Алрой

“О, нет! Медад верен своему халифу и грудью стоит за него. Но то горе, что враг чересчур силен. Медад отправил меня сообщить тебе, что лишь только евреи в Ливане стали праздновать новомесячье, как султан Рума и с ним арабский халиф развернули знамена Пророка и великим войском двинулись на Багдад”.

“Все ясно: это заговор. Хонайн, собери визирей на совет. Против меня восстал весь мир – не хочет мира. Будем воевать. Для заговорщиков фанфары редко звучат. Меня не застать врасплох!”

10.3

“Друзья!” – обратился Алрой к своим визирям-воеводам, – “Мы должны атаковать противников поодиночке. Нельзя позволить им соединить силы. Не сомневаюсь, мы разобьем их. Я защищаю Персию. Итамар встанет меж султаном и Абиданом. Медад поможет Итамару. Шерира обороняет столицу. Хонайн – временный правитель. Прощайте, друзья. Я выступаю ранним утром. Мужайтесь, бравые солдаты. Могучим кедрам буря не страшна”.

Совет закончился.

“Мой дорогой Шерира, – сказал халиф, – будь добр, задержись, поговорим наедине, – продолжил Алрой, затем обратился к главному визирю, сопровождая его, – Хонайн, что ты думаешь обо всем этом?”

“Готовясь к худшему, надеюсь на лучшее”.

“Мудро, как всегда. Только бы Авнер удержал Хорезм под своим контролем! Я хочу поговорить с Шерирой по душам. Я не уверен в нем”.

“Есть основания. Он был замешан. Если в повозке нет оси – ехать нельзя. Поэтому отвергаем того, кому не доверяем. Однако недоверие оправдывает будущий обман”.

“Да, я сомневаюсь в нем. Боюсь, покинет Багдад, и его вновь сыщет и околдует старый дружок. Пусть лучше стережет столицу”.

“Господин мой, Шерира отличный, храбрый командир. И все же… Он остается, я остаюсь. Дай мне печатку, талисман твой. Так будет лучше”.

Алрой побледнел.

“Ты кольнул меня в сердце. Кольцо утрачено навсегда. Я говорил тебе об этом прежде. Бедная совесть моя! Но ведь ты знаешь, Хонайн, я не виноват!”

“Хоть и утрачен талисман, ручаюсь, мой халиф, худого не случится. Коль у тебя достало милосердия пощадить такого, как Шерира, ты непременно удостоишься милосердия Всевышнего, который пощадит твои завоевания”.

“Благодарю, Хонайн. Прошу, ступай к принцессе, поделись с ней новостями”.

Халиф вернулся к Шерире.

“Заставил тебя ждать, мой храбрый Шерира. В такие минуты настоящие друзья прощают неучтивость”.

“Ты столь щепетилен, господин!”

“Видишь, мой храбрец, какие ветры дуют! Нас ждет тяжкий солдатский труд. Мне, как воздух, нужен верный друг. Чтоб плечо подставил, чтоб было на чьей груди поплакать, покаяться, поклясться. Друг – величайшее из благ земных, а мы по неразумию благом этим порой пренебрегаем. Хотел послать тебя воевать с Арсланом, но решил, что сам пойду, дабы не думали, что уклоняюсь. Кто знает, куда ведут событья? Опора наша шатка, глядишь, лукавый мусульманин восстанет на иудея. Мы должны быть вместе, с тревогой в сердце отдаляюсь от тебя. Весьма возможно, прибегну к твоей помощи, будь готов, Шерира. Уверен, мудрой признательностью мое расположение оценишь”.

“О, господин! Помыслы мои о благоденствии твоем. Я не какой-нибудь сладкоречивый юнец, которого губят бессмысленные дела и словеса. Верь, я жизни не пощажу, я тебе предан и тебя не предам!”

“Знаю, Шерира, знаю. Что ты скажешь о грядущей кампании?”

“Они задумали недурно. Тем громче прогремит триумф твой”.

“Солдаты настроены по-боевому?”

“Скажу о своих. Это люди простые, даже грубые. Под стать командиру. Но мы не пажи и не почетный караул. Мы помним долг и грязной работы не бежим”.

“Хорошо. Это хотел услышать. Я сделаю смотр войскам пред выступлением. Будь добр, позаботься о подарках для солдат. Кстати, я думаю, твою армию следует назвать “Сирийский легион”. Оружием твоих бойцов завоевана наша лучшая провинция”.

“Я передам воинам твои слова. Это добавит рвения”.

“Поужинай со мной, Шерира. Мы старые друзья. Помнишь разрушенный город в пустыне?”

10.4

Алрой вошел в апартаменты Ширин. “Душа моя, ты все знаешь?”

Она бросилась ему навстречу, обняла горячо.

“Моей принцессе ничего не грозит. Игра будет легкой и быстрой. Две трети безумцев уже отведали вкус наших клинков, а свежая кровь новичков оросит корни лавровых деревьев, ветви которых нам не наскучили”.

“Молю, любимый, не иди на войну! Разве Азриэль не принесет победу?”

“Мы вместе принесем ее. Расстаемся с тобою ненадолго, Ширин. В первый и, надеюсь, в последний раз”.

“О, нет, нет! Не говори о расставании!”

“Армия готова выступить. Завтра с рассветом услышишь трубы”.

“Не оставлю тебя одного! Что будет делать Ширин без Алроя? Ты сам говорил, я – твое вдохновение. Кто ободрит тебя в трудный час? Нет, ни за что не оставлю тебя!”

“Ты пребываешь в сердце моем. Для тебя одной победу добуду в бою!”

“Я еду с тобой! Не помешаю. Ни слуг, ни девушек не возьму. Как солдатская жена тягот не замечу. Буду сон твой сторожить. Сиделкой стану, если, храни Бог, ранят тебя. А в бой пойдешь – пояс тебе повяжу, меч на нем укреплю, меж поцелуев победу нашепчу”.

“Ах, Ширин, в глазах твоих победа светится! Мы побьем их!”

“Абидан! Дважды изменник. Повесить его! Жаль, что нельзя это сделать дважды! Пророчица перед смертью предрекла вторую измену”.

“Не думай о них, Ширин”.

“А хорезмский царь силен?”

“Достаточно силен, чтобы гордиться, взявши верх над ним. Уверен, Авнер оставит славы и на нашу долю”.

“Мне безразлично, чей меч, твой или Авнера, дело решит. Значит, ты выступаешь утром?”

“С рассветом. Молю, Ширин, останься!”

“Я с тобой! Я почти собралась, паланкин готов. Альп Арслан самолично пойдет в бой?”

“Наверняка”.

“Гнев Небес обрушится на голову его! Азриэль выступает с нами?”

“Конечно”.

“Успею час-другой поспать”.