Ен. – Книга Еноха (древнееврейский апокриф II в. до н. э.);
Еух. – Видение Еухерия (Франция, IX в.);
Карп. – Видение св. Карпа (Византия, VI в.);
КВ – Видение государя Карла Великого (Германия, IX в.);
К. III* – Видение Карла Третьего (Бургундия, конец IX в.);
Мерхд.* – Видение Мерхдеофа (Англия, VIII в.);
Ник. – Евангелие Никодима (апокриф V в.);
О. – Книга Видений Отлоха Регенсбургского (Германия, XI в.);
П. – Видение ап. Павла (греческий оригинал IV в.);
Пл. – Видение Эра у Платона;
Плут. – Плутарх, Видение Феспесия;
Пт. – Видение ап. Петра (греческий апокриф);
Рад. – Видение Радвина (Франция, IX в.);
Рик. – Видение Риквиды (Франция, X в.);
Ротх. – Видение Ротхария (Франция, XI в.);
Салв. – Видения Салвия (Франция, VI в.);
Сунн. – Видение Сунниулора (Франция, VI в.);
Тн.* – Видение Тнугдала (Ирландия, XII в.);
Фл.* – Видение Флотхилды;
Фулб. – Видение Фулберта (Франция, XII в.);
Фурс. – Видение Фурсея (Франция, но место видения в Ирландии, VII в.);
Эв.* – Видение эвесхамского монаха;
Эд. – Видение Эдилвулфа;
Эн. – «Энеида» Вергилия, песнь VI.
Все эти материалы были использованы Б. И. Ярхо при написании вступительного очерка и в разработке Указателя образов и мотивов. Указатель (обнимающий листы рукописи 223–234) содержит девять больших рубрик: 1) Ясновидец (№ 1–26); 2) Спутник (№ 27–47); 3) Божество (№ 48–52); 4) Небожители (№ 53–67); 5) Демонические фигуры (№ 68–88); 6) Грешники и другие категории людей (№ 89–103); 7) Места блаженства (№ 104–133); 8) Места пыток (№ 134–186); 9) Божественное правосудие (№ 187–198). Поясняя, какие задачи ставились им при составлении и разработке рубрик Указателя, Б. И. Ярхо писал:
Предлагаемый Указатель образов и мотивов рассчитан не на исследователя, а на читателя данного сборника. Он должен дать читателю: а) общий взгляд на образный запас данного жанра, б) возможность проверить степень оригинальности отдельных элементов видений и в) степень влияния традиции, г) некоторое представление о видениях, не вошедших в сборник за недостатком места (л. 221).
Недостатком данного Указателя самому Б. И. Ярхо представляется искусственная и непоследовательная степень детализации внутри каждой из девяти его рубрик. Главное препятствие, по словам ученого, для выполнения такой задачи помимо узких пространственных рамок, поставленных издательством, заключалось в отсутствии необходимой для того литературы[8 - См. его слова: «…для некоторых видений у нас или вовсе не было под рукой текста… или был весьма плохой… по той простой причине, что книга эта написана в Москве летом 1918 г.» (л. 222).].
Очевидно, те же причины обусловили и довольно краткий список исследований, которыми он воспользовался при разработке своей темы. Среди отечественных ученых-предшественников Б. И. Ярхо назвал лишь несколько человек: Веселовского, Пономарева и Шепелевича[9 - Веселовский А. Н. Данте и символическая поэзия католичества. – 1866, декабрь // Веселовский А. Н. Собрание сочинений. Т. III; Пономарев А. Собеседования Григория Великого о загробной жизни в их церковном и историко-литературном значении. СПб., 1886; Шепелевич Л. Ю. Этюды о Данте. Апокрифическое видение св. Павла, т. 1–2. Харьков, 1891–1892.], а из зарубежных – Анкону, Делепьерра, Дитриха, Эберта, Фриче, Графа, Лабита, Озанама, Виллари, Райта и Цингарелли[10 - Ancona D. I precursori di Dante. Firenze, 1874; Delepierre O. L’ Enfer. Londres, 1876; Dietrich A. Nekyia. Lpz, 1893; Ebert A. Allgemeine Geschichte der Literatur des Mittelaters. Vol. II, 1889; Frietzsche C. Die lateinischen Visionen des Mittelalters bis zur Mitte des XII-Jahrhunderts // Romanische Forschungen. Bd. 2–3. Erlangen, 1886; Graf A. Miti, leggende e superstizione del Medio Evo. Vol. 1, Torino, 1892; Labitte Ch. La Divine Comedie avant Dante // Revue des deux Mondes. T. 31, 4 serie. P. 1842; Ozanam A. F. Les sources poetiques de la Divine Comedie // Oeuvres. Vol. V. Paris, 1845; Villari P. Antiche leggende e tradizioni che illustrano la Divina Commedia. Pisa, 1865; Wright Th. S. Patrick’s Purgatory. L., 1844; Zingarelli N. Dante // Storia litteraria d’Italia, scritta de una societa di professori. Milano, [s. a.]. Р. 457–474.].
Прежде всего отметим Введение к сборнику, поскольку оно представляет собой сжатый очерк истории данного жанра, а также многочисленные соображения теоретического характера, возникшие у Б. И. Ярхо при подготовке к изданию «Антологии средневековых видений».
В сумме эти видения дают определенное представление о возможностях и границах того жанра, который в своем развитии привел европейскую литературу к «Божественной комедии» Данте и «Видению Петра-пахаря» Ленгленда.
Ярхо использовал круглые и квадратные скобки; угловые скобки принадлежат публикатору. Примечания Б. И. Ярхо отмечены особо. Хочу поблагодарить сотрудников РГАЛИ: в семидесятые годы они не мешали мне работать с бумагами Ярхо и даже помогали – по мере их возможностей.
Многие коллеги помогали мне в работе над этой книгой. Особо отмечу благородную помощь моего друга и коллеги Светланы Солодовник.
Александр Грибанов
ЗАМЕТКИ О ЖАНРЕ ВИДЕНИЙ НА ЗАПАДЕ И НА ВОСТОКЕ
(ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ)
Работа Б. И. Ярхо над Антологией средневековых латинских видений началась летом 1918 года. Похоже, атмосфера Европы в то время отсвечивала грозовыми молниями мировой войны, и эсхатология почти что напрашивалась для выражения того неслыханного прежде опыта, который накопился в ходе четырехлетнего кошмара. Параллельно Ярхо эти импульсы нашли свое выражение в романе Т. Манна «Доктор Фаустус», где главный герой весной 1919 года приступает к созданию опуса под названием «Апокалипсис с картинками» на основе известного дюреровского цикла.
В 1919 же году вышла в свет монография «Мусульманская эсхатология в Божественной комедии Данте»[1 - As?n Palacios M. La escatolog?a musulmana en «La Divina Comedia» de Dante. Madrid: Impr. de E. Maestre, 1919.], написанная испанским арабистом Мигелем Асин Паласиосом. Эта монография выявила, прежде всего, определенный мусульманский субстрат в поэме Данте, но также ввела в дискурс европейской науки и тему арабоязычной эсхатологии. Работа М. Асин Паласиоса вызвала оживленную полемику и стала в арабистике одной из наиболее цитируемых. Высказанные в разное время возражения против его концепции не помешали сторонникам ее и дальше развивать те же взгляды[2 - См.: Cerulli E. Dante e l’Islam // Al-Andalus. XXI. 1956. Р. 229–293; Levi Della Vida G. Nuova luce sulle fonti iclamiche della Divina Commedia // Al-Andalus. XIV. 1949. Р. 377–407; Rougemont D. L’ Amour et l’Occident. P. 1970. Р. 151–154; Corbin H. Creative Imagination in the Sufism of Ibn Arabi / Transl. by R. Manheim. Princeton, 1969. Р. 100–101.]. Но исследование «Мусульманская эсхатология в „Божественной комедии„» вызвало интерес не только у арабистов: его широко используют и многочисленные авторы, занимавшиеся темами, связанными с жанром видений. Обзор литературы проделал для русскоязычного читателя А. Я. Гуревич[3 - Гуревич А. Я. Западноевропейские видения потустороннего мира и «реализм» Средних веков // Труды по знаковым системам. VIII. Тарту, 1977. С. 3–27; Гуревич А. Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. С. 176–239.].
***
Как в трудах Б. И. Ярхо и М. Асин Паласиоса, так и в позднейших работах, указанных А. Я. Гуревичем, много внимания уделено тому, что можно условно назвать «живучестью» жанра[4 - Совершенно очевидно, что самое существование этого жанра связано с явлением клинической смерти. Для Б. И. Ярхо и его современников этот фактор еще не известен, но с тех пор научная литература по клинической смерти насчитывает тысячи работ. См. библиографические указания в работе: Samuel Southard, Death and Dying: A bibliographical survey (New York, 1991); а также The Sociology of death: theory, culture, practice / Edited by David Clark (Oxford, UK; Cambridge, MA, 1993).]. Самый интерес в научной литературе разных стран к данному предмету косвенно свидетельствует о его устойчивости и «живучести». Однако еще сильнее эти качества ощущаются в художественной практике.
К примеру, жанр видений становится объектом пародирования в XIV веке у Боккаччо – в восьмой новелле третьего дня в «Декамероне»[5 - Содержание передается следующим образом: «Ферондо, отведав некоего порошка, похоронен за мертвого; извлеченный из могилы аббатом, который забавляется с его женой, он посажен в тюрьму и его уверяют, что он в чистилище; воскреснув, он воспитывает сына, рожденного от аббата его женой» (см. Боккаччо. Декамерон / Пер. А. Н. Веселовского. М., 1955. С. 218).]. Однако автору это не помешало использовать композицию и принципы жанра всерьез, когда на склоне лет он создал поэму «Ворон», где филиппики по адресу женщин даны от лица духа, явившегося герою во сне. Уже отсюда видно, что, став объектом пародии, жанр не поддавался совершенному вытеснению с горизонта европейской словесности.
Позже прямое использование видений можно указать в творчестве Кальдерона – это драма «Видение святого Патрика»[6 - Опосредованные следы этого жанра существенны для Кальдерона в таких пьесах, как «Маг-чудодей», сюжет которой заимствован из «Графа Луканора» (1335, Хуан Мануэль), чьим источником была арабская легенда.]. На рубеже XIX века визионерское начало использовано Кольриджем в поэме «Кубла-Хан»[7 - Ср. размышления аргентинского писателя и поэта Х. Л. Борхеса об этом фрагменте в специальном эссе «Сон Кольриджа» (Борхес Х. Л. Проза разных лет. М., 1984. С. 202–205). Уже в наши дни «Кубла-Хан» рассматривается в контексте визионерской литературы М. Б. Ямпольским в статье «Литературный подтекст в структуре фильма» (Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII–XX вв. Таллин, 1985. С. 110–112), где автор заодно обращает внимание на вставные видения в романе Диккенса «Тайна Эдвина Друда».]; затем мы обнаруживаем визионерские моменты в известной книге Т. Де Квинси «Исповедь англичанина, употребляющего опиум». В испанской традиции (что существенно для М. Асин Паласиоса) интерес к проблематике видений вообще не исчезал в связи с популярностью таких исконных уже тем, как «Жизнь есть сон»[8 - Для Б. И. Ярхо эта тема у Кальдерона не прошла незамеченной: ср. его реферат «Традиционный сюжет в драме Кальдерона „Жизнь есть сон“» (не позднее 1912 г. – РГАЛИ. Ф. 2186. Оп. 1. Ед. хр. 91).] и «Сон Разума».
Важнее, однако, отметить использование структур, выработанных в жанре видений, авторами, современными Б. Ярхо и М. Асин Паласиосу. Практики художественного творчества обнаружили в XX веке глубокий интерес к возможностям данного жанра. Мы уже упомянули роман Т. Манна «Доктор Фаустус». Нельзя пройти мимо того любопытного обстоятельства, что композитор Манна обращается к поиску выразительности в жанре видений почти одновременно с Б. И. Ярхо, который свою работу над сборником проводил летом 1918 года[9 - Точная датировка приводится во вступительной заметке к Указателю образов и мотивов: РГАЛИ. Ф. 2186. Оп. 1. Ед. хр. 9. Л. 222. Обратим внимание на близость в подходах Б. И. Ярхо и Т. Манна к своему предмету, что засвидетельствовано автором романа в позднейшем автометаописании: «…идея, с которой я давно уже прочно сжился – построить ораторию на дюреровских иллюстрациях к апокалипсису… внутренняя сфера этого произведения будет по возможности расширена общими эсхатологическими мотивами и, вобрав в себя всю „апокалиптическую культуру“, явится своего рода квинтэссенцией всех предвещаний конца. … Мне казалось соблазнительным подчеркнуть то психологически любопытное обстоятельство, что в данной сфере издавна существует преемственность, традиция, наделяющая одержимых уже сложившимися образами и эмоциями, что, как сказано в тексте, „налицо известная повторяемость наитий прошлого, несамостоятельность, заимствованность, шаблонность исступлений“» (Манн Т. История «Доктора Фаустуса»: Роман одного романа // Манн Т. Собр. соч. Т. 9. С. 307–308; курсив мой. – А. Г.). См. также: Frankfurter D. Early Christian Apocalypsism: Literature and Social World. New York; London, 1998.].
В собственно русской традиции, современной Б. И. Ярхо, следует среди многих примеров отметить в первую очередь постановку кальдероновской пьесы «Видение святого Патрика» петербургским «Старинным театром» в 1911 году, которая была показана в Москве на гастролях 1912 года[10 - См. газетный отчет: Студия. М., 1912. № 23. С. 7–8; а также: Старк Э. Старинный театр. II, 1920. С. 33; Хидекаль Р. Театральные работы В. А. Щуко // Искусство. 1975. № 1. С. 41–42.] и, конечно, не могла пройти незамеченной для Б. И. Ярхо.
Но еще раньше, в 1910 году, контур жанра видений неожиданно проступил в романе А. Белого «Серебряный голубь», где (в традициях хлыстовства) дается видение Дарьяльского[11 - Краткость фрагмента позволяет привести его целиком: «И тогда расплываются мертвые их тела, омыляясь будто туманной пеной… голубиное дитятко, восторгом рожденное и восставшее из четырех мертвых тел, как душ вяжущее единство – кротко ластится… И уже стен нет: голубое рассветное с четырех сторон небо: внизу – темная бездна и там плывут облака; на облаках, простирая к дитяти руки в белоснежных одеждах, спасшиеся голуби, а там – вдали, в глубине, в темноте большой, красный, объятый пламенем шар и от него валит дым: то земля; праведники летят от земли, и новая раздается песнь:Светел, ох, светел воздух холубой!В воздухе том светел дух дорогой!Но все истаивает, как легколетный чей-то сон, как видение мимолетное…» (Белый А. Серебряный голубь. М., 1910. С. 264–265).].
Из современников Б. И. Ярхо к жанру видений – в пародийном ключе – тяготел М. А. Булгаков[12 - О дружеских отношениях, связывавших Б. И. Ярхо с М. А. Булгаковым, см.: Чудакова М. О. Опыт реконструкции текста М. А. Булгакова // Памятники культуры. М., 1977. С. 100–102.]: достаточно вспомнить видение Алексея Турбина в «Белой гвардии»[13 - См.: Булгаков М. А. Белая гвардия. Театральный роман. Мастер и Маргарита. М., 1973. С. 67–73.], главу «Сон Никанора Ивановича» в «Мастере и Маргарите»[14 - Там же. С. 576–588.], а несколько серьезнее – и прием введения некоторых фрагментов «романа в романе» в том же произведении[15 - Имеются в виду связи между главами 15 и 16; см.: Там же. С. 587–588.].
Если в художественной практике для поздних образчиков этого жанра можно усмотреть желание авторов уйти, хотя бы временно, от жестких рамок реалистической прозы, то, скажем, для Боккаччо этот критерий не работает. И не в этом нам следует искать причины «живучести» жанра видений. Если суммировать наши, далеко не полные, примеры, то складывается общее (и поверхностное) впечатление, что «живучесть» жанра видений связана, скорей всего, с исключительной гибкостью и пластичностью заложенных визуальных качеств, а также с широтой тематических возможностей.
Подробней разобраться в различных компонентах этой «живучести» нам поможет составленный Б. И. Ярхо «Указатель образов и мотивов». Сам составитель писал:
…мы вполне признаем не только возможность, но и необходимость дальнейшей детализации, и не только в пределах каждой рубрики, но и внутри многих образов[16 - РГАЛИ. Ф. 2186. Оп. 1. Ед. хр. 10. Л. 222.].
А для этого, в частности, необходимо «усилить античный и апокрифический сравнительный аппарат»[17 - Там же.]. Цель Б. И. Ярхо заключалась в том, чтобы в пределах избранного материала, латинских средневековых видений, как можно полнее и детальнее разобраться в его сущностных качествах, что и было им выполнено. Дальнейшая работа возможна лишь в рамках иных, более широких контекстов. Некоторые замечания по этому поводу помогут наметить дальнейшие направления в исследовании видений.
Необходимо также оговорить отчетливую разницу между жанром видений и жанром апокалипсисов, граница между ними временами стирается и уходит из поля зрения исследователей.