Expeditio sacra

– Что это за монстр?! – прокричал сквозь гром юноша.

Вышедшая вперед отряда арбалетчиков фигура откинула капюшон, глядя зверю прямо в глаза.

– Дурачье… – лишь покачал головой Луис, всеми силами пытаясь не засмеяться, – Я же говорил, что рано или поздно это случится, если ты будешь и дальше наплевательски относиться к мерам предосторожности, Исаак. А Генри сейчас с нами нет… что, впрочем, только к счастью. И что мы будем делать теперь?..

– Что?.. – оторопело прошептал виконт, чуть было снова не выронив из рук шпаги. Рыцари зароптали, переглядываясь между собой. – де ла Ронда?!

Чуя отголоски непогоды, красная кровь забурлила в предвкушении охоты, тем более добычи было хоть отбавляй. Несмотря на то, что было слишком много металла и стали вокруг податливой плоти, выковыривать оттуда наиболее сочные куски будет не столь уж и утомительно. Айзек вновь открыл черные глаза. Замер. Глухое ворчание стало наполнять его легкие. Все, что он видел – отряд рыцарей, окружавший его любимую крошку… Зазнавшиеся псины, удел которых ползать в грязи на брюхе, хотят испортить ее, оставить на ней свой мерзкий запах. Разорвать!Острие болта ничуть не замедлило его продвижение. Он взбрыкнул от боли, когда зазубренный наконечник покинул тело, вытянутый тонкой ручкой. Это было неприятно, учитывая, что его удар Айзек даже не почувствовал. Он отбросил девушку в сторону, чтоб не мешалась. Он не слышал криков, не воспринимал мельтешение оружия, словно по-прежнему плыл в какой-то густой жиже, зовущейся апатией. Но нечто все же заставило его остановиться.

Разочарование? Нет. Раздражение? Скорей всего. Разве можно допустить и тень сомнения в том, кого любишь искренне. Даже чувствуя отголоски изменчивого сердца, пустившегося в пляс в горячке событий. Нет. Это то же самое, что винить кусок прожаренной вырезки за прикосновение к милым твоему сердцу губам. Невозможно, а раз так, остается лишь приступить к трапезе…

Молнии будто разом вонзились в землю, и зверь с вставшей дыбом шерстью медленно, будто хромая, поковылял на трех лапах. В его движениях не было никакой логики, наоборот, все выглядело так, точно обессиленная тварь скоро потеряет остатки достоинства и испустит дух. Чернота в глазах рассеялась. Теперь он видел каждого. Не воспринимал их просто как толпу парного, все еще двигающегося мяса, а оценивал, что пара десятков арбалетов была направленна на него и эта сила представляла некую опасность.

Отряд рыцарей был не робкого десятка, многие прошли через тяжелые битвы, совершали подвиги, некоторые были представлены к наградам. Каждый среди них хорошо владел оружием и знал зону идеального его применения, для арбалета это было порядка восьмидесяти метров. Страх был почти им неведом, да и какой страх, когда ты уже не раз мчался на строй, ощерившийся рядами копий. Люди поистине полны жажды убийства, когда дело касается себе подобных. На поле боя мы ничем не отличаемся от зверей. Вот только скажите, как можно вспоминать, что «люди – это самые страшные звери» перед оскаленной мордой, полной кривых зубов и глаз, ярко мерцающих в темноте. Зверюга «хромала» не спеша, словно присматриваясь к тем, кого пустить на фарш в первую очередь, порыкивала, с ленцой распахивая зубастый капкан.

– Госпожа, что вы творите? Луис! В сторону! Возможно, эта тварь когда-то и была сеньором де ла Ронда, но теперь она опасна. Мы попробуем его задержать! Бегите!

Хоть Рауль и был молод, но его горячее сердце не могло иначе, а руки, тянущие клинок из ножен, отнюдь не тряслись в ужасе. Его любимой угрожала опасность, и это… придавало ему сил стократно. Ему были понятны чувства Беатрис, но для себя он уже все решил, глядя как та поднимается из травы и кричит что есть мочи, призывает зверя остановиться, умоляет его. Это лишь укрепляло его уверенность. Теперь, именно теперь он может совершенно свободно заколоть своего противника. Он может стереть его снисходительную ухмылку из своей памяти. А если получится, то и из ее…

– Приготовиться! Арбалеты на изготовку!

Его голос дрожал от возбуждения, в нем появились какие-то истеричные нотки. Ах, как он этого желал, и совсем не замечал низменность таких чувств. Поистине, любовь дает сил, бесконечно воодушевляет, но если ты глупец, то все, что тебе остается – это тереть глаза, не выдержав ослепительного сияния.

***

Двумя днями позже…

Хмурый взгляд был устремлен вдаль. Беспокойные руки то и дело потирали зудящую рану, обработанную какой-то жижей из мешка Луиса, что неминуемо обернется бугристым шрамом, пересекающим лицо. Трудно было сказать, что происходило в это время у Рауля на душе, но эти два дня, что прошли с момента, как Беатрис сбежала, уведя взбешенного Зверя за собой в лесную чащу, из него слова приходилось выдирать клещами. Благо солдаты хорошо знали своего командира, угадывая приказы по одним лишь жестам и коротким, через силу брошенным словам. Признаться честно… в душе юного рыцаря зарождался мрак. Мрак мелко грызущего его сущность стыда, гнева и ущербленной самооценки. Много лет изводящий людей холод вступившей в свои права зимы окутывал землю не только снаружи, но и само сердце изнутри. Безусловно, он получал отказы раньше, проигрывал на дуэлях, но он всегда был к этому готов. Всегда… но не теперь. Икар его амбиций взмыл на космические высоты, задохнувшись в вакууме, оставшись витать в пустоте неопределенности, ничем не отличаясь от прочего космического мусора. Неужели… есть на свете женщина, которую ему не покорить… Неужто есть на свете мужчина, которого ему не победить. Ни силой… ни упорством. Ни одним из тех достоинств и добродетелей, которыми он обладал. Хром был прав, когда отчитывал его за поспешность и самонадеянность, но разве хотел он это видеть? Теперь… получив травму на всю жизнь, что каждый день будет напоминать ему о его позоре… он начинал понимать. И лишь еще ближе сошлись брови, когда он увидел на горизонте неясную тень.

Убежищем беглецам стало небольшое заброшенное поместье на окраине аббатских земель. Будто в насмешку, на самой границе, рядом с небольшим пролеском. Надежно укрытое от ветров, оно было не таким обветшалым, каким могло бы быть, потому, разведя огонь в камине, облюбованном на время зимней спячки летучими мышами, мужчины организовали оборону и стали ждать… Солдаты несли вахту и охотились, Рауль время от времени исследовал окрестности на предмет преследователей и слежки… Луис молился.

Даже когда тень приблизилась, явив свои черты, рыцарь не двинулся с места. Он узнал в звере своего искаженного чудовищными метаморфозами соперника, как позже и Беатрис, сидящую у него на спине в позе, в какой обычно дамы ездили на лошадях. Она выглядела достаточно бодро, гораздо лучше, чем когда они виделись в последний раз, но что-то во всем этом показалось юноше странным.

Вязко переставляя лапы в схваченной льдом грязи, игнорируя возню солдат с их «зубочистками», завидевших опасность, зверь неумолимо приближался к дому ленивой походкой. Ему потребовалось время чтобы взять след, лишь выудив из памяти топографию этих земель и ориентируясь на запах крови, ему удалось сообразить, куда стоит идти, и вот теперь он хотел лишь одного… доставить свою женщину в безопасное место. Уронить подле нее свои кости и кануть в долгожданное забытье, уйдя с головой в звуки ее голоса и нежность прикосновений ее рук. По дороге он умудрялся кое-как восполнять силы сам и отлавливать для Беатрис лисиц, что в изобилии обитали в окрестных лесах, охота в церковных землях была запрещена, потому эти рыжие вертихвостки творили здесь свой бал круглый год. Возможно, он закажет ей шубку из этих шкурок… много их собралось, в лисе не так уж много крови, как хотелось бы, уже не говоря о ее питательных свойствах. Но это было лучше, чем ничего.

Словно статуя, юноша встречал новоприбывших, не двигаясь с места, не спуская полного пустого и безвыходного гнева взгляда с мощной фигуры, словно трофей несущей на своей спине воплощение изящества и смерти. Величественную и недосягаемую в складках алого полупрозрачного савана, словно комета, несущаяся через пространство незыблемого космоса. Хмурым взглядом Рауль окинул ее покрытые синяками плечи, глубокие раны на ее груди. Но зверь лишь презрительно фыркнул ему в лицо, обдав взвесью слюны и крови, проходя мимо него во внутренний двор, где их уже встречал вышедший озаботиться о шуме Луис…

Прошло несколько часов. Как следует забаррикадировав дом, все собрались в большом зале с камином, собираясь накрывать на стол. Пусть ничего не предвещало беды, вокруг царила атмосфера спокойствия и будничной суеты, но в этих обветшалых стенах, подвывавшем сквозняке в перекрытиях, истинному покою было трудно найти себе место.

Как минимум, ярким пятном, нарушающим спокойствие, было большое потертое кресло, занятое вампиршей, и туша огромного зверя, что обернулся вокруг него, почти касаясь носом кончика своего хвоста. Беатрис дремала, греясь у камина, ее бледное тело не считали мертвым лишь хотя бы потому что знали о ее сущности, иначе бы уже давно решили, что ее труп порядком задержался на земной тверди в виду невероятной бледности и изможденности. Попав в дом, она будто позволила себе расслабиться, сбросить с себя ответственность и просто забыться в теплом коконе каминного жара и густого меха, ее оборачивающего. Никто не решался подходить к ней, ибо тогда из груды мышц и шерсти у ее ног раздавался рык, от которого волосы на голове вставали дыбом, а сердце падало в пятки. Впрочем… все отлично осознавали свое положение и благодарность этой девушке за то, что теперь хотя бы этот монстр просто ворчал, когда нарушали его личные границы, а не пытался вырезать все, что смело дышать в его присутствии, полностью сосредоточив свое внимание на вампирше. Но внезапно ее руки коснулись теплые пальцы и в нос проникли яркие ароматы вина и бадьяна…

– Беатрис… – позвал ее знакомый голос, – Вы слышите меня? Беатрис?..

Спустя секунд десять попыток достучаться до ее сознания, девушка наконец открыла глаза. Перед ней стоял Луис, держащий в руках деревянную кружку, от которой валил чуть заметный пар.

– Слава Богу, я думал, вы опять заснули, – вздохнул он, передав ей кружку и, взяв со стола свою, сел рядом с ней.

Удивительно, но только на него страж покоя вампирши не реагировал никак, кроме настороженного подергивания ушами. Он уже несколько раз пытался разбудить ее, ведь стоило ей заснуть, пробудить ее против воли становилось предприятием немыслимым.

– Мы так и не успели поговорить, я… хотел выразить вам свою признательность за все… что вы сделали.

Но Беатрис лишь устало повела бровями, будто сквозь кисель поднимая к лицу ароматное вино, втягивая его аромат, уставившись пустым взглядом в переливы алой жидкости в отблесках огня.

– Объясните же, что произошло?

– Неужели вы были не в силах ничем помочь… – тихо откликнулась девушка, все также не поднимая глаз, – Столько лет держащие его в цепях… загоняющие в угол распятием… чертовы святоши.

– Нас тогда было в разы больше, госпожа… – пропустив мимо ушей этот пассаж, заметил Луис, – Как и с вами, чтобы справиться с ним на пике его силы потребуется человек тридцать, не меньше, обученных и подготовленных особым образом, я один… был бы бессилен что-либо сделать. В отличие от вас…

– Ты на ходу придумал этот бред про невинных?.. – вздернула брови Беатрис, наконец оторвав взгляд от вина, – Решил сыграть на моем страхе потерять его? У вас там еще осталась хоть капля совести? Или из вас ее тоже выбивают розгами со святой водой?

На это Луис лишь тихо вздохнул, потупив взгляд. Перебирая пальцами по дереву, он будто обдумывал свои слова, чувствуя, что еще немного и головы ему не сносить. Также он решил тактично обойти стороной расспросы о подробностях того, что происходило за время их отсутствия.

– К сожалению, не придумал… – наконец тихо ответил он, – Знаю, это похоже на бредовую сказку из детских книжек с картинками, но вам ли не знать, что высшие силы порой играют с нами в безумные игры. Как часто бывает… дьявол кроется в мелочах. Может виконт Отто фон Блюм и ветреный повеса без тормозов, не за глаза будет сказано, но он еще ни разу не убивал из корысти, его кровь считается невинной. Оборвись его жизнь от руки Исаака… мы потеряли бы даже те крохи человечности, что еще удалось сохранить благодаря вам. И все же… что произошло?

– Антонио Летто… вот что произошло. – Беатрис вздохнула, тихим рыком вытолкнув из легких воздух сменив гнев на милость, – Забавно вышло… мы все ставили ловушки друг для друга, а в итоге попались в свои же сети. Он опять пытался выкрасть меня, впутав в это какую-то девчонку-наемницу, что потом ранила лошадь Рауля. Насколько я поняла, она дочь того бандита дю Амеля, к которому наш «уважаемый» аббат собирался увезти Айзека, едва меня заперли в камере. Но он каким-то образом вырвался из лап дю Плесси и устроил тому западню… Я была без сознания, ничего не помню, Летто со своей подельницей задымил ладаном все подземелье, но когда я очнулась… первое что я увидела, был он… – девушка кивнула себе под ноги, где, шевеля ушами в полудреме, находился предмет ее беспокойства, – Этот ублюдок сбежал… предположительно в Париж, он ранен и очень зол. Возможно, они сражались… и Айзек окончательно потерял над собой контроль. Это моя вина… не уследила… – вновь тяжело вздохнула она, откинув голову на спинку кресла, опустив кружку на уровень груди, будто пытаясь сквозь кожу и кости согреть свое сердце.

Лицо Луиса тут же перекосило, будто он разом откусил половину лимона. Трудно было сказать, о чем он думал в тот момент, но было видно, что эти новости не навевали ему радостных мыслей или хоть какой-то надежды на положительный исход. В пляшущих бликах огня его изможденное лицо казалось совсем иссохшим, тяжелые мысли совсем не красили истощенного таким шквалом бедствий человека. Но по сравнению с тем, с чем пришлось столкнуться его спутникам, о себе Луис хотел думать меньше всего, более того, ему казалось постыдным жалеть себя в подобной ситуации.

– Отнюдь, госпожа, – наконец нарушил тишину его неожиданно глубокий голос, – Исаак уже давно не семнадцатилетний юноша, столкнувшийся с изнанкой этого мира, он прекрасно отдает себе отчет о причинах и последствиях принятых им решений, единственное, что осталось неизменным, и что делает его тем, кто он есть – это огонь в его сердце, что заставляет его совершать не всегда до конца обдуманные вещи. И теперь, как никогда прежде я уверен… что горит он для вас.

***

На поместье вновь спускались сумерки. Сменялась вахта, возвращались с охоты солдаты, Луис накрывал к вечерней службе в импровизированном храме. Людям хотелось хоть как-то обезопасить себя и поддерживать в душах решимость, как они поддерживали в камине огонь. Она не могла винить их в этом. Запершись в дальней комнате с Айзеком, она давала ему то, чего ему так хотелось – тепло своих холодных рук. То что-то напевая себе под нос из старых песен своего детства, то нашептывая ласковые слова, она убаюкивала в нем бурю, вновь и вновь прочесывая пальцами густой шелковистый мех. Зверь посапывал в такт ее словам, подергивал ресницами, и пусть не мог выражать широкого спектра эмоций, она была уверена в том, что ему хорошо. Словно смертельно больному в последние минуты жизни, она пыталась облегчить его страдания. Впрочем… а так ли сильно он страдал? Возможно испытывал раздражение и некий дискомфорт, но не более. И то, это теряло какую-либо актуальность, если она была рядом. Он хвостом ходил за ней следом, куда бы она не пошла, одним взглядом отгоняя прочь любого, кто осмелился бы к ней подойти. А она лишь ласково трепала его за ухом… целовала в нос и звала любимым…

– Я ничего не понимаю… – прошептал себе под нос юноша, подпирая плечом стену скрестив руки на груди. В тонкую щель меж рассохшихся досок он наблюдал за тем, что не предназначалось посторонним взглядам, – Это же кровожадное чудовище, лишенное человеческих черт, монстр, явившийся из преисподней… как она может любить его, зная… что он такое, – выплюнул он из себя последние слова, чтобы не ляпнуть чего-нибудь более крепкого.

– Вы слишком узко мыслите, виконт… – вклинился в его размышления Луис, вытирая руки после омовения подкравшийся к нему из темноты, словно призрак, – Вы видите лишь то, что лежит на поверхности, грубое и гротескное отражение актуальной действительности. Она же видит первопричину… суть вещей. В этом вы бесконечно далеки друг от друга.

– Я никогда не думал об этом с такой стороны… – нахмурился рыцарь, опуская глаза в пол, – И никогда не думал о том… что ровно как под шкурой де ла Ронда скрывается человек, так и под маской самой прекрасной из женщин скрывается… чудовище. Далекое от нашего понимания.

Тем временем Беатрис, делая вид, что совершенно ничего не замечает, продолжала невозмутимо расчесывать гриву, поблескивающую в свете тусклой свечи. Она любовалась ее переливами, утопая в ней, впитывая ладонями гулкие вибрации под кожей.

– Нелюди… – буркнул себе под нос юноша, тем не менее прогоняя из своего голоса злую иронию, – Проклятые небом и землей, дикие звери, ведомые первобытными инстинктами, но разве сейчас… они чем-то отличаются от нас? Ждущих поддержки… сочувствия… сострадания.

– Теперь-то вы понимаете, виконт?.. – усмехнулся Луис, небрежно перебрасывая полотно для рук через одно плечо, словно банное полотенце, – Не все так просто, как кажется на первый взгляд. И чем пристальней этот первый взгляд будет, порой может зависеть, проживете ли вы следующий день… и каким он будет.

– Тихо… – оборвал его юноша, резко вскинув руку, – Вы слышите?..

Луис затих, лишь склонившись ухом к щели стараясь двигаться как можно тише. На его лице промелькнула гамма чувств, оставившая после себя лишь сосредоточенную задумчивость.

– Что она делает?.. – недоуменно прошептал Рауль.

– Она… – поморщился Луис, поднимая на него взгляд, – Она молится, – тихо усмехнулся он. Наблюдая, как стынет в недоумении лицо его собеседника.

– …in nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti, – едва слышно шептала себе под нос девушка, совершенно не чувствуя онемевшей руки, что по локоть проваливалась в густую шерсть на холке.

Волосы упали на лицо, но она их не замечала. Внутри все скрутило в тугой ком, в голове будто взрывались одна за другой огненные бомбочки, немели ноги и руки, горело в груди… по очереди… или же одновременно, но вряд ли она обращала на это внимание, не намереваясь давать себе поблажек, остановиться хоть на минуту. Если ее одной хватило, чтобы привести Айзека в чувства… может и ее молитв хватит, чтобы заменить церковный хор… стоило только постараться как следует, дерзнуть возжелать невозможного. Но пока что она делала хуже только себе. Будто не слыша ее слов зверь продолжал тихо посапывать сквозь сон, никак не реагируя на ее увещевания к небесам. Ее никто не слышал, или не хотел слышать, кроме двух мужчин по другую сторону двери, в то время как себя она выжигала заживо каждым словом, что срывалось с губ.