Русский всадник в парадигме власти

1) модальные, иллюстрирующие типичные культурные черты;

2) контекстные, выявляющие особенное; и

3) пограничные, указывающие границы проблемного поля.

Принятие указанной точки зрения повлекло за собой привлечение методов просопографии как специальной технологии изучения элит; они применялись вкупе с микроисторией; взятые вместе, они способствовали расширению представления об изучаемой эпохе посредством максимально детализированного погружения в нее. С этой же целью применялись методы гендерной истории и истории повседневности.

Семантическое поле исследования определяют следующие категории:

1) культурная черта – отдельный существенный признак культурного объекта и/или явления;

2) культурная форма – совокупность культурных черт;

3) культурный символ (символический образ) – коммуникативно обобщенная образная культурная форма, ее «символическая нагрузка»[23 - Лотман Ю. М. Символ в системе культуры // Лотман Ю. М. Избранные статьи: в 3 т. Т. 1. Статьи по семиотике и топологии культуры. Таллин, 1992. С. 191; Флиер А. Я. Культурная форма как предмет познания. С. 49; Флиер А. Я. О природе культурного символа // Вестник МГУКИ. 2016. № 1 (69). С. 51–57.].

Классификация источников и критерии их отбора. Характер исследования предполагает задействование широкого круга источников, объединенных единой концепцией. Основной массив составили письменные источники, опубликованные и не опубликованные. Неопубликованные архивные документы – преимущественно те, что отложились в личных фондах представителей дома Романовых и их ближайшего окружения (лично-биографические, имущественные дела и др.), а также в Коллекции документов рукописного отделения библиотеки Зимнего дворца.

Неполнота архивных документов потребовала привлечения значительного ряда уже опубликованных материалов. Привлекаемые материалы этой группы можно разделить на традиционные для культурно-исторического исследования источники (актовая и делопроизводственная документация, статистические и справочные источники, мемуары-автобиографии и мемуары – современные истории, записки и дневники, воспоминания, частная переписка и архивы, публицистика, периодика (газеты, журналы, повременные издания), исторический нарратив, и источники специального характера (разноплановая иппологическая литература).

Стоит учесть, что характер настоящего исследования делает особенно значимыми военно-административную и военно-уставную документацию и документы учетного характера (описи частного и казенного имущества, перечневые ведомости, табели).

Существенную часть источниковой базы исследования также составили вещественные источники. Большинство проанализированных вещественных источников – из музейных собраний Москвы и Санкт-Петербурга и его пригородов (ГЭ, Музеи Московского Кремля, ГИМ, ГМВ, МО «Музей Москвы», Государственный музей истории Санкт-Петербурга, ГМЗ «Царское село», ГМЗ «Петергоф», ГМЗ «Павловск», ГМЗ «Гатчина»). Отдельно нужно выделить вещественные источники из военно-исторических музеев (ЦМ ВС РФ, Музей Отечественной войны 1812 года, Музей военной формы одежды РВИО, ВИМАИВиВС, Государственный мемориальный музей А. В. Суворова). К анализу также привлекались вещественные источники из собраний зарубежных музеев (Вены, Стокгольма, Дрездена).

Особенно полезными для настоящего исследования были собрания музеев, посвященных истории лошади и истории кавалерии: Научно-художественного музея коневодства при РГАУ-МСХА им. К. А. Тимирязева (в том числе более 4 000 ед. хр., представляющих работы Н. Е. Сверчкова), Музея лошади в Шантийи и Музея кавалерии в Сомюре (оба – Франция). Были проанализированы как дошедшие до наших дней, так и утраченные собрания (Придворно-конюшенного музея, полковых музеев и музеев военно-учебных заведений).

Во внимание принимались и материалы частного коллекционирования: собрания русской элиты, прежде всего представителей дома Романовых и их ближайшего окружения. Особую ценность представляют царскосельский Арсенал императора Николая I (коллекция была передана в Императорский Эрмитаж и в настоящее время частично хранится в ГЭ) и утраченный «Лошадиный музеум» великого князя Николая Николаевича старшего.

Также к работе привлекались изобразительные источники: живопись (конный портрет – один из самых распространенных типов парадного и царского портрета; батальная и бытовая картина; анималистика), графика (в том числе книжная), скульптура, декоративно-прикладное искусство. Отечественная иконография всадника появляется в XII в. (в начале столетия – на фресках киевской Св. Софии и в ювелирном искусстве Новгорода, в его конце – всадники с резных белокаменных фасадов Дмитровского собора во Владимире и с княжеских печатей).

Изобразительные источники XVI–XVII вв. уже довольно многочисленны: это первые конные царские портреты (царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича), обширная иконография конных святых воинов, многочисленные гравюры, изображающие русских всадников («Nobilis Moscouita habitu atque armis equestribus» и др. А. де Брюна, «Eqves Moscoviticus» Й. Аммана, «Soldato Moscovita ? Cavallo» Ч. Вечеллио), рисунки (сделанные со слов С. Герберштейна А. Хиршфогелем для «Записок о Московии» и «Заметок о России» Э. Пальмквиста), первые исторические картины[24 - Русский музей представляет: Лошади в русском искусстве. Альманах. Вып. 12. СПб., 2001. С. 10.].

Изобразительные источники XVIII столетия – преимущественно парадные конные и «конские» портреты (работы Г. Х. Гроота, Л. Каравака, В. Эриксена, Л. К. Пфандцельта, И. Г. Таннауэра, Г. К. Преннера, И. Я. Вишнякова, А. Ф. Зубова). К этому же периоду относится первый отечественный конный скульптурный портрет – конный памятник Петру I работы Б.-К. Растрелли, задуманный Петром и имеющий концептуальное значение и для него самого, и для национально-государственной идеи[25 - Чежина Ю. И. История лошади: интерпретация античной идеи в конном монументе Петру I работы Б.-К. Растрелли // Актуальные проблемы теории и истории искусства. 2015. № 5. С. 513.], и один из наиболее символичных конных скульптурных портретов в мировой истории искусства – «Медный всадник» Э. М. Фальконе, эталон иконографии всадника в парадигме власти.

Как массовый источник конный портрет появляется в XIX столетии, когда, вместе с романтизмом, пришла мода на военный конный портрет. «Конные» источники этого периода, до начала XX в. включительно, – это работы Ж. В. Адама, И. Б. Лампи – младшего, А. Ж. Гро, Ф. Крюгера, Б. П. Виллевальде, К. Гампельна, В. Ф. Тимма, А. О. Орловского, Ф. А. Рубо, П. К. Клодта, Е. А. Лансере, П. П. Трубецкого, О. Монферрана, А. П. Швабе, А. И. Дмитриева-Мамонова, Н. Д. Дмитриева-Оренбургского, В. А. Серова, С. А. Коровина, Н. Е. Сверчкова, К. П. Брюллова, М. А. Зичи и многих других художников второго, третьего круга и далее). Стоит отметить популярность и массовость «коннозаводского портрета» этого же периода.

Также в работе использовались кино- и фотодокументы из ГАРФ, РГАКФД и ЦГАКФФД.

Структура монографии сформирована по проблемно-хронологическому принципу изложения, который позволил в наибольшей мере приблизиться к воспроизведению реальных исторических событий и показать причинно-следственные связи и закономерности развития исторического процесса; здесь хронология выступает как внутренний механизм культурного смысла, обнаруживающего свою символическую природу[26 - Кондаков И. В. Ю. М. Лотман как культуролог (в эпицентре «большой структуры») // Юрий Михайлович Лотман. М., 2009. С. 238.]. Трехчастная структура монографии соответствует трем «разным Россиям» (по Н. А. Бердяеву). Иллюстративные и текстовые приложения, значительная часть из которых опубликована впервые, суммируют источниковедческую основу исследования и поясняют его основные положения.

В первую очередь издание предназначено для специалистов по истории русской культуры. Предложенные материалы могут найти применение в деятельности в области культурологии, культурной антропологии, социальной и гендерной истории, военной истории, истории материальной культуры, истории России.

Часть 1. Всадник Московского царства

ГЛАВА 1. ДИАДА «КОНЬ И ВСАДНИК»: САКРАЛЬНЫЕ ОСНОВАНИЯ СВЯЗИ

1.1.1. ИСТОРИЯ И ИКОНОГРАФИЯ ПОЧИТАНИЯ HEROS EQUITANS. КОНЬ И ВСАДНИК В МИФАХ И ОБРАЗАХ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

Эволюция мифологического сознания относится к числу фундаментальных процессов, сопровождающих становление культуры. Мифология как первооснова хранения и трансляции информации о культурном состоянии общества, а в особенности – поворотные пункты мифогенеза, может рассматриваться как ключ к познанию культурогенеза как совокупности целого ряда процессов становления культуры и ее наиболее фундаментальных параметров[27 - Каравашкин А. В., Юрганов А. Л. Регион Докса. Источниковедение культуры. М., 2005. С. 53–56; Кондаков И. В. Культурогенез исторических поворотов. С. 16; Флиер А. Я. Культурогенез в истории культуры // Общественные науки и современность. 1995. № 3. С. 140.].

В ранние периоды истории благополучие традиционно связывалось с конем, который играл первостепенную роль в жизни человека с момента своего одомашнивания, т. е. с раннего бронзового века[28 - Кузьмина Е. Е. Кони степей Евразии в эпоху энеолита и бронзы // Кони, колесницы и колесничие степей Евразии. Екатеринбург; Самара; Донецк, 2010. С. 5–6.]. Первые коневоды жили в середине IV тыс. до н. э. Культовое почитание коня оформляется в ту же эпоху: первый документированный факт существования культа коня у племен, населявших Восточную Европу, относится к концу IV тыс. до н. э. или к рубежу III тыс. до н. э.[29 - Ковалевская В. Б. Конь и всадник. Пути и судьбы // АН СССР, Ин-т востоковедения. М., 1977. С. 19.]

И тогда, и в более позднее время отношение к этому животному не было однозначным: культ имел дуалистический характер, в котором просматривались героическая солярная и погребальная хтоническая сущности. Конь как символ заходящего и восходящего солнца, смерти и воскресения солнечного божества, был самым тесным образом связан с неразрывным циклом «смерть – возрождение – бессмертие», где он чаще всего сопровождал героя в его подвигах, смерти, воскресении и апофеозе.

В изучении собственно культа коня оформилось четыре подхода[30 - Шапиро Б. Л. Конь и всадник в мифах и образах русской культуры // Альманах НОКО России «Мир культуры и культурология». Вып. VI. СПб., 2018. С. 209–215.]. Тотемические представления, в соответствии с которыми сопогребение человека с конем есть отголоски верований в их тотемное родство, не получили подтверждения. Согласно хтоническому подходу, конь олицетворял божество потустороннего мира. При рассмотрении роли коня с утилитарно-практической стороны обыкновенно выделяются его функции как погребального инвентаря, транспортного средства (отвечающего за доставку умершего к месту погребения и на тот свет, а затем служение покойному на том свете) и пищи для покойного и/или его души. Согласно наиболее распространенной культово-ритуальной теории, конь имеет некое ритуальное значение, но является не объектом, а атрибутом культа[31 - Шапиро Б. Л. Реликты славянского культа коня в погребальном обряде государского чина по московскому обычаю // Клио. 2016. № 7 (115). С. 134.]. Представления о том, что герой подчиняет своей воле одно из наиболее сакрализованных животных, были устойчивы и в мировой, и в русской мифологии.

Получив самостоятельное символическое значение, образ всадника стал воплощением сакрального статуса героя. История и иконография почитания всадника восходят к «темным векам» Античности, когда в святилищах появляются первые скульптурные изображения Heros Equitans. «Идеальный всадник» изображен на фризе Парфенона[32 - Соболев А. Н. Балканский культ всадника и принцип множественности // Laurea Lorae. Сб. памяти Л. Г. Степановой. СПб., 2011. С. 597.]. Впоследствии выделяются иконографические образы конного воина-святого и конного царя-триумфатора, первый из которых восходил к позднеантичному культу мучеников, а второй – к триумфальной культуре императорского Рима; оба образа были развиты в Византии.

Античные корни диады «всадник – конь» прослеживаются и в славянской, и в древнерусской мифологии, где конь – спутник воина или героя – был постоянным мотивом эпоса. Триумфальная колесница Гелиоса считалась символом власти старшей ветви Рюриковичей и затем великокняжеской власти вплоть до второй половины XV в.

В русской культуре развитие образа всадника продолжалось в контексте трех основных «конных парадигм», тесно связанных и взаимовлияющих: царской или имперской (т. е. парадигмы власти), религиозно-мифологической и фольклорной[33 - Фатеева Н. А. Контрапункт интертекстуальности, или Интертекст в мире текстов. С. 206.]. Чаще всего конь выступал как парадно-сакральное существо[34 - Мусин А. Е. Milites Christi Древней Руси. Воинская культура русского Средневековья в контексте религиозного менталитета. СПб., 2005. С. 189.] и семантически связывался с властителем: согласно мифологической генеалогии, древнерусские князья считались потомками Дажьбога, при котором был установлен институт княжеской власти.

Отечественная иконография всадника появляется в начале XII в. на фресках киевской Св. Софии и в ювелирном искусстве Новгорода (змеевик с изображением св. Георгия-змееборца)[35 - Седова М. В. Ювелирные изделия древнего Новгорода (X–XV вв.). М., 1981. С. 66.]. К концу XII в. относятся всадники с резных белокаменных фасадов Дмитровского собора во Владимире, к XIII в. – с княжеских печатей Мстислава Мстиславича Удалого и внуков Всеволода Большое Гнездо – Всеволода Юрьевича и Александра Ярославича (Невского). В это же время были сделаны каменная иконка св. Георгия и костяная статуэтка коня из Новгорода[36 - Бузыкина Ю. Н., Трубицын К. В. Всадники на русских иконах. Можно ли доверять древним образцам? // Батыр. Традиционная военная культура народов Евразии. 2012. № 1–2 (4–5). С. 83; Трубицын К. В. Как новгородцы коня снаряжали // Родина. 2009. № 9. С. 87.].

Широкое распространение образа всадника в сфрагистических (а позднее и нумизматических) памятниках Древней Руси свидетельствует о его значении для русской великокняжеской культуры. При Александре Невском известно уже несколько типов изображений: скачущий воин с копьем наперевес, скачущий всадник с вертикальным копьем, едущий всадник с вертикальным копьем и всадник, скачущий с мечом к плечу (все перечисленные типы имели нимб[37 - Согласно византийской иконографической традиции, лица царского рода могли изображаться с нимбами.]; последний тип имел наибольшее распространение) и скачущий всадник с мечом (без нимба)[38 - Королёв Г. И. Всадник в европейской сфрагистике, нумизматике и геральдике // Труды Историко-архивного института. Т. 34. Сб. ст. геральдического семинара ИАИ РГГУ. Вып. 1. М., 2000. С. 40–41.].

Еще одним устойчивым иконографическим сюжетом был «змееборец» (также «драконоборец) – всадник-воин, поражающий врага, зверя или человека. Его изображение обнаруживает внешнее сходство с образом Траяна, копьем или дротиком поражающего поверженного под копыта его коня противника, но отличается от него по смыслу. Первоначально на русских печатях изображался не сам князь, а покровительствующий ему святой – союзник и спаситель, оберегающий от бедствий[39 - Так, св. Димитрий Солунский покровительствовал семье князя Изяслава Ярославича (в крещении Димитрия) и князю Дмитрию Донскому. См.: Саенкова Е. М., Герасименко Н. В. Иконы святых воинов. Образы небесных защитников в византийском, балканском и древнерусском искусстве. М., 2008. С. 63. Образ святого всадника-покровителя был преемственным, и переходил от отца к сыну с передачей власти. См.: Королев Г. И. Всадник в европейской сфрагистике, нумизматике и геральдике. С. 41. В мифологии кони героев могли наследоваться от отца к сыну (типично). См.: Багдасаров Р. В. Символика вымышленного коня в русской традиционной культуре // Россия и гнозис: Материалы конференции, 24–25 марта 1998. М., 1999. С. 32.]. Наиболее прочно на монетах и печатях утвердились образы св. Димитрия (Солунского) и особенно св. Георгия[40 - Св. Георгий на иконах обозначается как воин без бороды и усов, в красном плаще, на белом коне; у Димитрия – зеленый плащ и вороной конь. См.: Кочетков И. А. К истолкованию иконы «Церковь воинствующая» («Благословенно воинство небесного царя») // ТОДЛР. Т. 38: Взаимодействие древнерусской литературы и изобразительного искусства. Л., 1985. С. 188. Вороной конь в русской мифологии обозначал удаль, белый – величие. См.: Багдасаров Р. В. Символика вымышленного коня… С. 24.], который позднее стал гербовой фигурой.

В сфрагистике образ небесного покровителя заменяется более или менее условным символическим «портретом» (часто не имеющим буквального портретного сходства), начиная со времен Александра Невского, а в нумизматике – с Ивана Грозного. Соединение в одной фигуре святого черт правителя и его патрона было данью византийской традиции паралеллизма монарха и Бога; прочно связывались они и в русском средневековом сознании. Общая символика образа не нарушалась в силу идеи о божественном происхождении царя и царской власти. Но царь приобретал сакральность не сам по себе, а лишь по исполнении своей миссии, главной составляющей которой считалась защита отечества[41 - Андреев И. Л. Образ шествующей власти. Первые Романовы в церковных и придворных церемониях // Образы власти на Западе, в Византии и на Руси: Средние века. Новое время. М., 2008. С. 224–225.].

1.1.2. ВОИН-ВСАДНИК КАК СИМВОЛ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ

Первоначально святые защитники изображались пешими, а их образы заимствовались из Византии[42 - Которые, в свою очередь, унаследовали античную иконографию. В Византии понятие «небесное воинство» оформилось с конца IX в. См.: White M. Military Saintsin Byzantium and Rus, 900–1200. Cambridge, 2013. P. 94.], что подчеркивало преемственность культур. Переход от образа пешего к образу всадника не был случайным. Хронологически он совпадает с тем временем, когда на Руси складывается всадническая субкультура[43 - В рамках дружинной культуры. См.: Мусин А. Е. Milites Christi Древней Руси… С. 187–188.]. Меч и конь были атрибутами воина уже в дохристианское время[44 - Согласно Збручскому Святовиту IX в. См.: Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987. С. 243.], а появление профессионального конного воина происходит в период с середины XI до XIII в. Об этом свидетельствует качественный скачок во всадническом снаряжении[45 - Кирпичников А. Н. Снаряжение всадника и верхового коня на Руси IX–XIII вв. // Археология СССР. Свод археологических источников. Вып. Е1–36. Л., 1973. С. 10.] и сопутствовавшая ему высокая степень освоения коня.

С началом этого процесса можно связать и первое упоминание об участии русских всадников в конном сражении. Это битва под Сновском 1069 г., где Святослав Ярославич с дружиной разгромил половцев «удариша в конь»[46 - Михайлов К. А. К вопросу о формировании всаднической субкультуры в Древней Руси // Новгород и Новгородская земля. История и археология. Вып. 8. Новгород, 1994. С. 93–103.]. Это время оформления структуры русского войска, главную силу которого составляла конница[47 - Кирпичников А. Н. Снаряжение всадника… С. 86; Королёв Г. И. Всадник в европейской сфрагистике… С. 35.]. Власть принадлежала тому, кто стоял в ее главе: правитель «воинниками силен и славен»[48 - Мельникова А. С. Место монет Ивана Грозного в ряду памятников идеологии самодержавной власти // Из истории русской культуры. Т. 2. Кн. 1. Киевская и Московская Русь. М., 2002. С. 613.], предводительствовал ими.

Появление обширной воинской иконографии совпадает с этим периодом: образ, ставший массовым, не был случайным. Так древнерусское искусство пополнилось бессчетным количеством изображений святых воинов-всадников, покровителей монарха, его военачальников и армии, сменивших одеяние и крест мученика[49 - Образ святого воина происходит из образа мученика, посредника между богом и молящимся.] на доспехи, оружие и коня. В деяниях святых акцент переносится с мученичества на «чудеса», где главным героем выступает физически развитый, облаченный в доспехи и вооруженный всадник-победитель. В святцы вписываются сотни имен воинов, известных как по личным, так и по коллективным подвигам. К единичным, двойным и парным изображениям святых воинов добавляются и групповые «портреты», представленные в виде кавалькады всадников: кроме упомянутых выше св. Георгия и Димитрия, чаще прочих здесь выступают св. Феодор Тирон, Феодор Стратилат, Прокопий, Меркурий, Евстафий, Нестор, Артемий[50 - Этот перечень не был постоянным. В первой половине XVI в. предпочтение отдавалось Георгию, Димитрию, Никите, Мине, Феодору Стратилату (почитание которого начало преобладать над почитанием Феодора Тирона). К концу XVII – началу XVIII в. формируется новый ряд. См.: Саенкова Е. М., Герасименко Н. В. Иконы святых воинов… С. 27, 31.].

Апофеоз русского всадничества запечатлен в огромной[51 - Размер картины 396 ? 144 см (в настоящее время в собрании ГТГ).] хроникальной иконе «Благословенно воинство небесного царя» («Церковь воинствующая»), написанной для Успенского собора Московского Кремля. Икона изображает возвращение в Москву русского войска после победоносного Казанского похода 1552 г. Здесь под предводительством архангела Михаила и Ивана Грозного[52 - Некоторые исследователи видели св. Георгия в фигуре юного конного воина. См.: Мельникова А. С. Место монет Ивана Грозного в ряду памятников идеологии самодержавной власти. С. 614.] идут нескончаемые пешие и конные полки. В составе торжественного шествия проходят те, кто был ранен во время войны, но остался в живых (согласно посланию митрополита Макария, им обещано от бога отпущение грехов, здоровье и долголетие). Здесь же изображены павшие на войне, которым будут даны венцы мучеников и место в небесном Иерусалиме, т. е. в раю: «А иже случится кому ныне от православных крестиян на том вашем царском ополчении не токмо кровь свою пролияти, но и до смерти пострадати за святыя церкви и за православную веру крестиянскую и за множество народа людей православных <…> той по реченному господню словеси второе мученическое крещение восприимет пролитием своея крови и очистятся и омывает от душа скверну своих согрешений и добре очистят свою душу от грех и восприимет от господа бога в тленных место нетленна и небесная и в труда место вхождение вышняго града Иерусалима наследие. И за оружие, и за благострадание телесное вечных благ восприяти, а за мечное усечение и копейное прободение с мученики, и со ангелы радость неизреченную, по божественному апостолу реченное восприимут, их же око не виде и ухо не слыша и на сердце человеку не взыде, яжеуготова бог любящим его в день от мъздовоздателя праведного судьи господа бога терпения венец восприимут и потом и вечъныя жизни в безсконечныя веки. Аминь»[53 - Кочетков И. А. К истолкованию иконы «Церковь воинствующая». С. 190.].

Именно с этого времени[54 - Страхи мифологического характера были обусловлены ожиданиями конца света в 1492 г. (по истечении 7000 г. по византийскому календарю); так, например, против этой даты в одном из текстов были пометы «Зде страх! Зде скорбь!». См.: Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. М., 1998. С. 306.] образ всадника в русской культуре получил устойчивые апокалиптические и эсхатологические коннотации. Смена парадигмы подчеркивалась новым знаменем русского войска. Главными героями «Великого стяга» Ивана Грозного, созданного после Казанского похода, были избраны Спаситель на белом коне и небесное конное воинство под предводительством архангела Михаила на золотом крылатом коне, в правой руке которого был меч, а в левой – крест.

Культ Михаила Архангела, который в образе всадника на крылатом коне выступает как предводитель небесного воинства, был традиционным для Руси дружинным культом[55 - Щеглова Л. В., Саенко Н. Р. Образ благородного всадника: культурные модели. М., 2010. С. 64. Внутри древнерусской дружинной культуры можно выделить различные по локализации субкультуры. Так, змеевики с образом Михаила Архангела чаще встречаются в Новгороде, для Киевской Руси более характерны изображения св. Георгия. См.: Мусин А. Е. Milites Christi Древней Руси… С. 198.]. В московской традиции его образ также связывался с великокняжеской и царской властью[56 - Не только в московской, но и во вселенской традиции. См.: Панченко А. М. Русская культура в канун петровских реформ // Из истории русской культуры. Т. 3. XVII – начало XVIII века. М., 1996. С. 23.].

Покровителем великих князей был св. Георгий: он традиционно изображался на белом коне, что означало светлое начало и борьбу с враждебными силами. Этот образ древнерусской культуры[57 - Символика белого коня отразилась не только в древнерусской иконографии, но и в ее обрядности, например в «шествии на осляти».] восходит к дохристианскому символизму священного всадника на белом коне, когда «понятия светлого, благого божества и святости неразлучны, и последнее – прямой вывод из первого»[58 - Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 1. М., 1865. С. 96.]. На белом длинногривом коне бог богов Святовит выезжал на войну; его конь был главным символом культа и главным жертвенным животным, помещенным на вершину ритуальной иерархии[59 - Фаминцын А. С. Божества древних славян. СПб., 1884. С. 206.].

На Руси св. Георгия рассматривали как собирательный образ и преемника Перуна, Дажьбога или солнечного конного бога Хорса. Его культ, как и культ Михаила Архангела, был занесен из Византии, для обозначения родства великого князя киевского Ярослава с византийским василевсом. Здесь культ не только сохранил характер кастовой исключительности, но и приобрел новые черты: святой всадник не только был небесным покровителем земных правителей и их защитником в ратных делах, но, кроме того, даровал победу.

Введение новых черт культа и отказ от византийского образца означали оформление национальной мифологии, национальной истории и понимание истории Отечества как самоценной[60 - Другим ключевым моментом стало введение в круг «византийских» святых воинов национальных русских святых Бориса и Глеба. Именно к ним обращались в важных военных предприятиях, например перед взятием Казани. См.: Лазарев В. Н. Новый памятник станковой живописи XII в. и образ Георгия-воина в византийском и древнерусском искусстве // Византийский временник. 1953. № 6. С. 212; Саенкова Е. М., Герасименко Н. В. Иконы святых воинов… С. 244; White M. Military Saints in Byzantium and Rus, 900–1200. P. 132.]. Частью этой идеологии стала концепция «Москва – Третий Рим», где Россия занимает место Византии, а русский великий князь – место византийского василевса. Происходит расцвет воинской житийной иконографии, связывающей воедино образ и легенду. Конный воин, побеждающий силы зла с оружием в руках, превращается в символ героизма и победы над смертью. Святой уступил место эпическому образу, который стал одним из культурных символов русской истории.

Так на основе древнего архетипа «конь и всадник» оформился универсальный героизированный образ всадника-воина; находясь в тесной связи с царской властью, он получил выраженные сакральные функции. Бытование образа всадника-воина в пространстве русской культуры было связано не только с величием воинского подвига, но и с апокалиптическими и эсхатологическими представлениями, связанными с особой царской миссией.

1.1.3. КОНЬ КАК РИТУАЛ И СИМВОЛ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ: СТРАШНЫЙ СУД ИВАНА ГРОЗНОГО

Когда же Грозный приблизился к Новгороду, новгородцы не узнали об этом раньше, чем он находился на расстоянии мили от города; тогда-то они стали кричать, что для них наступает Страшный Суд[61 - Юрганов А. Л. Опричнина и страшный суд // Отечественная история. 1997. № 3. С. 53.].

В русском Средневековье, когда люди рассматривали животных прежде всего с точки зрения идеи Божественного творения, и наделяли их мифологическими свойствами, конь занимал одно из центральных мест в сложившейся иерархии ритуальных животных. Он выступал в роли и объекта сакрализации, и сакрального атрибута, где был солнечным божеством[62 - У славян конь выступает как спутник Перуна, Хорса и особенно Дажьбога, словами Ипатьевской летописи, «Солнце цесаря, сына Сварогова, еже есть Дажьбог, бе муж силен». См.: Бонгард-Левин Г. М., Грантовский Э. А. Скифы и славяне: мифологические параллели // Древности славян и Руси. М., 1988. С. 112.], замещающим его символом или спутником: «если присоединить сюда старинное название солнца колесом, то перед нами явится и колесница, и кони, и сам всадник-солнце»[63 - Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Т. 1. С. 593.]. Одновременно «убранным звездами солнцем» называли и московского царя, который являлся своим подданным облаченным в драгоценные одежды, расшитые алмазами и жемчугом[64 - Таннер Б. Описание путешествия польского посольства в Москву в 1678 г. // ЧОИДР. 1891. № 3. С. 52. Б. Таннер был в составе польско-литовского посольства Михаила Сапеги и Казимира Чарторыйского в 1678 г.].

Также для русского мифологического сознания были характерны представления о дуальности символов: «двояко каждое творение, хотя бы в нем предполагали зло, но и добро обретается»[65 - Юрганов А. Л. Категории русской средневековой культуры. С. 338.]. Были наполнены неоднозначным содержанием и представления о коне.