Йомсвикинг

Когда мы обошли все помосты, Хальвар, глубоко вздохнув, опустил тяжелую ладонь мне на плечо, и мы пошли дальше по каменной улице. Мы миновали несколько навесов, где были выставлены на продажу куры в клетках, а также вяленое мясо, рыба и груды последних осенних яблок. Но хотя мы давно ничего не ели, Хальвар и взглядом не удостоил это изобилие. Мы всё шли и вскоре дошли до конца каменной улицы. Здесь стена образовывала угол, так что нам пришлось свернуть направо. В этой части города дома выглядели по-другому. Выстроенные из камня, они были очень старыми. В углу стены был устроен помост, очень похожий на те, мимо которых мы недавно прошли, но я сразу понял, что здесь ничего не продают. На помосте стояла виселица, вокруг нее собралась большая толпа. Ладонь Хальвара вновь опустилась мне на плечо, и вдруг он усилил хватку.

– Хель! – выругался он при виде троих связанных мужчин, которых вывели на помост. На их обнаженных телах виднелись отметины от кнута и каленого железа. – Стой здесь, – велел Хальвар. – Никуда не уходи.

С этими словами он начал протискиваться сквозь толпу ближе к помосту.

До сих пор я не видел, как вешают людей, и было бы лучше, если бы я и тогда этого не увидел. Хальвар затерялся в толпе, а к краю помоста вышел человек в плаще с капюшоном и начал что-то говорить, поглядывая в обрывок пергамента в руках. С ним вышли еще двое: лысый монах и палач, огромный детина, облаченный в грязную кожаную тунику. Он накинул петлю на голову первого пленника и заставил его встать на скамейку. Веревку натянули, монах наклонился и выдернул скамейку.

Из всех способов отнять жизнь у человека повешение – один из худших. Человек, болтающийся в петле, теряет власть над телом. Сначала он пытается найти опору для ног, но вскоре его движения превращаются в судорожные подергивания, и тут начинается «танец висельника». Мышцы ног и солнечного сплетения сокращаются; каждый мускул, до самых пальцев ног, напрягается и расслабляется в рассогласованном ритме. Часто опорожняется кишечник, осужденный хватает воздух ртом, как рыба без воды, глаза закатываются, и, когда его наконец настигает смерть, тело висит, раскачиваясь на веревке, как кусок мяса.

Палач с монахом вздернули всех троих, и каждый раз толпа встречала муки осужденных ликованием. Последний из них был ненамного старше меня, и, когда ему на шею надевали петлю, он боролся изо всех сил. Когда все трое были мертвы, их вынули из петли, отрубили головы и водрузили на колья. Предполагаю, что дальше их должны были носить по улицам всем на погляд, но тут передо мной вновь возник Хальвар. Он весь пылал от злости, но рука его не тянулась к оружию, он просто стоял, отвернувшись от эшафота, и взгляд его был мрачен.

– Хель забери их всех, – пробормотал он, сплюнул на землю и пошел прочь.

Недалеко от рынка рабов мы нашли харчевню. В ней сидели несколько мужчин такого же вида, что и Хальвар, крепкие воины со шрамами, загорелые и бородатые.

Мы с Хальваром уселись за одним из двух свободных столов. Другие гости заняли четыре стола, и казалось, что они – одна компания. На всех были похожие выцветшие ржаво-красные туники, а когда мы с Хальваром уселись, они отвели от нас взгляды и снова завели прерванный разговор, как мне показалось, по-норвежски.

Хальвар положил на стол кусочек серебра. Это была не монета, просто сплющенный кусочек безо всякой чеканки. Не прошло много времени, как рядом с ним уже стояла кружка пива. Ее Хальвар осушил в три огромных глотка. Подавальщик стоял у торца стола с бочонком под мышкой и тут же наполнил кружку вновь, Хальвар осушил и эту и пошел по третьему кругу. Только теперь он, казалось, немного успокоился, сделал пару глотков и отодвинул кружку, уставившись перед собой пустым взглядом.

Фенрир по-прежнему сидел у меня на руках. Подавальщик принес мне миску с мясом и жилами, но я отказался, помня слова Хальвара о том, что здесь все заражено червями и прочей дрянью. Хальвар пробормотал подавальщику принести нам несколько яблок. Но только что собранных и без червей. Потом он опустошил свою кружку.

Один из воинов поднялся и подошел к нам. Поначалу он стоял у торца и изучал нас с усмешкой на губах. Нечасто я встречал людей такого пугающего вида. Борода была заплетена в косичку, на передних зубах выпилены бороздки, а совершенно лысую голову уродовал страшный шрам, будто у него содрали кожу на темени, а потом торопливо приметали назад.

– Норвежцы? – спросил он.

Хальвар отцепил от пояса тесло и положил на стол перед собой:

– Кто спрашивает?

– Зовусь я Орм. Вы приехали за рабами? – спросил он, кивая в сторону распахнутой двери.

Хальвар сплюнул на пол.

– Идите к нам, выпьем вместе.

Хальвар повел плечами и тяжело вздохнул, потом поднялся и пересел к Орму и его товарищам.

Нельзя сказать, чтобы их беседа была сердечной. Хальвар уже начинал пьянеть, а Орм все подливал ему из бочонка на столе. Хальвар забыл на столе свой кусочек серебра, когда мы пересаживались, но я сгреб его в кулак, ведь мне совсем не хотелось, чтобы эти люди выманили его у нас. Намерения у них бесчестные – это я понимал отлично. Они подождали, пока Хальвар выпьет еще две кружки, а потом опять начали расспрашивать, какое дело привело его в Йорвик. Тогда Хальвар ответил, что приехал, чтобы найти своих друзей. При этих словах его обуяла ужасная злоба, он ударил кулаком об стол и зашипел, что смерть на виселице – это позорная смерть. Казалось, что эти слова произвели особое впечатление на Орма и его друзей, они стихли, обменявшись взглядами, кое-кто беспокойно заерзал на скамье, другие схватились за ножи.

– Если ты говоришь, что в «танце висельника» чести нет, так, может, вы с друзьями считаете, что лучше топор в руках палача, а удар надо встречать прямым взглядом? – спросил Орм.

– Да, – ответил Хальвар, тыкая пальцем в мужчин за столом. – Теперь… теперь вы знаете, что я за человек.

То были последние осмысленные слова, произнесенные Хальваром в тот вечер. После его ответа люди в харчевне поняли, что он из йомсвикингов, ведь повсюду было известно – они всегда требовали, чтобы их казнили сидя, и с вызовом смотрели палачу в глаза. В то время еще существовали братства воинов, не служивших ни одной стране и ни одному королю, и из них самым известным было братство йомсвикингов. Поэтому Орм с товарищами прекратили пить, но Хальвар не выпускал кружку. Я не знал, что тому причиной – разочарование из-за того, что он не нашел своих собратьев, или его невоздержанность, но никогда я еще не видывал, чтобы человек так быстро вылил в себя столько пива.

Где-то на шестой кружке Хальвар догадался отдать мне свой кошелек, предупредив, чтобы я хорошенечко его берег, но, отхлебнув от седьмой кружки, он облокотился на стол и опустил голову на руки. Теперь взгляды за столом обратились на меня и на кошелек на столе. Но тут Хальвар поднял голову и вдруг выпрямился.

– Вы… – он обвел сидящих пальцем. – Я… Я знаю, кто вы такие. Вы… Вы разорили весь Уэссекс!

– Мы воины, – сказал Орм. – Свейн Вилобородый и Олав, наш вождь…

– Как братья, – перебил его Хальвар. – Я слышал… Они как братья.

– Уже нет. – Орм потянулся к бочонку и вновь наполнил кружку Хальвара. Я подивился, сколько Хальвар может выпить. Пиво было крепким. Сам я дошел лишь до половины первой кружки, но уже чувствовал, что в голове зашумело. На столе стояло огромное блюдо, в нем были лепешки и яблоки. Не пива мне хотелось, а еды.

– Ешь, – произнес парень рядом со мной и подтолкнул ко мне блюдо.

– Да, – сказал Орм, – Ешь давай. Мы были бы последними мерзавцами, если бы не предложили еды йомсвикингу. Хотя ты, может, и не йомсвикинг? Сколько тебе лет?

– Четырнадцать.

Орм подлил пива мне в кружку и улыбнулся, показав подпиленные зубы:

– Как тебя зовут?

– Торстейн.

– Ты когда-нибудь убивал людей, Торстейн?

Мне не хотелось отвечать на этот вопрос, когда его задал Хальвар, не хотелось и сейчас. Но я кивнул. Тогда Орм повернулся к Хальвару:

– Этот мальчик, кто он такой?

– Он… – Хальвар утер пиво с бороды. – Он – корабел.

– Корабел? – Орм откинулся на скамье и поднял свою кружку. – Тогда мы пьем за тебя, Торстейн.

Все подняли кружки и выпили. Хальвар сделал еще несколько глотков. Я никак не мог понять, почему он пьет так много, и мне не нравилось, как Орм опять, совершенно не стесняясь, посмотрел на кошелек. Я взял его со стола и прицепил к своему поясу, а потом принялся жевать яблоко.

Тут Орм начал рассказывать о том, как они с товарищами все лето разъезжали по Уэльсу, Уэссексу и Мерсии, грабя все селения на своем пути. Они то и дело поднимали кружки, возглашая здравницы, и казалось, что они весьма горды своими набегами. Теперь их вождь, Олав Трюггвасон, заключил договор с конунгом Этельредом, а Свейн Вилобородый уплыл домой в Ютландию. Конунг данов затаил злобу, ведь когда Олав заключил договор с Этельредом, ему пришлось пойти против данов и поклясться, что он будет сражаться с ними, если они вновь примутся разбойничать в Англии.

Я стал размышлять над тем, что рассказал Орм. Если они разоряли Уэльс, Уэссекс и Мерсию, неудивительно, почему мы видели так мало лодок в море и почему усадьбы стояли в запустении. Они обратили в рабство много валлийцев, похвалялся Орм, а нескольких они только что продали на рынке прямо у харчевни. Он вытащил несколько серебряных монет из сумки у себя на поясе и показал нам. Это были динары, монеты из страны «синих людей». Рабов купил чернокожий, им там, на юге, всегда мало.

Со временем я узнал, что другие народы считают нас, северян, жестокими людьми, говорят, что все мы на севере хотим только убивать и отбирать у других их добро и женщин. То, что мы – такие же люди, как и прочие, и что среди нас есть и хорошие, и плохие, было забыто. То, что мы – не один народ, едва ли упоминали. На юге нас знали лишь как викингов, и мы стали для них карой, посланной их великим могущественным Богом. Впрочем, ничего удивительного, пожалуй, в этом не было, если бы я сам встречал лишь таких людей, как Орм и другие, что сидели в харчевне, я бы тоже решил, что все северяне – это воплощенное зло. Теперь Хальвар настолько опьянел, что уже не мог сидеть прямо, он навалился всем телом на стол, и я понял, что, если Орм с товарищами захотят отнять у меня серебро, им сейчас ничто не помешает. Поэтому я обхватил Хальвара и вздернул его на ноги. Орм осведомился, почему это мы так внезапно решили уйти. Я объяснил, что нам надо найти кое-кого, а он в ответ пожал плечами и пробормотал, что всем нам надо кого-то найти.

Мне удалось дотащить Хальвара до лодки. Я спрятал кошелек под свернутыми шкурами в закутке под кормовой банкой. Потом снял парус с реи и хорошенько, с головой, укрыл пьяного. Тесло я положил ему под мышку, на случай, если кто-нибудь все-таки его заметит и сочтет незазорным ограбить пьяного. Хальвар тогда наверняка проснется, решил я, придет в ярость и так задаст грабителям, что от них только клочья полетят. Мне казалось, он не тот человек, который позволит себя ограбить, и неважно, сколько он выпил.

Может, к тому времени я и сам захмелел. Одну кружку я все-таки одолел, а я ведь был молод, да и пиво в Йорвике варили забористое. Может, именно пиво придало мне храбрости, и я вновь побрел между домами в компании одного Фенрира.

Поначалу я вернулся к рынку рабов и постоял некоторое время, притворяясь, будто приглядываю за козами в загоне, а сам то и дело косился на помосты, где торговали рабами. Некоторых продавали и уводили через толпу зевак, и тогда на помост тут же выгоняли новых. Какая-то женщина закричала, пока покупатель уводил девочку, наверное, то была ее дочь. Но работорговец пнул ее в живот, она скрючилась и затихла.

Долго выдержать это я не мог. Там было слишком много боли, а воспоминания о тяжести собственного ошейника еще не давали мне покоя. Я юркнул в какой-то переулок и вышел на рынок, где продавали самые отборные товары в Йорвике. О некоторых из них я только слышал – шафран и другие пряности, – а еще там предлагали шелк, и горностаевый мех, и жемчуг – торговцы сидели, скрючившись над своими крохотными весами. Похоже, эти люди приехали не из моих краев, у них были черные волосы, смуглая кожа, а носы – как здоровенные клювы. Там, где прилавки заканчивались, я набрел еще на одну дощатую улицу и, пройдя по ней, вновь оказался у городской стены. Я пошел вдоль нее и вышел ко второй реке, поуже. Должно быть, это Фос, подумал я, глядя на несколько широких плоскодонок, пришвартованных к причалам. На борту одной из них стояли двое широкоплечих мужчин со светлыми бородами и плели верши.

Я спросил у них, не видали ли они человека, едва достигнувшего двадцати лет, по имени Бьёрн.

– Он похож на меня, – добавил я. Они ответили с жестким выговором, который отличает выходцев из Рюге, что такого они не видели. Но обещали, что будут высматривать.

– Это твой брат? – спросил один. Я ответил утвердительно. – Может, он у шлюх, – предположил он, указывая вниз по реке.