Каждый в нашей семье кого-нибудь да убил

Если отшлифовать и произнести иначе слова «должен» и «несколько вещей», они превращаются в угрозу, но голос Майкла был… смиренным. Только такое слово я могу подобрать, чтобы описать его. Эта встреча оказалась совершенно не такой, какой я себе ее представлял. Я пытался совместить стоявшего передо мной человека с тем, которого нарисовал у себя в голове: напитанного злостью, болью и жаждой мести. Думал, что, может быть, это напускное добродушие и маска спадут, как только мы останемся одни, но чутье подсказывало: Майкл не прикидывается. Назовите это братским чувством. Назовите зовом крови. Я привез сумку с деньгами в надежде, что он меня выслушает. Он привез рукопожатие и улыбку в надежде на то же.

Я кивал столь же часто, как Люси дышала. Мне удалось выудить «ага» откуда-то из пространства между задницей и языком.

И тут распахнулась дверца со стороны водителя. Это деталь, на которую большинство из вас обратили внимание, когда Майкл вылез с пассажирского сиденья.

– Ну и поездка выдалась, – потягиваясь, произнесла Эрин. – Как здесь кофе?

Глава 13

Предположим, это не такое уж великое открытие, чтобы с гарантированным эффектом завершить им главу. Мы все знали, кто сидел за рулем. Конечно знали: Люси уже приехала, а Кэтрин, разумеется, не могла отдать такой важный момент, как доставка Майкла, на волю случая и импровизации. Для меня не было неожиданностью ни увидеть Эрин, ни увидеть ее с Майклом.

Прежде чем вы обвините меня в намеренном оттягивании появления моей супруги из фургона, я подкину вам соображение, что у нее, может быть, прирожденное чувство момента или, скорее, она не хотела усугублять неловкость прибытия Майкла, а потому оставалась в кабине, пока он завершал череду своих королевских приветствий.

Я узнал о них через шесть месяцев после посадки Майкла. Думаю, я был первым, а уже потом новость просочилась к остальным членам семьи. Хотя я всегда представлял себе, что Люси узнала одновременно со мной: в домашнем халате и тапочках она нетерпеливо вскрыла большой желтый конверт, понимая, что это тюремная почта, так как он был разорван, выпотрошен и снова заклеен, моя жена примерно в том же стиле сообщила мне за завтраком, в остальном ничем не примечательным, что «планирует проводить больше времени» с моим братом Майклом.

Ладно, я оттянул этот момент.

Если вас удивляет сделанный мной выбор слов, большинство моих завтраков ничем не примечательны. Я просто никогда не считал, что трапезы с таким количеством молока могут быть драматическими. В моей жизни было всего три насыщенных событиями завтрака. О двух вы знаете. К третьему причастна сперма, но нам нужно познакомиться немного ближе, прежде чем мы доберемся и до этого.

Браки часто обвиняют в утрате искристости. Как будто в них есть какой-то сверхъестественный заряд энергии, которым можно распорядиться неправильно, растратить не на то. Вероятно, следует отметить, что, если бы даже моя супруга развивала отношения с моим осужденным братом исключительно по телефону и электронной почте, поскольку посетителей к нему не пускали, и я ничего не узнал бы, наш брак уже завершился. И не позволяйте мне изображать ее здесь виновницей всего, потому что она не виновата, наш брак просто закончился, и все. В ту ночь, когда приехал Майкл с мертвецом на заднем сиденье машины, мы уже спали в разных комнатах. В противном случае Эрин могла бы увидеть деньги, когда я швырнул их на свою кровать. Но проблемой была вовсе не искра. А зажигалка, кремень, спички. И они не были потеряны, их забрали. Мы не утратили нашу искру, у нас не осталось инструментов, чтобы высечь ее.

– Не хочу, чтобы это выглядело странно, – пробормотала Эрин за тем завтраком.

И при этом крутила на пальце обручальное кольцо. Я углядел здесь метафору взрывающегося брака, а не признак того, что моя жена сильно похудела. Щеки и бедра человека отражают краткосрочные взлеты и падения, но когда ты видишь их на руках… Я знал, что мы оба истончаемся, но раньше мне приходилось стаскивать с нее это кольцо, будто я заводил цепную пилу. Видя, как оно болтается на пальце, я подумал: что же я делаю с Эрин? Не поймите меня неправильно, между нами не было никакой жестокости: ни ссор с руганью, ни швыряния тарелок. Но мы достигли той точки, где, даже просто находясь рядом, причиняли что-то друг другу. Возможно, если бы Эрин не крутила это кольцо, я сказал бы что-нибудь другое, но она крутила, и другого я не сказал.

– Можешь делать, что хочешь.

Она улыбнулась мне, глаза у нее блестели, но не оттого, что она улыбалась, и попросила не говорить пока Люси.

Я не чувствовал потребности попросить о чем-нибудь ее. Завтрак – неподходящее время. И потом, я вообще никогда ни о чем не просил. Хотя, конечно, думал об этом. Иногда я размышлял: может, ей просто нравится ощущение опасности. Я читал о таких случаях, когда женщины влюблялись в приговоренных к смертной казни, и некоторые из таких заключенных даже имели по несколько жен. Или человек, сидящий в тюрьме, был для нее облегчением. Ведь это отношения, в которых границы существуют в буквальном смысле, ей не приходилось беспокоиться о других вещах – вещах, которые разделили нас. Майкл был не способен совершать мои ошибки, потому что он вообще не пересекался с жизнью Эрин. Я перебрал все варианты, поверьте мне. Может быть, она напилась каннингемовского «Кул-Эйда»[4 - Пить «Кул-Эйд» – выражение иронично описывает поведение человека, который верит в какую-нибудь опасную идею из-за предполагаемой высокой награды, меняет свои взгляды под давлением окружения и из-за этого попадает в экстремальные ситуации или проникается какой-нибудь нелепой идеей до такой степени, что готов умереть за нее.] и, по иронии, видела в этом выражение преданности. Может быть, она больше верила в него, чем в меня. Может, у него был кремень. Когда меня захлестывала обида, чего я старался не допускать, я задавался вопросом: случился ли наш разлад оттого, что у них было нечто общее, к чему я не подходил? Это называется предвосхищением.

Разгадать Майкла было проще. Я всегда считал, что ему просто хочется отнять у меня что-нибудь.

Вылезание Эрин из фургона, хотя и не удивительное, было на самом деле грандиозным, так как к Майклу в тюрьму действительно никто не ездил не только из знакомых, но и из родных. В эти выходные я впервые увидел их вместе, и они впервые видели друг друга. Их отношения оставались для всех загадкой, и каждый из нас терялся в собственных предположениях, в чем они на самом деле заключались. Назовите меня фаталистом или просто ленивым, но я был рад не додумывать до конца: стал считать, что они вместе, но всегда останавливался за шаг до того, чтобы назвать их парой. Люси с ее увешанным ярлычками гардеробом и помадой яркой, как аварийный маячок, явно чувствовала, что она тут все еще может встрять. Отношение остальных, похоже, варьировало по шкале от «Неверия» до «Приятия», но большинство зависли где-то возле отметки «Скепсис».

Оглядываясь назад, я думаю, что не мог в то время быть таким отстраненным, каким описываю себя здесь, мне тогда казалось, что они еще не провели вместе ночь, так как Эрин только этим утром забрала Майкла из исправительного центра Кумы, расположенного в двух часах езды отсюда. Ночевала она в мотеле с шершавыми простынями, как я представлял вчера вечером. Не знаю, почему это важно – какая разница, провели они вместе ночь или нет, – но признаюсь, такие мысли мелькали у меня в голове. Я упоминаю об этом здесь, наверное, потому, что если я думал о таких вещах, то Люси, вероятно, цеплялась за них.

Эрин проделала путь вдоль полукруга гораздо быстрее, чем Майкл, отчасти потому, что ей пришлось подать руку меньшему количеству людей, так как Люси демонстративно взялась завязывать шнурки. Когда Эрин добралась до меня, я протянул ей руку и произнес:

– Милые штучки.

Это наша тайная шутка; я рассчитывал на смех.

Эрин не улыбнулась. Вместо этого она взяла мою руку и холодно обняла другой. Мое ухо обдало теплом от ее шепота:

– Это деньги семьи, Эрн.

Слова были назойливые, украденные. Майкл сказал мне то же самое, когда закопал Алана. «Это наши деньги». Смысл был ясен. Он их заработал. Убил за них. Заявлял права на владение ими и предлагал мне долю за молчание. Не знаю, чего я ожидал услышать от Эрин, возможно, какое-то извинение, или, когда она потянулась к моему уху, что-нибудь страстное, или комбинацию того и другого: пылкое извинение. Но я не думал, что она станет вестником Майкла и, пока тот улыбается и говорит, что в долгу передо мной, я услышу холодное: «Это деньги семьи, Эрн». Не крылся ли здесь намек на возможные последствия, если я не подыграю им? Или это было просто предупреждение? Эрин ушла до того, как я успел прийти к определенному выводу, а спросить ее на глазах у всех я не мог.

Группа быстро разделилась на фракции. Люси и София подошли ко мне и Майклу. Люси, предположительно, не хотела выпускать из виду мужа, а София, вероятно, не хотела, чтобы я болтал про деньги, пока не решил, дам ли ей что-нибудь. Эрин образовала кластер с моей матерью и Марсело. Стремясь не выказывать особого интереса, я пытался прочесть выражение лица Одри. Оно было мне незнакомо, и я решил, что, должно быть, это выражение теплого приема. Кэтрин присоединилась к стае Эрин, а Энди оказался выброшенным на мель посередине и медленно подгреб к нашей группе.

Майкл, вероятно поняв, что должен задавать тон и если он не заговорит, то все будут молчать, пытался непринужденно болтать, рассказывая нам, как по пути сюда заставлял Эрин останавливаться на каждой заправке и покупал на пробу разные шоколадки.