движения.
– Выключите освещение, – сказал Оуэнс. – Вам лучше отдохнуть, пока я буду нянчиться с этой штукой.
Освещение выключили, и все снова направились к окну, даже Мичелз.
Окружающий мир полностью изменился.
Это была та же кровь. Она содержала все те же частицы и молекулярные соединения, все кусочки и фрагменты, тромбоциты и красные кровяные тельца, но отличие…
Теперь это была верхняя полая вена, идущая от головы и шеи, кислород в ней был уже израсходован.
Красные кровяные тельца были лишены кислорода и теперь содержали только гемоглобин, а не оксигемоглобин, это ярко-красное соединение гемоглобина и кислорода.
Собственно гемоглобин был голубовато фиолетовым, и в прыгающем отражении миниатюризированных световых волн корабля каждое тельце сверкало вспышками голубого и зеленого, часто перемешивающимся с фиолетовым. И все вокруг несло на себе оттенок этих лишенных кислорода частиц.
Проплывали в тени тромбоциты, и дважды корабль прошел мимо – на довольно приличном расстоянии – огромных тяжеловесных белых кровяных телец, окрашенных теперь в зеленоватый оттенок.
Грант взглянул еще раз на профиль Коры, поднятый вверх в почти религиозном экстазе, и стал смотреть на бесконечно таинственную темную голубизну.
«Она похожа на снежную королеву некоей полярной области, залитую светом зелено-голубоватого рассвета», – выспренно подумал он.
Неожиданно он почувствовал себя опустошенно и тоскливо.
– Великолепно! – пробормотал Дьювал, но смотрел он вовсе не на Кору.
– Вы готовы, Оуэнс? – спросил Мичелз. Я собираюсь вести вас через сердце.
Он пошел к своим картам и включил небольшой верхний светильник, который тут же потускнел в сумрачной голубизне, наполнявшей «Протерус» странной таинственностью.
– Оуэнс! – позвал он. – Карта сердца А-2, подход. Правое предсердие. Вы нашли ее?
– Да, есть.
– Разве мы уже в сердце? – спросил Грант.
– Прислушайтесь! – сказал Мичелз раздраженно. – Не смотрите. Слушайте.
Полная тишина воцарилась после этих слов на «Протерусе».
Они услышали это – словно отдаленный гул артиллерийской канонады. Это была всего лишь ритмичная вибрация пола корабля, медленная и размеренная, но становившаяся все громче. Неясный глухой звук, за ним еще более неясный, пауза, затем повторение, громче, все громче.
– Сердце! – воскликнула Кора. – Это оно!
– Совершенно верно, – сказал Мичелз, – сердцебиение немного замедленно.
– И мы слышим его не совсем верно, – с неудовольствием заметил Дьювал. – Звуковые волны слишком огромны сами по себе, чтобы воздействовать на наше ухо. Они вызывают вторичную вибрацию корабля, но это не то же самое. При настоящих исследованиях тела…
– В некоем отдаленном будущем, доктор, – сказал Мичелз.
– Оно звучит, как пушка, – заметил Грант.
– Да, но это заградительный огонь, два миллиарда ударов за 70 лет, – сказал Мичелз. – Даже больше.
– И каждый удар, – добавил Дьювал, – это тонкий барьер, отделяющий нас от вечности, дающий нам время примириться с…
– Эти удары, в частности, – заметил Мичелз, – посылают нас прямо к вечности и не дают нам вообще никакого времени. Замолчите вы все. Вы готовы, Оуэнс?
– Я готов. Я за рычагами управления, и карта передо мной. Но как я отыщу путь через все это?
– Мы не можем заблудиться, даже если бы хотели. Сейчас мы находимся в верхней полой вене в точке соединения с нижней. Нашли ее?
– Да.
– Хорошо. Через несколько секунд мы войдем в правое предсердие, первую сердечную камеру, и им следует остановить сердце. Грант, радируйте наши координаты.
Грант на какое-то время отключился от всего, очарованный открывшимся перед ним видом. Полая вена была самой большой веной, собиравшей на своем протяжении всю кровь из тела, за исключением легких. Когда она входила в предсердие, то превращалась в обширную резонирующую камеру, стены которой терялись из виду, так что казалось, что «Протерус» попал в темный безбрежный океан. Сердце теперь билось медленно и устрашающе, с каждым его равномерным глухим ударом корабль, казалось, приподнимался и вздрагивал.
На вторичный призыв Мичелза Грант вернулся к действительности и повернулся к своему радиопередатчику.
– Впереди трехстворчатый клапан, – объявил Оуэнс.
Все смотрели вперед. В конце длинного коридора они увидели его. Три искрящиеся красные створки, разделяющиеся и вздымающиеся волной при движении корабля. Появлялся и увеличивался зияющий проем, а острые края створок и клапана трепетали. Там, за ними, был правый желудочек, одна из двух главных сердечных камер.
Поток крови вливался в полость, как будто движимый мощным всасывающим насосом.