Голестан, 11

– Мама… Даже спустя сорок лет я всё равно буду помнить об Али. Вплоть до Судного дня… он будет в моём сердце.

Мансуре-ханум со стоном закричала, лицо её пожелтело, а глаза потухли.

– Мансуре-ханум, с вами всё хорошо? – забеспокоилась мама.

Она молча кивнула. Мама обернулась ко мне, опустила ложку в сметану, в которой было несколько красивых лепестков шафрана, и сказала:

– Ты покушаешь сама, или тебя накормить?

У меня совсем не было аппетита, и я плохо себя чувствовала от запаха жареной муки и шафрана, заполнившего всю квартиру. Я вспомнила халву, которую готовили на поминках Амира и Али, и задыхалась от слёз.

– Я очень скучаю по Али…

Мансуре-ханум тихо встала и ушла, а мама сказала:

– Смотри, дорогая Фереште, если будешь плакать… Мы же договаривались о том, что не будем плакать среди людей. Ты должна быть сильной, завтра сороковой день смерти Али. Может быть, среди гостей будут и лицемеры, которых ты обрадуешь своей слабостью. Ты должна быть стойкой. Помнишь, как вёл себя Али, когда погиб Амир? Ты тоже должна быть такой. Твой сын не сирота, он сын героя, а ты – жена героя, и я не прощу тебя, если ты позволишь себе проявлять слабость. Мы сами выбрали этот путь… Ты ведь не забыла, что, когда они пришли тебя сватать, ты заявила, что выйдешь замуж за того, кто не боится войны, и что тоже хочешь служить делу революции. Так ты не хочешь выполнить свой долг? Сейчас как раз время сделать это. Разве ты не говорила, что твой будущий супруг будет храбрым и верующим, и разве Али не был таким? Теперь твоя очередь… Ты должна быть храброй и верующей. И больше не плачь. Слёзы – признак слабости, а мусульмане не слабые… в особенности моя девочка Фереште.

– Мама, я всё это знаю. Что делать… Я тоскую. Неужели нельзя позволить сердцу поскучать?

Раздался голос Мунире-ханум, позвавшей маму. Вставая, она сказала:

– Поешь, пока меня нет. Как только поправишься, пойдем на кладбище мучеников, и тебе станет легче.

Я подвинула к себе поднос и посмотрела в окно, шторы на котором были раздвинуты. На улице царила тишина, с неба тихо падали снежные хлопья… Я подумала о том, что сейчас могильные плиты Али и Амира, должно быть, стали белыми от снега.

Я вспомнила, что уже несколько дней ничего не писала в своём дневнике, и подумала, что напишу письмо Али, где скажу ему: «Дорогой Али, у тебя родился сын. Как нам его назвать: Мусайиб или Амир?»

От этих мыслей я снова расплакалась как ребёнок и в слезах простонала:

– Боже. Я так тоскую! Что мне делать?! Я очень скучаю!

* * *

После полудня мою постель собрали и все вещи отнесли в спальню.

Каждый вечер после смерти Али домой приходили гости, а сегодня к ночи на сороковой день его гибели людей было особенно много.

Я вместе с сыном поселилась в спальне. Все тогда говорили мне «не плачь», «не переживай», но разве можно жить в этой комнате, полной воспоминаний, не переживая и не плача? Одному лишь Богу было известно, сколько всего я перенесла и как мне было тяжело. Только Он знает, кого я потеряла… Ведь до сих пор альбом с фотографиями Али лежит на моей полке.

Когда я в самый первый раз вошла в эту комнату, моё внимание привлёк большой шкаф слева, полностью занимавший стену. Справа и слева стояли шифоньеры, а посередине располагался декоративный шкаф с полками, который был заполнен книгами, альбомами и личными вещами Али. Как же я любила эти альбомы, в которых было множество фотографий его друзей. Как только у него появлялось время, он сразу говорил мне:

– Фереште, принеси мне альбом. Посмотрим вместе старые фотографии.

На дверях обоих шифоньеров и на стене справа и слева висели фотографии его погибших друзей, а также всякие записки, повязки и солдатские жетоны. В те дни, когда я впервые оказалась в его комнате и увидела те фотографии, я очень удивилась, что у Али столько друзей, павших в бою. Глубоко вздохнув, я подумала: «Всё-таки ты сделал своё дело и отправился на эту стену памяти к своим друзьям…»

В комнату вошёл Насер-ага и спросил:

– Фереште-ханум, как бы ты хотела назвать своего сына?

– Я даже не знаю. Как вы скажете.

– Али завещал мне всё, – как обычно шутя, ответил он, – начиная с животного жира, сметаны, мёда и заканчивая всякими мелочами, такими как памперсы, но основное он забыл.

– Он сказал мне, – смущённо призналась я.

– Сказал? Что сказал? – взволнованно спросил он.

– Всегда говорил, что, если родится девочка, назвать её Зейнаб, а если мальчик – Мусайиб[8 - Мусайиб Маджиди родился 30 июня 1960 г. в селении Дарре Морадбиг вблизи города Хамадан. Служил заместителем начальника информационного отдела 32-й дивизии «Ансар аль-Хосейн» провинции Хамадан. Был близким другом Али. Присоединился к рядам павших 17 марта 1986 г. в иракском городе Аль-Фао.].

– Да нет, – нахмурившись, ответил он. – Это он сказал на эмоциях, когда Мусайиб только скончался.

– Он очень любил Мусайиба, – немного помолчав, сказала я. – Они были как родные братья.

Насер-ага подошёл и встал перед фотографией Мусайиба Маджиди.

– Мусайиб, да смилостивится над тобой Господь. Нашего сына ты тоже забрал с собой. – Повернувшись, он взглянул на меня, а затем снова посмотрел на фотографию и вздохнул. – Эх… Это ты сказал ему когда-то, что путь к мученической смерти лежит через слёзы.

Затем, сев рядом со мной, он продолжил:

– После смерти Мусайиба глаза моего сына всегда были красными…

Невольно я взглянула на изображение Мусайиба, которое было среди фотографий других героев.

Насер-ага наклонился к малышу и сказал:

– Я сам давал имена своим сыновьям: Садегу, Али и Амиру. Полное имя Амира – Мухаммад Амир, а Али родился 12 раджаба, в день рождения имама Али.

В этот момент в комнату вошла Мансуре-ханум. Мне показалось, что она всё слышала.

– Насер, имя Али должно жить вечно, – глубоко вздохнув, сказала она.

Затем, посмотрев на фотографию Амира и Али, она добавила:

– Я предлагаю назвать ребёнка Мухаммад Али в честь Мухаммада Амира и Али. Вам нравится?

– Мухаммад Али… Как хорошо. Очень, очень хорошо, мама.

Насер-ага, обрадовавшись, поцеловал в лоб Мухаммада Али, глаза которого были открыты, и, взяв его на руки и обняв, сказал:

– Давай, вставай… Пошли, как двое мужчин. Сколько можно спать?!

Как только они ушли, по квартире разнеслась волна голосов, произносящих салават, а через некоторое время донёсся запах дымка гармалы. Встав со своего места, я подошла ближе к фотографиям павших воинов и стала разглядывать их: Хамид Назари[9 - Хамид Назари родился 22 июня 1967 г. в селении Дарре Морадбиг вблизи города Хамадан. Погиб 11 сентября 1986 г., будучи водолазом и членом разведывательного подразделения на острове Маджнун.], Али Дана Мирзаи[10 - Али Дана Мирзаи родился 30 марта 1965 г. в городе Малаер. Погиб 21 мая 1984 г. во время военной операции в проливе Хаджиян.], Худджат Замани[11 - Худджатулла Замани родился 21 марта 1959 г. в селении Кухим провинции Кабудар Аханг. Погиб 6 августа 1983 г. во время военной операции «Ва-ль-фаджр-2» в Хадж Имране, Ирак. Его брат Ниджат Али расстался с жизнью в городе Аль-Фао 17 февраля 1986 г.], Мухаммад Шахбази[12 - Мухаммад Реза Шахбази родился 20 июня 1964 г. в селении Абруманд вблизи города Бахар, провинция Хамадан. Погиб 7 марта 1985 г. во время бомбардировки военного гарнизона Абузарр Сарполь Захаб. Его брат Самад погиб в городе Шаламче.]…

Проведя рукой по фотографиям, я подумала о том, с какой любовью и заботой Али прикреплял их на стену канцелярскими кнопками. Отпечатки его пальцев до сих пор были заметны на некоторых глянцевых изображениях. Прижавшись лбом к фотографии Амира, которая вместе с фото Али была единственной, помещённой в рамку, я почувствовала запах рук Али, ведь совсем недавно он сам повесил её на стену.

Посмотрев на фотографию Али, я тихонько сказала:

– Дорогой, имя нашего сына Мухаммад Али, но в память о тебе я буду называть его Али.