Алрой

“Триста вооруженных всадников и пехотинцев две тысячи. Пехота вооружена слабо”.

“Бог пошлет им недостающее, пока пусть изготовляют копья”, – сказал Джабастер.

“Надеемся на Бога”, – пробурчал Шерира, глядя себе под ноги.

Вдруг крик пронесся над амфитеатром. То возвестил о своем прибытии вернувшийся разведчик. Сидевший на ковре Алрой мгновенно вскочил на ноги. Перед ним предстало бледное, истомленное, покрытое потом и дорожной пылью лицо. Верный, бесстрашный посланец вернулся. Напрасно стражи пытались сдержать толпу. Своими ушами хотели бойцы слышать вестника речь. Люди вплотную подступили к арене, взобрались на колонны, вскарабкались на арки, запрудили все ряды сверху донизу. Словно вернулось зрелище древности – переполненный амфитеатр, и Алрой с товарищами, как гладиаторы на арене. Но не азарт и любопытство, а неуверенность и страх висят в воздухе. Тревога неизвестности переносит в настоящее мнимые беды будущего.

“Говори!” – крикнул Алрой вестнику, – “Я к худшему готов! Мне ли людей бояться? Меня если карает кто, то сам Бог!”

Заговорил посланец. “Передай вождю Израиля”, – сказал мне Хасан, – “Я мечом, а не торгом верну гарем свой, и не будет пощады бунтовщикам. Но со стариками и женщинами я не воюю и зла им не чиню. Призываю тебя, Алрой, не содеять худого женам моим, а я отпустил на свободу твоих родных, и они вновь дома. Добрый пример, как и злой, по кругу вернется к подавшему его”.

Великое облегчение на минуту расслабило душу Алроя. Осознав, что худшего не случилось, он вновь овладел собой. Спросил посланца о движении врага.

“Рассекая пустыню, без устали и без сна, я мчался к тебе, Алрой. Верные люди, и их много, давали мне свежих лошадей. Враг наступает. Очень скоро Хасан будет здесь. С покорения Канаана не бился Израиль с такой огромной силой. Господь с нами!”

Люди слышали вестника. Глядели друг другу в глаза. Сжимали друг другу руки.

“День испытания грядет!” – промолвил немолодой иудей, бывший двадцать лет назад бойцом Джабастера.

“Счастье умереть за веру!” – возгласил восторженный юный соратник Авнера.

“Боюсь, мы крепко влипли!” – прошептал курд Кислох индийцу Калидасу, – “Какая дурь! Могли же продолжать разбойничать и грабить тихо-мирно!”

“И стали иудеями!” – досадливо промолвил гебр.

“Глянь-ка на Шериру! – заметил негр, – готов расцеловать скипетр их!”

“Шерира? Жаль, что не повесил Алроя, впервые встретив!” – заключил Кислох.

“Счастливые избранники! – громко, как только мог, выкрикнул Алрой, обращаясь к воинам, – Бог удостоил вас моего водительства! Завтра вечером выступаем на Хамадан!”

Оглушительными были возгласы одобрения.

Тут Джабастер встал и, взявши книгу, молвил слово. “Слушайте люди! Древний царь ашшурский Санхерив задумал покорить Иерусалим. Господь устами пророка Исайи сказал, что спасет город ради Себя и ради Давида, раба Своего”.

“И еще сказано, что вышел ангел Господень, и поразил в стане Санхерива сто восемьдесят пять тысяч воинов. И встали утром жители города и увидели, что враг – все трупы мертвые”.

“Сегодня перед рассветом я наблюдал за ходом звезд на небе. Я каббалист и умею читать их письмена. И вот, звезда Давида и с нею еще семь звезд выстроили линии, начертанием повторяющие первые буквы строк из пророчества Исайи, о котором я говорил вам. Отсюда бесспорно следует, что судьба Хасана повторит судьбу Санхерива!”

Нет доводов убедительней тех, до которых додумался сам.

Тут заголосил хор небесный: “Верьте, люди, верьте всегда, верьте всем сердцем! Бог – спаситель наш!”

На самом верхнем ярусе амфитеатра возникла женская фигура. Хор смолк. Все смолкло. Все недвижимо. Взгляды устремлены в точку наверху. Всякий со своей надеждой глядит на пророчицу Эстер.

Образ ее страшен и прекрасен. Лик бел, волосы черны, до пояса спадают. Весь амфитеатр и каждый воин в нем отражаются в огромных ее глазах. Лунный свет очерчивает стройный стан. Внизу тысячи пар глаз и ушей напряглись и ждут.

“Они идут, они идут! Дойдут ли? О народ Якова, Богом названный Израиль, забудь страх! Я слышу их барабанный бой, их труб гуденье. Но воля Господа опережает их полки. Всех богатств страны Офир не достанет им, чтоб купить победу!”

“Они идут, они идут! Дойдут ли? Я вижу блеск их сабель, я слышу топот их коней. Но воля Господа опережает их полки. Встряхнуть покрепче оливковое дерево пред сбором урожая, и что останется на ветвях? Жалкая горсть плодов! То же ждет и их орду!”

“Они идут, они идут! Дойдут ли? Воля Господа опережает их полки. Хамадан – ваша первая добыча. Удостоится победы, кто убежден в ней! Опустошенье явит горькая Вавилона судьба. Дикие звери поселятся в домах, ночами станут совы-сипухи кричать, а днями страусы нечистые по улицам бродить, и ведьмы запляшут у костров. Волки обоснуются во дворцах, змеи обживутся в каналах. Иссохнут луга, обесплодятся поля и сады. Вот ваших гонителей кары! Израилю же Бог вернет, что обещал и берег. Пойте, небеса! Торжествуй, земля! Пляшите, горы!”

Она окончила вдохновенную речь. Легкой поступью, грациозно перепрыгивая с яруса на ярус, стала спускаться вниз. Наконец, достигла арены. Запыхавшись от долгого спуска, поспешила к Алрою. Всех изумив, упала на колени, обняла за ноги Предводителя изгнания, волосами своими стерла пыль с его сандалий.

Крики восторга взвились над амфитеатром. Волна безраздельной веры захлестнула, закружила, поглотила сердца. Люди готовы потерять жизнь в надежде обрести лучшую. Мессия держал скипетр высоко над головой. И народ славил спасителя, и полагал сельджуков поверженными, и мнил себя свободным в возрожденном сияющем царстве.

7.5

Утомленная пятидневным маршем, армия Хасана расположилась на постой. Молодой воевода раскинул свой роскошный шатер в том самом чудном оазисе, что прежде дал приют бежавшему из Хамадана Алрою. В миле от походного жилища Хасана разбили лагерь его бойцы. Не только в отдыхе, но и в донесениях о силе и перемещениях противника нуждался Хасан.

Гонцы были отряжены и вскоре вернулись, а с ними ограбленный разбойниками купец – почтенный правоверный мусульманин. Пострадавшего немедленно препроводили к Хасану.

“Побывал в разбойничьем логове?” – спросил купца новый властитель Хамадана.

“К несчастью, да”, – ответил купец.

“Это далеко отсюда?”

“День пути”.

“Тебя освободили?”

“Вчерашним утром”.

“Каковы их силы?”

Купец замялся.

“У них есть заложники?” – спросил Хасан, испытующе глядя на торговца.

“О, святой Пророк наш! Горе мне, несчастному!” – возопил купец, и зарыдал, и принялся заламывать себе руки, – “Я, верноподданный халифа, дал клятву преступникам! Я, правоверный мусульманин, обязался помогать иудеям! О, господин мой, сделай милость, прикажи меня повесить! По заслугам мне такая смерть, я слишком задержался на этом свете!”

“Что все это значит? Говори, друг, и ничего не бойся!”

“Я верноподданный халифа, я правоверный мусульманин, я лишился десяти тысяч драхм!”

“Мне жаль тебя. И я ограблен. Признаем, однако, что своя утрата, свербит острее, чем чужая”.

“Будь проклят час, когда я попался на приманку этих псов! Скажи, господин, грешно ли нарушать клятву, данную еврею?”

“В этом нет греха! Любой мулла подтвердит. Я понял все. Грабители тебя освободили в обмен на обязательство не выдавать их. Лишь глупец доверяет обещанию, добытому угрозой, а умный дает слово, чтобы нарушить его. Говори все, что знаешь. Где они, сколько их, каковы их намерения?”

“Как верноподданный халифа, я должен служить ему, а обязанность истого мусульманина есть чинить ущерб неверным. Но, долг исполняя, себя обижать – грех. О, благородный господин! Негодяи обобрали меня до нитки. Отняли товаров на десять тысяч драхм! Включая доход от несостоявшейся продажи. Ах, каких замечательных платков лишился Хамадан!”

“К делу, к делу, друг! Что скажешь о разбойниках?”

“А я и толкую о деле. В платках все дело. Ибо, когда я говорю тебе о тех роскошных платках и непомерной тяжести моей утраты, ты должен уяснить, что главарь бандитов…”