Голестан, 11

– Я добавила немного сахара, – сказала она.

Мамина рука, в которой она держала стакан, дрожала. Я взяла его обеими руками, чтобы поднести ко рту и удержать, но стакан затрясся так, что застучал по моим зубам. Мама стиснула его пальцами, чтобы я смогла выпить молоко, и сказала:

– Я забыла тебе сказать. Вчера звонила Фатима, мама Зейнаб. Она спрашивала, как ты.

Всякий раз, когда я слышала имя Фатимы, я вспоминала Дезфуль. Несмотря на то, что мы жили в горячей точке, это всё же были лучшие дни моей жизни.

Мама терпеливо кормила меня кусочками хлеба, намазанными вареньем.

– Тебе лучше?

Меня всё ещё сотрясала дрожь, не было сил разговаривать, и я просто хотела быстрее проглотить всю еду, что была на столе. Понимая моё состояние, мама больше ничего не сказала и лишь тихонько отламывала кусочки хлеба и кормила меня.

Неожиданно для себя самой я улыбнулась.

– Чему ты улыбаешься? – удивилась мама.

– Я вспомнила Дезфуль. Как же там было хорошо…

– Да полно тебе, – сказала мама, продолжая меня кормить.

– Нет, клянусь, я говорю правду.

– Ладно, не клянись. Верю, – улыбаясь, ответила она. – Дезфуль – хороший город. В прошлом году, когда мы ездили к вам, я убедилась в этом. Нам тоже там понравилось. Добрая память нашему Али.

– Добрая ему память, да, мама. Как же правильно вы поступили, решив приехать к нам. Как же прекрасно мы тогда провели время. Вечером накануне вашего приезда мы с Фатимой сидели на лестнице во дворе и думали, что приготовить на ужин.

– Ты приготовила подливку из фасоли.

– Да, я её очень люблю, но Фатима тогда сказала, что фасоль на ужин лучше не готовить.

– О! А как эту подливку любил Али! – засмеявшись, сказала мама, помня, что Али не переносил этого блюда.

– Во время готовки я взяла целую тарелку фасоли, насыпала в кастрюлю и подумала, как же будет забавно, если Али приедет в этот момент. Бедняжка, он мучился не только от фасоли, а от всего, что вызывало вздутие и дискомфорт в желудке. Фатима тогда резала луковицу, и мы разговаривали, вместе проливая слёзы. Она жарила лук на своей газовой переносной плите, а я готовила фарш на своей. Открыв крышку кастрюли, я увидела, что фасоль увеличилась в два-три раза, и воскликнула: «Фатима, мы теперь должны всё это съесть?!» Помню, что в тот день на улице были слышны звуки из соседнего дома, куда пришли гости. Фатима с грустью сказала: «Как было бы хорошо, если бы и у нас были гости…» И мы стали думать о том, чтобы пойти к соседям и украсть их гостей, как вдруг за дверью оказались вы.

– Был десятый день Навруза, у нас дома не было света, и мы спонтанно решили приехать к вам на машине твоего отца. Я, Нафисе и Ройя сидели сзади, а твой дядя впереди с отцом. Мы не знали дороги и столько блуждали, прежде чем найти ваш городок, кольцевую Фатх ал-Мубин и вашу улицу Голестан и 11-й переулок… В темноте, когда ничего вокруг не было видно, а твой отец к тому же не осмеливался включить фары, мы сделали столько кругов, спрашивая у всех: «Где Голестан, 11, дом 215?» Вдруг мы увидели, что какая-то машина с включёнными фарами едет нам навстречу. Немного погодя мы поняли, что это Али.

– Мы тогда сидели во дворе и, услышав ваши голоса, никак не могли поверить, что это вы.

– Какие же чудесные воспоминания…

– Как только я открыла дверь и увидела вас, мне как будто подарили весь мир. Как же я была тогда счастлива!

– Помнишь, как я сама взялась за дело и приготовила рис с подливкой? – убирая завтрак, спросила мама. – А на следующий день твой отец, дядя и Али отправились в зону боевых действий. Мы же пошли в имамзаде Сабзе Гоба[6 - Имамзаде называют могилы праведных потомков Пророка Мухаммада, ставшие местом паломничества. Сабзе Гоба – брат восьмого имама Резы, который из-за несправедливости и притеснений во времена правления Аббасидов, а также с целью распространения идей отца и брата ушёл из Медины и скончался в 19-летнем возрасте вдали от родины. Его могила и храм находятся в провинции Дезфуль (прим. пер.).].

– Вы уехали домой на тринадцатый день после праздника, – глубоко вздохнув, ответила я, – и тогда на меня будто обрушились все печали мира. Я так сильно переживала, что Али не поехал на военную базу и всю ночь отвлекал и развлекал меня, чтобы я не нервничала, пока вы были в пути домой. Ночью Али сказал: «Думаю, твои родители уже благополучно доехали. Позвони Сакине и поговори с ними, сколько хочешь».

Взяв поднос с остатками завтрака, мама вышла из палаты. Почувствовав себя лучше, я решила встать и посмотреть из окна. Снег медленно ложился на землю, постепенно наступало утро, и небо становилось светлее. Мне захотелось как можно скорее увидеть своего сына. Про себя я подумала тогда: «Али, ты ведь видел нашего сына?» При мысли, что его уже нет с нами и что у нашего ребёнка не будет отца, я почувствовала боль в сердце и дрожь по всему телу.

– Как же я смогу вырастить его в одиночку?

Мне было так жаль нашего малыша.

Подняв глаза, я увидела Али. Он смеялся и появлялся везде, куда бы я ни посмотрела: возле меня, у окна, у изножия кровати, за окном под снегопадом… В один момент мне показалось, что он повсюду, словно снежинки, он появлялся то тут, то там.

За окном продолжал идти снег, заполнявший всё вокруг, как вдруг приятный запах, похожий на аромат лимонных деревьев, наполнил мою палату. Это был запах весны… запах Али. Не сдержавшись, я сказала:

– Али, ты должен беречь нас. Я не справлюсь одна.

Мне показалось, что Али засмеялся и, как обычно, качая головой, нежно сказал:

– Хорошо, мой цветочек.

С этими мыслями я смогла глубоко вздохнуть и ощутила внутри растущее чувство радости и облегчения.

…Время было полдвенадцатого, я не могла поверить, что столько спала. Мамы всё ещё не было в палате, а белые лилии уже стояли в графине на холодильнике. Снег прекратился, но небо было мрачным. Фиолетовые занавески, украшенные жёлтыми и оранжевыми цветочками, с обеих сторон окна были аккуратно собраны. Сама палата была очень чистой и приятно пахнущей. Я поднялась, села на кровати и почувствовала, что мне уже намного лучше, больше нигде не болело. Посмотрев на окно и занавески, я снова погрузилась в мысли. Какими же эти занавески казались знакомыми. Тут я вспомнила, что мы покупали похожие нам домой в Дезфуле.

Спустившись с кровати, я подошла к окну, чтобы потрогать эти занавески и вдохнуть их запах. Для меня они запахли Дезфулем…

Я отошла от окна, прошлась вдоль палаты и остановилась у порога. Коридор больницы был очень чистым и безлюдным. Около комнаты медсестёр я увидела маму. Она разговаривала по телефону и, увидев меня, улыбнулась и помахала рукой. Вскоре, положив трубку, она пошла в мою сторону и, приблизившись, спросила:

– Ты проснулась, милая?

– Я так много спала, – улыбнувшись ей, ответила я.

– С утра отвечаю на телефонные звонки. – сказала она, взяв меня за руку. – Говорила всем, что ты спишь, чтобы не соединяли с твоей палатой.

– А в чём дело? – спросила я настороженно. – Что-то случилось?

Мама отвела меня к уборной и сказала:

– Умойся. Тебе станет лучше.

Она открыла дверь уборной, где внутри всё сверкало белизной от чистоты.

– Звонят все: родственники, друзья, знакомые и даже незнакомые, – продолжала мама. – Все справляются о твоём состоянии: твои дяди, их жёны…

Посмотрев в зеркало на своё лицо и круги под глазами, я заметила, какой стала бледной и измождённой.

Умывшись, я вдруг подумала, что уже давно не узнавала о последних новостях нашей семьи, поэтому, выйдя из уборной, спросила у мамы:

– А с кем ты сейчас разговаривала?

– С Вахидом, твоим двоюродным братом.

Услышав его имя, я подумала: «Ах, это был он… Бедный Вахид…»

Вернувшись к себе в палату, я села на кровать и погрузилась в воспоминания, как однажды Али привёз Вахида в Дезфуль.