Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2

5.3.3.3. От коррупционного риска до нормализации коррупции в госзакупках: пример Венгрии

В то время как абстрактная дискуссия о типах коррупции, которую мы вели до сих пор, помогла заложить аналитические основания для изучения коррупции как явления, теперь полезно будет поближе взглянуть на конкретные примеры, помогающие проиллюстрировать описанные выше различия между разными типами коррупции. Первым делом мы приводим более общее описание процедуры госзакупок и объясняем, как определенная переменная – уровень завышения цены – зависит от типа коррупции. Затем мы обращаем более пристальное внимание на то, как изменялся процесс проведения тендеров на госзакупки в Венгрии с 2009 по 2015 год. На основании анализа имеющихся данных мы приходим к выводу, что в Венгрии сформировалось криминальное государство.

Мы выбираем Венгрию в качестве примера по трем основным причинам. Во-первых, Венгрия является посткоммунистическим государством, которое в указанный выше период превратилось из патрональной демократии в патрональную автократию, и одним из главных признаков этого превращения было появление системной коррупции в виде криминального государства. Во-вторых, в то время как многие постсоветские патрональные автократии часто опираются на природные ресурсы как источник подлежащей распределению ренты [? 7.4.6.1], Венгрия не богата природными ресурсами. Поэтому патрональные акторы вынуждены опираться на такие ресурсы, как деньги Евросоюза и государственные инвестиции, обычно извлекаемые через систему госзакупок [? 7.4.6.2]. В-третьих, и что, пожалуй, важнее всего, в Венгрии есть то, чего нет во многих других патрональных автократиях – доступ к большим массивам данных о госзакупках. Как правило, данных, прямо указывающих на коррупционную деятельность, не существует, поэтому исследователи этого феномена обычно основывают свои выводы либо на подробном изучении институциональных механизмов в определенном политическом режиме, либо на индексе восприятия коррупции, измеряемом через социологические опросы предпринимателей или рядовых граждан. Однако несмотря на то, что модель изучения коррупции, основанная на мозаичном наборе подробных описаний конкретных примеров и правовом анализе, безусловно, является полезной, метод, который смог бы точно подтвердить факт ведения коррупционной деятельности криминально-государственного типа на основании анализа большой выборки индивидуальных транзакций, несомненно, дал бы нам более точное представление об этом феномене. Попытки осуществить подобный анализ, как правило, наталкиваются на ряд ограничений, самым главным из которых является тот факт, что информация о решениях, принимаемых во время проведения госзакупок, обычно не собирается в базы данных, доступные для детального изучения. Однако исследование большого набора данных, которое провел Иштван Янош Тот из Будапештского центра исследования коррупции, предоставляет собой уникальную для посткоммунистического региона возможность увидеть своими глазами признаки наличия государственной коррупции, осуществляемой сверху вниз, на примере базы данных, включающей в себя информацию о более чем 120 тысячах тендеров на госзакупки, проведенных в 2009-2015 годах[80 - Competitive Intensity and Corruption Risks: Statistical Analysis of Hungarian Public Procurement – 2009–2015. Data and Descriptive Statistics // Corruption Research Center Budapest, 2016. URL: http://www.crcb.eu/?p=943. Еще одним примером исследования, похожего на наше, является: Fierascu S. Redefining State Capture: The Institutionalization of Corruption Networks in Hungarian Public Procurement. Bucharest: Editura Eikon, 2019.]. Информация, которую мы приводим ниже, основана на подсчетах Тота и его коллег.

В более общих терминах процесс госзакупок, то есть деятельность, направленная на достижение целей публичной политики через проведение открытых торгов, может быть разделен на три стадии[81 - Beke M., Cardona F., Blomeyer R. Political and Other Forms of Corruption in the Attribution of Public Procurement Contracts and Allocation of EU Funds. P. 29.]:

1. претендерная стадия, включающая в себя оценку потребностей (разработка управленческой модели и конкретного проекта внутри нее) и планирование торгов;

2. тендерная стадия, включающая в себя приглашение на тендер, получение и обработку заявок, а также заключение договора с победителем;

3. посттендерная стадия, включающая в себя апелляции (предъявляемые комиссии по госзакупкам или суду) и эпизодические расследования, проводимые контрольными государственными органами, обладающими необходимыми полномочиями для наложения официальных санкций (Государственное надзорное управление, Управление государственного аудита, Государственный прокурор).

В либеральных демократиях все три фазы отделены друг от друга не только по содержанию, но и в плане участников и исполнителей. Несмотря на то, что разные стадии относятся к разным областям компетенции и уровням правительства, в демократическом контексте разделение стадий позволяет добиться прозрачности процедуры, а также заставляет правительство придерживаться установленных законом правил и организовывать честную конкуренцию под давлением как самих членов правительства, так и независимых надзорных органов.

В таких условиях главным полем для коррупционной деятельности является тендерная стадия. Именно на этом этапе запрашиватель коррупции (участник тендера) встречается с поставщиком коррупции (член оценочной комиссии). Коррупционное предложение делается добровольно, а стоимость услуги компенсируется взяткой. В таком виде эта деятельность похожа на коррупцию на свободном рынке, так как предполагаемый победитель тендера не навязывается сверху, и некоторый уровень конкуренции сохраняется в том, что касается размера взятки. Взятка или добавочный доход иногда включаются в завышенную цену предложения. Однако другие участники тендера могут предложить свою цену ниже той, на которую договорились участники коррупционной сделки, что устанавливает некоторое ограничение на их аппетиты. Так, участник оценочной комиссии не может объявить победителем участника, предложившего заоблачную цену. Это в интересах обеих сторон, так как проигравшие, а также те, кто по какой-то причине не был допущен к торгам, могут оспорить необоснованное решение и быть объявленными победителями тендера по решению Комиссии по госзакупкам или суда (на посттендерной стадии). Поэтому в подобном случае уровень завышения цены ограничивается обстоятельствами, напоминающими свободный рынок, где возможность оспаривания рыночно нецелесообразных решений оказывает сдерживающее влияние на коррумпированных акторов.

Уровень завышения цены может возрастать, если, например, в сговоре участвуют не только конкурсант и член тендерной комиссии, но и человек, готовящий тендерную документацию, а также если проводятся какие-либо манипуляции со сроком подачи заявки и другими чисто техническими моментами (на претендерной стадии). Так происходит в случае протекции для корешей или захвата государства снизу вверх, при которых намеренно затрудняется работа независимых надзорных органов в силу того, что сама тендерная процедура прописана так, что большая часть потенциальных конкурентов отсекается вполне «законно». Также в случаях сговора, инициированного государственным органом, и захвата государства сверху вниз у инициатора коррупции есть доступ к стадиям проведения госзакупок на той ограниченной территории, которой он управляет, включая тендерную и, возможно, претендерную стадии. Однако несмотря на то, что такие формы коррупции могут способствовать организации тендеров, в которых желаемый участник, скорее всего, победит, они, как правило, не приводят к бесконтрольному завышению цены предложений, потому что надзорные органы все еще могут вернуть необоснованно исключенных конкурсантов в игру.

Наконец, уровень завышения цены может быть полностью бесконтрольным только в условиях криминального государства, где инициатор коррупции – верховный патрон – имеет возможность влиять на все три стадии проведения госзакупок. Управляющая рука мафиозного государства мониторит и координирует планирование тендеров, приглашение к участию в них, а также оценку отдельных лиц и компаний. Она также не забывает позаботиться о том, чтобы проигравшие участники ни при каких обстоятельствах не смогли добиться удовлетворения своих апелляций. Кроме того, она гарантирует, что аудиторы и правоохранительные органы не могут накладывать взыскания на составителей тендерной документации и участников оценочной комиссии за их предвзятые решения. Они попутно уничтожают возможность появления коррупции на свободном рынке, так как при таком раскладе победителя тендера выбирают уже не члены оценочной комиссии, а вся система оценки и управления целиком. Оценщик больше не подкупается, а скорее вознаграждается возможностью сохранить свой статус.

Бесконтрольному завышению цены способствуют ситуации, когда саму госзакупку сложно стандартизировать (например, закупка информационных технологий). В случаях, когда предметом сделки является что-то, что легче поддается стандартизации (например, услуги, оборудование и материалы внутри строительной сферы), завышение цены часто производится задним числом: посредством увеличения стоимости работ в силу «непредвиденных обстоятельств» и «дополнительного объема работ». (Естественно, при такой системе централизованного коррупционного сговора, победители тендеров всегда допускаются и к дальнейшим торгам несмотря на то, что они случайно или намеренно доказали свою неспособность заранее оценить объем предстоящих работ.)

Стоит отметить, что в такой ситуации понятие «коррупционный риск», часто используемое в существующей литературе на данную тему, полностью теряет всякий смысл. Ведь слово «риск» подразумевает, что по умолчанию государство подчиняется принципу общественных интересов и всячески пытается реализовать общественное благо, проводя госзакупки, но при этом существует риск, что некоторые коррумпированные акторы из частного сектора, а также девиантные государственные служащие могут попытаться помешать реализации этой цели. В случае криминального государства мы, напротив, можем говорить о полной «нормализации коррупции», когда она становится обычным порядком вещей, а стремление к осуществлению общественных интересов – девиацией. Действительно, в системе координат криминального государства скорее можно говорить о риске того, что девиантный государственный служащий вдруг решит действовать в интересах общества вместо того, чтобы покорно исполнять возложенную на него функцию сопровождения или осуществления коррупционной сделки[82 - Естественно, в криминальном государстве все еще существует коррупционный риск в том смысле, что девиантные государственные служащие могут попытаться удовлетворить свои собственные интересы в ущерб интересам приемной политической семьи [? 5.3.4.2]. Однако понятие «коррупционный риск» нужно использовать с особой осторожностью в этом контексте, потому как здесь речь идет не о ситуации, в которой какая-то государственная должность, главной целью которой является служение общественным интересам, эксплуатируется для извлечения личной выгоды, как считают многие исследователи коррупционного риска, а о ситуации, в которой уже коррумпированный чиновник может быть коррумпирован в другом направлении.].

Резюмируя вышеизложенное, полностью бесконтрольное завышение цены при госзакупках возможно лишь внутри криминального государства, полностью управляемого государственным центром. Таким образом, уровень завышения цен при проведении тендеров на госзакупки может указывать на присутствие или отсутствие коррупционного давления сверху вниз, что, в свою очередь, позволяет подкрепить количественно и отделить такой тип режима – патрональную автократию – от других более «привычных» и распространенных типов коррумпированных режимов. Для патрональной автократии коррупция является основополагающим элементом системы, тогда как для других типов режимов она представляет собой лишь неприятный побочный эффект.

Описав процесс того, как коррупция проникает на разные стадии проведения тендеров на госзакупки, уместно будет обратиться к конкретному примеру Венгрии. Стоит, однако, отметить, что в этом случае существуют некоторые ограничения на описание полностью достоверной картины функционирования криминального государства, вызванные изменениями и манипуляцией венгерским законом о госзакупках после 2010 года, результатом чего стало сокращение объемов госзакупок, которые возможно проводить без политического вмешательства и дискреционных решений[83 - TI. Black Book: Corruption in Hungary 2010–2018. Budapest: Civitas Institute and Transparency International Hungary. 29.03.2018. URL: https://transparency.hu/wp-content/uploads/2018/03/Black-Book_EN.pdf. P. 18–29.]. Эти изменения действительно отразили в полной мере установление и укрепление криминального государства. Сумма государственных средств, которые можно потратить без проведения тендера, была увеличена; временной период для подачи заявки был сокращен; в то время как относительный вес цены предложения опустился до 50 %, тогда как остальная часть финальной оценки отдана на откуп политически мотивированной комиссии, отталкивающейся от так называемых качественных (то есть субъективных) критериев. Все вышеперечисленные изменения создали возможности для осуществления ручного управления со стороны правительства, а также для построения крупномасштабных систем государственного перераспределения и широких сетей клиентов[84 - TI. Black Book. P. 18–29.].

Другой аспект данного феномена заключается в том, что после 2010 года чиновникам нижнего и среднего уровня больше не позволяется заниматься коррупцией на местах. Муниципальные институты и уполномоченные инстанции подверглись централизации и теперь подлежат тотальному политическому надзору со стороны вышестоящих чиновников, вследствие чего возможность осуществлять коррупционные сделки была отобрана у чиновников низшего и среднего уровней и закреплена за центральным государственным аппаратом[85 - Heged?s J., Pеteri G. K?zszolgаltatаsi Reformok Еs a Helyi ?nkormаnyzatisаg [Реформы государственного аппарата и органов местного самоуправления] // Szociolоgiai Szemle. 2015. Vol. 25. № 2. P. 90–119; Мадьяр Б. Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. С. 156–158.]. В то же время в случае особо крупных инвестпроектов государство имеет почти неограниченную власть определять те или иные инвестиции как стратегически важные или обосновывать затраты, ссылаясь на национальную безопасность. Эти приоритетные проекты не подпадают под стандартные законы о проведении госзакупок[86 - TI. Black Book. P. 28. По состоянию на момент написания этой книги ситуация изменилась еще радикальнее, приблизившись к криминальному государству идеального типа. В 2016 году правительство наделило себя полномочиями одобрять все тендеры на сумму, превышающую 300 млн форинтов (900 тыс. евро), а в конце 2018 года было создано несколько контролируемых государством агентств, чьей функцией стала организация и проведение тендеров в сфере строительства, спорта и информационных технологий на сумму свыше 700 млн форинтов (2,1 млн евро); в 2021 году деятельность компаний, ответственных за техническое выполнение и консультирование государственных закупок, была централизована и фактически монополизирована государством, что в мафиозных государствах означает все более очевидное совпадение ролей подрядчика и инспектора (иногда того, кто объявляет тендер). См.: Szabо Y. Purgatorbаnium; Br?ckner G. Az аllam vаratlanul beszаntja a teljes hazai k?zbeszerzеsi piacot [Государство внезапно захватило весь рынок государственных закупок] // Telex.hu. 05.02.2021. URL: https://telex.hu/gazdasag/2021/02/05/az-allam-varatlanul-beszantja-a-teljes-hazai-kozbeszerzesi-piacot.].

Для начала, не предполагая заранее, что в Венгрии сформировалось криминальное государство и нормализовалась коррупция, мы предлагаем взглянуть на изменения коррупционного риска, традиционно измеряемого на основании присутствия конкуренции и публичного объявления о проведении торгов. Мы наблюдаем резкое увеличение этого показателя после 2010 года. Как видно на Схеме 5.8, показатель, связанный с госзакупками, использующими деньги Евросоюза, был на уровне 0.21 в 2009 году. К 2011 году он вырос до 0.4 и достиг максимального значения 0.54 в 2014 году. Однако несмотря на то, что сами эти цифры могут потенциально указывать на системное, качественное изменение в процедуре проведения госзакупок, теоретически такую тенденцию можно объяснить участившимися случаями обычной коррупции и захвата государства как организованными государственными акторами, так и обходящимися без координации из единого центра.

Во-вторых, можно взглянуть на изменение доли приглашений на торги, не афишируемых публично. Данные Будапештского центра исследования коррупции показывают, что если в 2009 году лишь одна пятая часть приглашений к участию в тендерах не публиковались в открытом доступе, то к 2015 году доля таких приглашений составляла четыре пятых от их общего количества (Схема 5.9). Такой резкий скачок в количестве тендеров, не афишируемых публично, требует одобрения и активных действий со стороны чиновников (как минимум) среднего уровня. Самым безобидным объяснением этого тренда может служить наступление следующего эволюционного этапа в процессе захвата государства снизу вверх, так как факт большого количества тендеров, не объявленных публично, свидетельствует о наличии налаженных коррупционных каналов.

Схема 5.8: Коррупционный риск при проведении госзакупок в Венгрии, 2009–2015 годы (общее число закупок: 118 843). Источник: Будапештский центр исследования коррупции, 2016

Пояснение: Индекс коррупционного риска равен нулю, если при проведении госзакупки имела место довольно сильная конкуренция, а также ей предшествовало публичное объявление о проведении торгов. Если же госзакупка была проведена без предварительного публичного объявления и при ее проведении не наблюдалось существенной конкуренции, то индекс коррупционного риска равняется единице. Промежуточное значение 0,5 присваивается в тех случаях, когда отсутствует только один из факторов – либо конкуренция, либо объявление

С экономической точки зрения, более пристальное изучение тендерных заявок с завышенной ценой указывает на существенные различия между захватом государства снизу вверх и криминальным государством в том, что касается торгов, не объявляемых публично. На самом деле, решения о том, стоит ли делать публичное объявление о проведении тендера, а также о том, какого типа тендеры (открытые, договорные или ограниченные) должны использоваться при распределении государственных денег и денег Евросоюза, принимаются на уровне государственного правительства. Если правительство решит, что определенные типы госзакупок привлекают большое количество неполных предложений или предложений с очевидно завышенной стоимостью, оно теоретически может сделать все для того, чтобы такие тендеры проводились открыто и публично, а также объявлялись заранее. Учитывая тот факт, что даже для объявленных тендеров срок подачи заявки можно сделать практически невыполнимым, можно заключить, что существует некий механизм, с помощью которого будущие победители торгов регулярно получают информацию, необходимую для составления тендерной заявки до того, как тендер будет объявлен публично. Пожалуй, этот механизм можно назвать «тендерным замыканием». И он применяется еще до обсуждения рассылки приглашений к участию и подгонки описания искомой услуги или продукта под конкретных лиц или конкретные компании [? 4.3.4.2]. Таким образом, тендерное техническое задание четко подгоняется под предложение от организации, которая уже заранее была выбрана победителем. Такая практика не является набором несвязанных эпизодов, а представляет собой крупномасштабную схему, одобренную на самом верху.

Схема 5.9: Доля госзакупок, проведенных в рамках тендеров, не объявленных публично, в их процентном соотношении к общему количеству тендеров на госзакупки в Венгрии, 2009–2015 годы (Общее число закупок: 121 849). Источник: Будапештский центр исследования коррупции, 2016

Схема 5.10: Ценовая деформация при проведении госзакупок в Венгрии, 2009–2015. Источник: Будапештский центр исследования коррупции, 2016

Пояснение: Среднеквадратичная погрешность стоимости контрактов на госзакупки в Венгрии по отношению к теоретическому распределению (по закону первой цифры Бенфорда) по годам, 2009–2015 годы, общее число закупок: 123 224

Кто-то может поспорить, что вышеописанный тренд все еще может являться последствием захвата государства снизу вверх или сверху вниз, так как сговора между автором тендера и членом оценочной комиссии, с одной стороны, и участником торгов – с другой, должно быть достаточно для осуществления подобных схем. Однако уровень неконтролируемого завышения цены, представленный на Схеме 5.10 и взлетевший на несколько порядков за исследуемый временной промежуток, не подтверждает гипотезу о частичном захвате государства.

Стоимость договоров по госзакупкам, заключенных в 2015 году, демонстрирует намного более высокую погрешность, чем в любой из предыдущих периодов. Цены тендерных предложений стали настолько далеки от цен, которые обычно формируются на свободном рынке, что такое изменение нельзя больше объяснить качественной трансформацией коррупционных сделок или простым увеличением объема коррупции. Масштаб изменения также больше на поддается объяснению через увеличение влияния на процесс госзакупок тех рынков, которые являются более коррумпированными по своей природе. Таким образом, взлет уровня коррупции намного лучше объясняется присутствием централизованной организации и политической воли, нежели спонтанными процессами на свободном рынке. В итоге приведенные цифры показывают, как коррупционный риск на свободном рынке перетек в нормализованную коррупцию, организуемую криминальной группой, которая управляется государством[87 - Согласно Тоту и Хайду, введение нового типа госзакупок с низкой прозрачностью, но довольно простым управлением – это еще один фактор, подкрепляющий такую тенденцию. Венгерский закон о госзакупках был изменен в 2011 году, когда в него были внесены поправки, касающиеся закупок ниже 25 млн форинтов (75 тыс. евро), что привело к увеличению ценовой деформации и риска (санкционированной или несанкционированной) коррупции. См.: Tоth I. J., Hajdu M. Versenyerossеg, tаrsadalmi vesztesеgek еs a 25 milliо forintos еrtеkhatаr rejtеlye: 2009–2016 k?z?tti magyar k?zbeszerzеsek statisztikai vizsgаlata. [Интенсивность конкуренции, социальные потери и загадка порога в 25 млн форинтов: Статистический анализ государственных закупок Венгрии с 2009 по 2016 год] // Working Paper. CRCB Working Papers, 2017. URL: http://www.crcb.eu/wp-content/uploads/2017/09/t25_2017_paper_170927.pdf.].

Пожалуй, уместным завершением разговора о Венгрии может быть обсуждение конкретных данных о нормализации коррупции: то есть шансов на победу, которые имеют компании, аффилированные с приемной политической семьей. Как объясняет Тот, если мы знаем, сколько раз та или иная компания побеждает и проигрывает, можно определить общую вероятность победы для этой компании, используя простую формулу (вероятность = количество выигранных тендеров / количество проигранных тендеров)[88 - Мы благодарим Иштвана Яноша Тота за то, что он предоставил нам точные цифры по количеству выигранных и проигранных тендеров.]. По этой формуле компании, принадлежащие главному экономическому подставному лицу Виктора Орбана Лёринцу Месарошу [? 5.5.4.3], имеют самые высокие шансы на победу в тендерах на строительные работы (на уровне 9.9). Этот показатель намного превышает шансы известных зарубежных компаний, таких как Colas (1.78), Strabag (2.57) или Swietelsky (1.61). Если взглянуть на проекты, финансируемые из средств Евросоюза, Месарош имеет даже большие шансы на победу, точнее, 28-кратный шанс на временном промежутке между 2011 и 2018 годами (два поражения против 56 побед). Также если мы взглянем на то, как эти шансы менялись со временем, то обнаружим, что шансы главных игроков строительного рынка на победу по большому счету не изменились, тогда как шансы компаний Месароша буквально взлетели в 2017–2018 годах, когда они достигли 46-кратного значения (одно поражение против 46 побед)[89 - Tоth I. J. Nyolc Аbra Egy Magyar Csodаrоl [Восемь примеров венгерского чуда] // G7 (блог). 21.05.2019. URL: https://g7.hu/kozelet/20190521/nyolc-abra-egy-magyar-csodarol/.]. Эти данные прямо указывают на то, что коррупционный «риск» превратился в нормализованную коррупцию, единственным риском внутри которой является маловероятный сценарий, что компания Месароша может проиграть тендер. Когда государство превращается в мафиозное государство, его главными мотивами становятся концентрация власти и личное обогащение политической элиты. Именно эти мотивы должны стать основанием для исследования политических действий в такой среде, а не идеал непредвзятого политика, заботящегося преимущественно об общественном благе и противопоставляющего себя коррумпированным административным служащим, время от времени злоупотребляющим своими полномочиями для достижения личной выгоды [? 7.4.7].

5.3.4. Измерение масштабов коррупции, криминальная экосистема и роль коррупционных средств в выживании режима

5.3.4.1. Критика мировых показателей коррупции

Подобно гибридологии, которая либо игнорирует наличие патрональных сетей, либо воспринимает их как отклонение от демократического идеала, исследования коррупции также обычно предполагают, что коррупция – это девиация, которую правительства и формальные институты пытаются устранить в стремлении к эффективной и более рациональной государственности[90 - Baumann H. A Failure of Governmentality: Why Transparency International Underestimated Corruption in Ben Ali’ s Tunisia // Third World Quarterly. 2017. Vol. 38. № 2. P. 467–482; Fougner T. Neoliberal Governance of States: The Role of Competitiveness Indexing and Country Benchmarking // Millennium. 2008. Vol. 37. № 2. P. 303–326.]. С одной стороны, такой подход подразумевает превосходство формального над неформальным, что означает, что в первую очередь государственные чиновники действуют и думают в соответствии со своим правовым положением, а незаконные злоупотребления властью носят лишь вторичный характер. С другой стороны, этот подход аналогичен подходу неоклассической макроэкономики, который утверждает, что государство всегда действует по принципу общественных интересов и, соответственно, стремится снизить ненадлежащее использование государственных средств. Такие допущения, свойственные многим традиционным подходам в области исследования коррупции, включая те, на которых базируются мировые показатели коррупции, не позволяют осмыслить большинство из описанных нами типов коррупции, кроме коррупции на свободном рынке. Поэтому эти показатели не подходят для описания специфики коррупции в посткоммунистическом регионе.

Для подтверждения нашей точки зрения стоит поближе взглянуть на один из самых популярных показателей – на Индекс восприятия коррупции от Transparency International[91 - Более детальный анализ Индекса восприятия коррупции см.: Magyar B., Madlovics B. From petty corruption to criminal state.]. Он представляет собой составной индекс, ежегодно публикуемый для большинства стран мира. Как мы упоминали ранее, общее определение коррупции, которое предлагает Transparency International, это «злоупотребление вверенными полномочиями в целях личной выгоды», «в которых замешаны государственные должностные лица, государственные служащие и политические деятели»[92 - TI. Индекс восприятия коррупции за 2011 г. Часто задаваемые вопросы // URL: http://transparency.ee/cm/files/lisad/2_cpi2011_faqs_ru.pdf.]. Однако, несмотря на широкое определение, в действительности Transparency International определяет более узкий диапазон типов коррупции. Если конкретнее, явления, которые пытается зафиксировать этот индекс, можно разделить на три группы. Первая – это рядовые случаи коррупции, когда неизвестно, кто инициирует злоупотребление властью или ради чьей выгоды это происходит. К ним относятся «использование государственных средств в личных целях» или «преобладание чиновников, использующих государственные должности в личных целях». Во вторую группу входят конкретные случаи, такие как «подкуп», «замена меритократического распределения государственных должностей непотизмом» и «захват государства для удовлетворения узких частных интересов». Наконец, наибольшая группа явлений, на которых фокусируется Индекс восприятия коррупции, это институциональные гарантии: «способность правительств сдерживать коррупцию», «эффективные законы о раскрытии финансовой информации», «правовая защита для осведомителей и журналистов» или «доступ гражданского общества к информации, касающейся государственных дел»[93 - TI, Corruption Perceptions Index 2017 – Full Source Description.].

Общим для этих трех групп является вышеупомянутое допущение, что коррупция – это отклонение от нормы. В таком контексте государство понимается согласно его формальному определению: как институт, работающий преимущественно для общественного блага, где есть некоторые подчиненные, которые отклоняются от этой цели и злоупотребляют своим положением, запрашивая или принимая взятки и назначая своих корешей без законных на то оснований. Соответственно, две формы злоупотреблений, которые здесь рассматриваются, это влияние частных интересов на содержание законов и правил, то есть, в наших терминах, захват государства снизу вверх, и влияние на их применение, то есть, в наших терминах, коррупция на свободном рынке[94 - Для обозначения коррупции на свободном рынке Transparency International использует термин «административная коррупция».]. Помимо этого, явления из третьей группы подразумевают, что государство действительно стремится к преследованию коррупции, просто оно может быть «не способно» делать это или в нем могут отсутствовать формальные правила, которые при их наличии помогли бы преодолеть неформальное влияние на ситуацию в целом.

Тот факт, что Transparency International рассматривает коррупцию как отклонение, означает, что Индекс восприятия коррупции не способен адекватно отображать существование различных видов коррупции, особенно тех ее форм, которые исходят от представителей власти. Эти массивы данных по-прежнему дают лишь ограниченное представление о масштабах коррупционных сделок, вероятно, инициированных под принуждением частными акторами, и о том, перерастут ли они в стадию захвата государства снизу вверх на системной основе. Однако они не дают представление о ситуациях, когда инициатором коррупционной сделки является не компания и не административные служащие или государственные администраторы, которые могут заниматься вымогательством, а само криминальное государство. Чтобы проиллюстрировать эту мысль, приведем следующий пример: показатели коррупции в мире учитывают опросы частных акторов на предмет того, должны ли они подкупать чиновников, чтобы «добиться цели», например, чтобы выиграть тендер на госзакупки. Но в этом опросе не учитывается ситуация, когда у предпринимателя даже нет шанса подкупить кого-либо, ведь госзакупки уже распределены сверху, а государственные чиновники должны просто утвердить выбранного клиента главного патрона в качестве победителя. Описанная модель криминального государства может наблюдаться в таких странах, как Венгрия, которые находятся в середине рейтинга стран от Transparency International, а также в таких странах, как Россия или посткоммунистические страны Центральной Азии, которые находятся внизу этого рейтинга[95 - TI. TI, Corruption Perceptions Index 2017 – Full Source Description.].

5.3.4.2. Отношение криминального государства к несанкционированной противоправности

Оптика показателей мировой коррупции настроена так, чтобы отображать коррупцию на низких уровнях государства. Из этого следует, что криминальные государства получают свои места в рейтингах в соответствии не с фактическим масштабом коррупции в них, которая должна включать в себя коррупцию, исходящую от высших эшелонов власти, а в зависимости от того, насколько они успешны в устранении коррупции на нижних уровнях. Если криминальное государство принимает решительные меры в отношении коррупции на свободном рынке, оно может получить более высокий рейтинг, чем криминальное государство, которое не интересуется ей в достаточной мере или, возможно, даже подпитывает ее, при том что оба государства являются коррумпированными по своей сути.

Таким образом, мы приходим к более широкому вопросу об отношении криминальных государств к несанкционированной противоправности. Как уже говорилось выше, криминальное государство подразумевает, что верховный патрон, то есть глава исполнительной власти, управляет государством как организованной преступной группой, и, соответственно, члены неформальной патрональной сети занимаются незаконной деятельностью, которая является частью надлежащего функционирования государства. Однако они могут делать это, только если эту противоправность санкционировал, то есть разрешил, верховный патрон (крыша [? 3.6.3.1]). Таким образом, акторы, которые занимаются незаконной деятельностью за пределами патрональной сети и без разрешения верховного патрона, действуют в рамках несанкционированной противоправности.

У верховного патрона должен быть какой-то определенный подход или стратегия по отношению к несанкционированной противоправности, случаи которой варьируются от несистематических коррупционных сделок до формирования конкурирующих преступных группировок и кланов (которые могут даже способствовать развитию друг друга)[96 - Показательным является дело Аслана Гагиева и его криминального клана под названием «Семья», члены которого принадлежали к преступному миру, а также к политической сфере, включая министров и высокопоставленных сотрудников правоохранительных органов. См.: Anin R. The Brotherhood of Killers and Cops // Organized Crime and Corruption Reporting Project (OCCRP). 03.092018. URL: https://www.occrp.org/en/daily/28-ccwatch/cc-watch-indepth/8539-the-brotherhood-of-killers-and-cops. Подробнее о кланах см. Главу 3 [? 3.6.2.1].]. Описывая возможные подходы, стоит обратиться к Чарльзу Тилли и его фундаментальному труду «Доверие и правление», в котором он анализирует сосуществование формальных государственных структур и неформальных «сетей доверия» (trust networks) (преступные банды, тайные общества, религиозные секты и т. д.)[97 - Tilly C. Trust and Rule. New York: Cambridge University Press, 2005.]. Тилли понимает это сосуществование как воплощение идущего снизу вверх отношения частных акторов к государству и исходящего сверху отношения государства к частным акторам. Типы низовых коррупционных сделок, хотя и не обязательно подразумевающие наличие «сети», но, безусловно, неформальные и требующие доверия сторон, Тилли обозначает либо как (a) «укрывательство» (concealment), когда акторы стремятся избежать «обнаружения и манипулирования властями», либо как (b) «клиентарность» (clientage), когда акторы получают «защиту со стороны промежуточных уровней власти ‹…› за определенную цену»[98 - Ibid. P. 34.]. В свою очередь, государство, по мнению Тилли, может выбирать из трех «режимов контроля»: репрессии, толерантность и помощь, которые соответствуют негативному, нейтральному и положительному отношению со стороны государства[99 - Ibid. P. 103–107.].

Кроме этих трех мы можем добавить четвертый режим: поглощение уже существующих незаконных группировок и сетей и их интеграция в криминальное государство путем замены и подчинения принадлежащих к ним акторов. Этот режим качественно отличается от трех других, поскольку те не лишают сети доверия независимости: скорее они рассматривают их как закрытые, автономные образования, с которыми государство либо борется, либо не обращает на них внимания, либо помогает им, но не предпринимает попыток реорганизовать их внутреннюю работу и заставить их членов служить новому хозяину. Поглощение, напротив, означает лишение их независимости, в результате чего верховный патрон получает контроль над сетью доверия, ее управлением и доходами. Когда независимость сети сломлена, она перестает выполнять задачи по своему усмотрению и начинает выполнять заказы только от верховного патрона. Так сеть доверия встраивается в однопирамидальную патрональную сеть, построенную на подчинении.

Криминальное государство идеального типа выбирает отношение толерантности и оставляет коррумпированные сети в покое, если затраты на репрессии / поглощение превосходят выгоды от них: например доход, который можно получить в случае обретения контроля над сетью. При этом государство становится на путь репрессий и пытается устранить низовую коррупцию, если усматривает в определенной сети конкурента и угрозу своей стабильности. Репрессии представляют собой традиционное отношение к несанкционированной противоправности в классической мафии и также наиболее типичны для посткоммунистических режимов, находящихся в сфере влияния Европейского союза. Действительно, «плата за крышу» возникает тогда, когда люди, живущие в подчинении мафии, вынуждены платить деньги в обмен на ликвидацию частного бандитизма, то есть в обмен на то, что мафия не позволяет их грабить никому, кроме себя[100 - Gambetta D. The Sicilian Mafia.]. В мафиозном государстве основная часть «неупорядоченной» коррупции на свободном рынке аналогичным образом устраняется либо путем разрушения уже существующих сетей (репрессии), заключения с ними соглашения и обложения их налогом через переговоры (помощь), либо путем встраивания их в единственную организованную преступную группу в государстве (поглощение).

Если криминальное государство выбирает режим помощи, оно заключает соглашение с существующей сетью и начинает собирать с нее налог, не посягая ее независимость. Другими словами, лидеры сети (или, скорее, наиболее важные члены или «главари банды») сохраняют свое положение и могут продолжать выполнять свои задачи, а власти криминального государства не преследуют их, если сеть платит налоги и остается в пределах границ деятельности, которая была ранее согласована. Используя термин Тилли, мы можем обозначить этот вид сосуществования как посредническую автономию [? 2.2.2.2].

Когда криминальная сеть сталкиваются с ситуацией, в которой верховный патрон стремится расправиться со своими врагами, более разумным для нее поведением является согласие на посредническую автономию, нежели борьба с попытками установить над ней господство. Однако если она (a) борется с попыткой установить над ней господство, или (b) нарушает условия своего неформального соглашения, или (c) представляет собой серьезную угрозу монополии на власть приемной политической семьи, то такая сеть либо подвергается репрессиям, либо претерпевает поглощение. В случае поглощения под контролем верховного патрона оказывается ранее децентрализованный коррупционный бизнес. Эта ситуация аналогична национализации правомерной деятельности конституционным государством, после чего политическая элита может централизовать или децентрализовать монополизированную функцию. В мафиозном государстве, где коррупция является одной из основных функций государства, эта монополизированная функция может быть централизованной или децентрализованной. Если она централизована, это означает, что верховный патрон сам управляет этими сетями и облагает их налогом; если она децентрализована, то возможности для проведения коррупционных сделок передаются лояльным субпатронам в форме «поблажек» или «системы франчайзинга». Такая система означает не что иное, как санкционирование противоправности, если коррупционный доход, который можно получить, не превышает определенного размера[101 - Как пишут Леденёва и Баез-Камарго, «[региональные] „каналы“ находятся под неформальным, но неустанным контролем. Как гласит русский анекдот, „государственных чиновников ловят не за то, что они воруют, а за то, что воруют не по чину“» (Baez-Camargo C., Ledeneva A. Where Does Informality Stop and Corruption Begin? P. 57).]. (Те, кто получает коррупционные возможности, могут, в свою очередь, на местном уровне собирать и монополизировать различные каналы для осуществления коррупции.) Объем коррупционных поблажек ограничен, причем не только географически, но и в плане характера экономической деятельности. Верховный патрон централизует коррумпированные предприятия в рамках уже централизованных отраслей, приносящих высокую прибыль, таких как добыча природных ресурсов, и децентрализует коррумпированные предприятия, связанные с отраслями, для которых характерны низкая централизация и более низкие доходы, такие как некоторые виды розничной деятельности[102 - Ср.: Мадьяр Б. Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. С. 227–238.]. (Кроме того, когда криминальное государство решает прибегнуть к поглощению, верховный патрон и субпатрон могут также выстроить новые, альтернативные коррупционные сети, которые функционируют в соответствии с существовавшими ранее моделями.)

До этого момента мы рассматривали отношение криминального государства к коррупционным сетям. Однако среди несанкционированных противоправных акторов мы также находим преступников, которые занимаются незаконной деятельностью как таковой, а не потому, что злоупотребляют вверенными им полномочиями (грабеж, контрабанда, торговля людьми, торговля наркотиками и оружием и т. д.). Верховный патрон может демонстрировать такое же отношение и к ним. На протяжении всей истории, по мнению Тилли, «[власти], сталкивающиеся с хищными сетями доверия, такими как пираты и бандиты, выбирали, как правило, отношение к ним в диапазоне от репрессий через принудительные меры (ведя с ними борьбу напрямую) до оказания помощи посредством капитала (нанимая их в качестве каперов или наемников)»[103 - Tilly C. Trust and Rule. P. 105.]. Верховный патрон в таких случаях может выбирать репрессии, если он не заинтересован в преступной деятельности или считает ее слишком рискованной (как, например, в Венгрии)[104 - Tоth D., Gаl L. I., Kohalmi L. Organized Crime in Hungary // Journal of Eastern-European Criminal Law. 2015. № 1. P. 22–27.]. Однако репрессии применяли в России, где преступные группировки, распространенные в период олигархической анархии, систематически подвергались атакам в ходе формирования однопирамидальной патрональной сети. В своей книге под названием «Ничто не правда и все возможно» Питер Померанцев задокументировал случай Виталия Дёмочки, бывшего бандита, ставшего кинорежиссером, наглядно демонстрируя, как путинское мафиозное государство решило покончить с анархической несанкционированной преступностью и заменить ее централизованным контролем патриархального главы приемной семьи, подобно классической мафии, упомянутой выше (см. Текстовую вставку 5.3).

Текстовая вставка 5.3: Бандит-режиссер и верховный патрон

В один из съемочных дней, когда шла работа над важной сценой, Виталий снял для этого целый рынок. В этой сцене молодого Виталия и его банду полиция хватала с поличным на рынке, когда они вымогали деньги у продавцов. Продавцы играли сами себя, а полицейских наняли, чтобы они играли полицейских. ‹…› Его банда была также и съемочной группой. Кто осмелился бы опоздать на площадку, когда на ней командуют профессиональные убийцы? ‹…› Три года назад я видел его последний раз. Но многое напоминало мне о нем. Каждую неделю на останкинских каналах разыгрывается небольшое представление. Президент сидит во главе длинного стола. По обе стороны от него сидят губернаторы регионов: западного, центрального, северо-восточного и так далее. Президент по очереди указывает на них, и они отчитываются о том, что происходит в их владениях. «Террористы распоясались, пенсии не выплачиваются, топлива не хватает…» Губернаторы выглядят окаменевшими. Президент играет с ними, чистый Виталий. «Ну, если вы не можете навести у себя порядок, мы всегда можем подыскать другого губернатора…» Я долго не мог вспомнить, что мне напоминает эта сцена. Но потом я понял: да она же прямо из «Крестного отца», когда Марлон Брандо собирает главарей мафии из пяти районов. ‹…› И это соответствует имиджу Кремля и [президента Путина]: он одет как мафиозный босс (черная рубашка-поло, поверх которой черный костюм), а его эффектные фразы происходят из бандитского жаргона («мы и в сортире их замочим»). Я усматриваю здесь следующую логику политтехнологов: кого люди уважают больше всего? Бандитов. Так давайте сделаем нашего лидера похожим на бандита, пусть он ведет себя как Виталий. [Позднее] Виталий приехал на вокзал, чтобы встретить меня. [Он сказал: ] «Я залег на дно. Стараюсь не показываться в Москве: слишком много ментов, которые хотят проверить документы. В моем городе всех убрали, всех до последнего из моей банды. Мне не с кем было бы снимать, даже если бы я смог собрать деньги»[105 - Pomerantsev P. Nothing Is True and Everything Is Possible. New York: Public Affairs, 2014. P. 30–32.].

С другой стороны, в современной России, при более консолидированном путинском режиме [? 4.4.3.2] криминальные группировки довольно часто привлекаются для выполнения определенных задач. По сути, эти преступники становятся силовыми предпринимателями, которые вступают в принудительное партнерство с верховным патроном, не представляя угрозы его монополии на насилие [? 2.5.1]. Такие группировки могут выполнять различные услуги, от поддержания порядка до запугивания и устранения конкурентов. В таких случаях отношения государства и организованной преступности взаимовыгодны и ведут к взаимному укреплению[106 - Stephenson S. It Takes Two to Tango.]. То же самое можно наблюдать и в отношении российских хакеров. Как сообщает Даниил Туровский, бывшие «мятежные» компьютерные пираты превратились в «солдат Путина». После российско-грузинского конфликта 2008 года и их участия в нем, на тот момент добровольного и патриотически мотивированного, хакеры «регулярно участвуют в работе, иногда под принуждением и в результате угроз уголовными делами»[107 - Turovszkij D. Orosz hekkerek: ?gy lettek lаzadоkbоl Putyin katonаi [Русские хакеры: как бунтари стали солдатами Путина]. Budapest: Athenaeum, 2020. P. 147.]. Лояльность хакеров, используемая как против иностранных акторов, так и против внутренней оппозиции, обеспечивается, говоря на нашем языке, выборочным правоприменением и компроматом. В их случае, как и в случае с членами приемной политической семьи, шантаж и защита идут рука об руку. Как пишет Туровский, «среди русскоязычных хакеров существуют некие секретные правила. [Одно] из них – „Не работать на домене. ru“ ‹…›. Есть и другие, несекретные правила: если вы взламываете и находите что-то, что может заинтересовать „режим“, поделитесь с ним этой находкой, а когда они просят вашей помощи в патриотических вопросах, сотрудничайте. Отказ следовать этим негласным правилам считается уголовным преступлением»[108 - Ibid. P. 158.].

В то время как в некриминальных государствах организованная преступность может участвовать в криминальном захвате государства и присваивать определенные элементы государственного сектора (как, например, в Китае)[109 - Wang P. The Increasing Threat of Chinese Organised Crime // The RUSI Journal. 2013. Vol. 158. № 4. P. 6–18.], в криминальном государстве верховный патрон может регулировать деятельность организованной преступности или поглощать ее, предоставляя ей возможность постоянно играть существенную роль в политической системе. В качестве примера здесь можно упомянуть черногорского полигарха Мило Джукановича, которого прокуратура Неаполя связывала с организованной преступной группировкой, занимающейся контрабандой сигарет в 2003 году[110 - Griffiths H. Smoking Guns: European Cigarette Smuggling in the 1990’ s // Global Crime. 2004. Vol. 6. № 2. P. 185–200.]. Примером соглашения с криминальной сетью, согласно информации, собранной одним из авторов этой книги, является ситуация, когда в 2016 году в Узбекистане узбекское криминальное государство урегулировало вопрос незаконного обмена валют криминальными организациями (которые ранее разработали эту систему в стране). Можно сказать, что люди, занимавшиеся незаконным обменом валют в Узбекистане, добились посреднической автономии, так что государство проявило к ним отношение, обозначенное как помощь. Узбекская полиция разрешила эту преступную деятельность, и при этом те же полицейские подключились к сети незаконного обмена валюты, собирая «налоги» с тех, кто им занимается, а деньги были доставлены через начальника полиции, то есть местного субпатрона, верховному патрону. Полученную прибыль распределили среди участников сети[111 - Подробнее об узбекском организованном надполье и его связях с организованным подпольем см.: Chayes S. Thieves of State: Why Corruption Threatens Global Security. New York: W. W. Norton & Company, 2015. P. 101–117. С 2016 года ситуация могла измениться, так как в конце 2019 года Узбекистан отменил оставшиеся валютные ограничения (то есть узбекский сум теперь можно свободно обменивать).].

Итак, если подвести итог, то мы можем использовать терминологию Тилли для описания различных форм сосуществования криминального государства и разновидностей несанкционированной противоправности (Таблица 5.4). По его мнению, их можно понять в рамках концептуального пространства, которое охватывает три идеальных типа отношений: (1) сегрегация незаконных элементов от публичной сферы (например, когда государство относится к ним враждебно); (2) установленная через соглашение связь между незаконными элементами и публичной сферой (например, в случае посреднической автономии); и (3) интеграция незаконных элементов в публичную сферу[112 - Tilly C. Trust and Rule. P. 30–36.]. В случае некриминального государства интеграция означала бы, что акторы, прибегающие к несанкционированной противоправности, то есть к любой незаконной деятельности, теперь признаются законом. В криминальном государстве интеграция означает поглощение либо ситуацию, когда незаконная сеть остается таковой, но в дальнейшем ею управляет приемная политическая семья.

Таблица 5.4: Режимы контроля над несанкционированной противоправностью и их последствия в криминальном государстве

5.3.4.3. Криминальная экосистема: национальный и мировой уровень

В предыдущей части мы описали типы сосуществования незаконных элементов, включая санкционированную и несанкционированную противоправность. Для описания противоправного сообщества акторов мы предлагаем использовать термин «криминальная экосистема»[113 - Мы заимствовали термин «криминальная экосистема» у Мойзеса Наима, который использует его в статье как фигуру речи, но не дает ему определение. См.: Na?m M. Mafia States. Без какой-либо связи с нашей темой этот термин также использовался в научной литературе по киберпреступности. См., например: Yang C. et al. Analyzing Spammers’ Social Networks for Fun and Profit: A Case Study of Cyber Criminal Ecosystem on Twitter // Proceedings of the 21st International Conference on World Wide Web, 2012. P. 71–80.]: