– Да. Его звали Джиррил. Больше я о нем ничего не знаю.
– Имя – не важно. Он агент Комиссии общественной безопасности, и он следил за вами от самого космопорта.
– Но почему? Я ничего не понимаю…
– Он говорил что-нибудь обо мне?
Гааль замялся.
– Он назвал вас вороном-Селдоном.
– А он сказал, почему?
– Сказал, что вы предсказываете несчастья.
– Правильно. Как вам нравится Трантор?
Дорник не нашел другого эпитета, кроме «великолепно».
– Вы произнесли это рефлекторно; ну, а что по этому поводу может сказать психоистория?
– Я не пробовал применить ее к этому вопросу…
– Пока я жив, вы, молодой человек, должны будете научиться применять психоисторию к любым проблемам – это должно стать само собой разумеющимся. Смотрите.
Селдон извлек из карманчика у пояса калькулятор. Говорили, что он кладет калькулятор даже под подушку, чтобы пользоваться им в минуты бессонницы. Серая блестящая поверхность приборчика была потерта от долгого пользования. Уже покрытые возрастными пятнами, но еще проворные пальцы Селдона забегали по пластиковой панельке. На табло стали появляться красные светящиеся значки.
– Вот положение Империи на сегодняшний момент, – заявил Селдон и сделал паузу, ожидая, что скажет Гааль.
– Но это, наверное, не полная картина? – проговорил, наконец, молодой человек.
– Совершенно верно. Я рад, что вы не верите людям на слово. Но это приближение является доказательством теоремы. Надеюсь, с этим вы согласны?
– Согласно результатам последней проверки производной функции, это так, – Дорник очень старался избежать возможной ловушки.
– Хорошо. Но добавим к этому вероятность убийства Императора, возможность восстания под предводительством вице-короля, периодические экономические кризисы, снижение активности по исследованию новых планет и кроме того…
Он все продолжал. Упоминая очередной фактор, он каждый раз касался панельки, и на табло появлялся новый символ, тут же включавшийся в основную функцию, в результате чего та постепенно расширялась и изменялась.
Гааль перебил старика только один раз:
– Такое преобразование этого множества мне кажется сомнительным.
Селдон повторил операцию медленнее.
– Но ведь вы произвели это с помощью запрещенной социальной операции!
– Хорошо, молодой человек, соображаете вы быстро – но все же недостаточно быстро. В такой комбинации она не запрещена. Давайте-ка разложим по рядам.
На этот раз процедура заняла куда больше времени; но, когда Селдон закончил ее, Дорник смущенно произнес:
– Да, теперь я понял. Вы были правы.
Наконец Селдон завершил все преобразования.
– Вот Трантор через пятьсот лет. Что вы можете сказать по этому поводу? – он склонил набок голову, ожидая.
Гааль не верил своим глазам.
– Полный крах! Но этого не может быть!.. Трантор всегда был…
Возбужденное напряжение, свойственное обычно лишь молодым, переполняло Хари Селдона – казалось, у него состарилось только тело.
– Но вы сами видели, как мы получили этот результат! Выразите его словами, забудьте на минуту о символах.
Дорник медленно заговорил:
– С постепенным углублением специализации Трантор оказывается все более уязвимым, неспособным защитить себя. Одновременно, как административный центр Империи, он становится все более ценной добычей.
Линия наследования престола становится все более спорной, а вражда между знатными семействами – открытой. Социальная ответственность исчезает начисто.
– Достаточно. Какова численная вероятность полного уничтожения столицы в течение пяти веков?
– Я затрудняюсь сказать.
– Но вы, конечно, могли бы провести дифференцирование поля?
Дорник почувствовал оказываемое на него давление. Селдон не предложил ему свой калькулятор, хотя панель его была всего лишь на расстоянии фута от глаз молодого человека. Гааль стал лихорадочно считать в уме, чувствуя, как на лбу его проступает пот. Наконец, он выдал ответ:
– Примерно восемьдесят пять процентов.
– Неплохо, – протянул Селдон, выпятив нижнюю губу, – но и не блестяще. Точный ответ – девяносто два с половиной процента.
– За это вас и прозвали вороном-Селдоном? Подобных расчетов в журналах я не встречал, – сказал Гааль.
– Естественно. Это – не для печати. Не может же Империя позволить открыто заявлять о ее нестабильности! Но для психоистории это довольно простое упражнение. Однако недавно в аристократические круги просочилась информация о некоторых наших исследованиях.
– Это плохо?
– Не обязательно. Мы стараемся учитывать все факторы.
– Так вот почему за мной следили!
– Да. Все, имеющее отношение к моему проекту, находится под их наблюдением.
– Вам грозит опасность, сэр?
– О, да. Существует вероятность – одна целая семь десятых процента – что меня приговорят к смертной казни. Разумеется, проект это не остановит – такую возможность мы тоже учли. Ну хорошо, думаю, завтра мы увидимся в Университете.